Следующий день

Луций не испугался этого приступа девушки. Причиной тому оказалось полное непонимание, того что происходит с ним. Юноша вообще запутался в новой действительности. Ему не было понятно, кто такая Авелия, как она на него действует. Хотя внутри, что-то тихое и новое, всё-таки нашёптывало про любовь, но поверить, что она постучалась в его сердце, он пока не мог. Это новое, казалось очень противоречивым. С одной стороны, ему не нравилось, что девушка может влиять на него. Это влияние казалось какой-то слабостью, но с другой, оно нравилось. Больше того, он вообще с удовольствием в лепешку бы для неё расшибся, так ему сейчас казалось. Эти стороны настроения, как полосы на зебре, не понятно где начинались и чем заканчивались. Луций подложил руки под голову и лег на соседнюю подушку. Запах Авелии наполнял комнату чем-то теплым и новым. Время, проведенное на пиру, дало о себе знать. Через несколько минут веки налились тяжестью, и спустя мгновение он уснул.

Авелию разбудил сильный и очень неприятный толчок в бок, прямо под самые ребра. Открыв глаза, она с минуту не могла сообразить где находится, ибо мягкая кровать, запах лилий, так любимых ею с детства, казались почти что забытыми, и теперь неистово будоражили память. Уже долгое время, вместо кровати, она спала то просто на полу, а то на полу, подкладывая под голову руку матери, вместо подушки. Сегодня же эта темнота, запах, мягкость матраса перенесли её в детство, в ту комнату, которая когда-то была её. Однако, столь приятное воспоминание закончилось, не успев начаться. Рядом с собой, она разобрала мерное посапывание и дыхание какого-то человека. Помнится, давным-давно, в Карфагене, с ней в комнате никогда никто не спал!!?? Что же сейчас?? Суровая реальность оглушительно тяжелым бременем вернула ее в настоящее. В долю секунды память напомнила ей кто она, и почему находится здесь. Медленно повернув лицо на бок, так чтобы не разбудить спящего, она уставилась на соседа. Однако темень кубикулума мешала рассмотреть его, скрывая черты лица юноши, словно накрывая того темным одеялом. Авелии захотелось разглядеть его поподробнее, но сделать того, оказалось решительно невозможно и виною тому, несомненно, была темнота. Кромешная темнота. Тем не менее, общий план все-таки выделялся. Вытянутое чуть-чуть вниз лицо, гордый профиль с немного увеличенным носом, сочно прорисованные брови и растрепанные, густые волосы. Если бы он не принадлежал бы римскому сословию, то Авелия могла бы утверждать, что рядом с ней лежал красивый юноша. Особенно же поразило иудейку, выражение лица спящего молодого человека. Оно не выражало злобы, как у всех тех, кого она встречала и кому подчинялась в последнее время. Напротив, его лик излучал доброту, спокойствие, и даже может быть понимание. Авелия уперлась в него взглядом, пытаясь угадать так ли это на самом деле. Но зачерствевшее девичье сердце, наполненное в последнее время лишь невзгодами и не питаемое ничем более, не поверило глазам. Взглядом затравленного волчонка смотрела она на окружающий мир. И не осталось в нем никого, кто не представлял бы для них с мамой опасности. Именно поэтому на лице девушки появилась кривая перекошенная усмешка, даже может быть оскал, наполненный не просто презрением, но даже какой-то гадливостью. И как я могла подумать, что он не такой?? Вздор!! Бред!!! Существо принадлежащее Риму не может быть человеком. Оно может быть псом, может быть подлой гиеной, пускай и в обличии молодого прекрасного юноши, кем угодно, но не человеком. О-о-о я знаю их. Я помню как мои знакомые, как все кто мне дорог, угонялись словно скот в неволю, а те что пытались перечить, навсегда остались в незабвенной памяти своих родных. Оторвавшись, наконец-таки, от созерцания юноши, она еще раз оглядела комнату. Комната оказалось самой, что ни на есть заурядной, однако не убранство, в данный момент, интересовало Авелию. Та злость что текла по венам девушки, разгорячила кровь. Просто презрения ей теперь казалось недостаточно. Сколько же можно осуждать их лишь в душе??? – думала она, – вот он спит, и даже носом не ведет от моего, да что от моего, от всеобщего горя. А что будет, когда он проснётся?? Наглой рожей своей он осмотрит меня, и будет решать, как же ему поступить!! Позабавиться сейчас или оставить эту затею на вечер. Он же римлянин, ему всегда все можно. Мама говорит нельзя убить себя, – карфагенянка криво усмехнулась, – зато, про эту мразь, она ничего не говорила. А уж там, на суде божьем, я найду чего ответить. Найду, чем объяснить свой поступок. Да с меня за него и не спросят, – Авелия злобно прихихикнула, – точно не спросят!! а быть может еще и похвалят, ведь сколько жизней, может вот такой гад унести в будущем. Он только в начале своего пути, и всего зла что ему написано на роду, еще не успел сделать. И не успеет. Я не позволю!!! – Решимость и смелость утвердили ее дух. Она так уверовала в свою правоту, что никто на свете, не смог бы ее переубедить в эту минуту. Продолжая шарить глазами по комнате, ее взгляд остановился на глиняной вазе, стоящей в самом углу комнаты, наполненной свежими колосьями, недавно принесенными с поля. Вот то, что мне нужно. Удара такой вазы, хватит не то, что ему. Ею быка можно убить с первого раза. В одно мгновенье колосья были выброшены на пол, опустошая орудие убийства. Но с первого раза вазу поднять не удалось. Весом она соответствовала своим размерам, но и Авелия была крепким орешком. Раз, два, поднатужившись посильнее, хрупкая наложница все-таки сумела возвысить ее над головой. Шаг, еще шаг и вот девушка, с запрокинутой вазой, стояла прямо против головы Луция. Юноша сладко спал повернутый лицом к ней. Даже в темноте кубикулума можно было разобрать, что ему снится что-то хорошее, ибо лицо Луция, казалось, сияло чем-то светлым в сумраке комнаты. Губы, совсем еще мальчишеские губы, что-то неслышное бормотали во сне, только шевелясь и при этом, не произнося ни звука. Нос морщился, придавая лицу очень милый, и глупенький вид. Что-то щелкнуло и с хрустом надломилось в душе Авелии. Та уверенность, что была в ней еще несколько секунд назад, начала испаряться. Руки девушки затряслись, будто бы вазу наполнили до краев водой, сделав неподъемной. Кое-как, чтобы ни разбить ее, она поставила вазу на пол, прямо подле кровати. Какое-то отчаянное бессилие наполнило измотанную душу. Злость, уже больше на себя, за проявленную слабость, нервными конвульсиями пронизывала тело. Слезы, тяжелыми каплями, потекли по раскрасневшимся щекам. Она стояла, как завороженная, пред одним из самых страшных врагов своих и всего человечества, и не могла ничего сделать. – Я не могу!!! – говорило ее естество. – Но ты должна!! – отвечал естеству, внутренний голос. – Иначе, это никогда не закончится. Ведь не сама ли ты считала, всего мгновение назад, сколько невинных душ он еще погубит?? Авелия снова перевела обессиленный взгляд на вазу, уставившись на нее, будто бы увидела ее впервые. Однако теперь, сегодня, начиная прямо с этого момента, иудейка знала наверняка, что сделать ничего подобного не может. Теперь ей открылись, в полном их понимании, слова её матери: «Мы женщины!! Что мы можем??». А ведь совсем недавно, она злилась на нее за эти слова, считала ее слабой, считала, что мама говорит так, потому что ей так удобнее. И вот сейчас, находясь прямо против него, когда всё находится в её руках, но она бездействует. Как так?? Чем, хотя бы себе, возможно объяснить такое поведение?? Казалось бы, чего там?? Скорее бей!! Но руки отказываются выполнять команду, голова не хочет признавать себя орудием убийства. И каковы причины? Страх наказания? Нет!!! Только не он. Авелия всегда была готова к мучениям, вдоволь насмотревшись их на своем веку. А если признаться честно, то в глубине души, даже желала тех мучений, лишь бы поскорее закончить жизненные терзания и свой земной путь. Однако, что же являлось причиной тому бездействию и тому параличу, который охватил её сейчас. Может быть воспитание, полученное еще в младенческие годы. Те заповеди, что повторяла она перед сном и после обеда, не могли просто так исчезнуть, не оставив и следа в ее памяти. Она не могла убить!!! Даже если ненавидела кого-то всеми фибрами души и тела. Она не могла убить, потому что понимала и принимала, где-то там внутри, что убийство, даже такой сволочи как римлянин, делает ее ниже и грязнее чем он. И что же делать?? Смириться?? Руки заламывались в немом отчаянии от своей слабости. – Я не хочу мириться!!! Я не могу этого больше терпеть!! Ведь скоро он проснется, и ничего не останется от этого милого лица. Напротив, стоит Морфею освободить его от своих оков, как в следующую минуту, римлянин уставится в неё своими похотливыми глазами и сделает всё что пожелает, а после, если ему то покажется весело, то провернет тоже самое и с Ревеккой, и будет прав. Будет тысячу раз прав. Потому что ему можно. Потому что ему так хочется. Авелия снова уставилась на вазу. Где-то в глубине души, она понимала, что больше такого шанса может и не быть. Что, возможно, после сегодняшнего утра, если она не понравится, ее отдадут куда-нибудь на кухню, или хуже того в поля. Что там она зачахнет и закончится в очень непродолжительный срок. Однако нет!! Ставится подобной римлянам, Авелия точно не будет. Пускай вся грязь, всё горе, которое несут они в мир, останется на их совести. Пускай сами отвечают!!

– А ты не можешь!! – сказал её внутренний голос. – Ты можешь только смотреть и тихо ненавидеть, кряхтя в подушку. Хотя в какую подушку?? Сегодня ты спала на ней случайно. Твой удел твердый пол!!!

Девушка снова уставилась на вазу, и заново посмотрела на Луция.

– А ведь он не взял меня ночью, когда пришел после пьянки сюда!! – как-то совсем неожиданно подметила она. – Он не сделал ничего плохого. Он не сделал вообще ничего, за что я могла бы его судить.

Авелия почувствовала, что снова закружилась голова, и что снова она вот-вот упадет в обморок. Ее противоречие завертелось в сумасшедшем вихре непонимания себя. Кое-как, опираясь руками на стену, будто бы раненая, девушка поплелась к выходу, чтобы продышаться. И надо отметить поступила правильно. Свежий воздух, словно прохладный бальзам, обнял ее тело и поглотил иудейку в себя. Громкая ночная жизнь, трещащими насекомыми и изредка галдящими птицами, наполнила душу чем-то благодатным и живым. Сердце, стучавшее так отчаянно всего несколько минут назад, начало замедляться, переходя на привычный и ровный такт. Несколько глубоких вдохов, и слезы, уже выступившие на щеках, обветрились, придавая лицу, озорной румянец, еле-еле различимый в ночном полумраке. Злость, бурлившая в венах словно гейзер, стала уходить, а мысли, потихонечку, приходить в порядок и еле заметная улыбка, плавной волнистой линией, заиграла на губах. Где-то там внутри, она радовалась, что справилась с собой, и не натворила дел. Теперь Авелия считала, что поступила правильно. И сколько бы ей не хотелось бунтовать и противиться, с этого момента она понимала, всем своим телом, каждым его сантиметром, что сделать рокового смертельного поступка, она решительно не сможет, никогда!! Признаться, эта мысль, которую она раньше считала своей слабостью, теперь начала нравиться ей, но разобрать, что послужило тому причиной, девушка не могла. Быть может, бремя ответственности, которое она сама на себя возложила, наконец-то упало с хрупких девичьих плеч, освободив тем самым молодое сердце и разум. Да!! Скорее всего, это и есть причина. Впервые за долгое время, девушка не винила себя в бездействии, в равнодушном наблюдении течения своей жизни, и жизни ее соплеменников. Она наконец-то приняла то, что не является воином, не является духовных вожаком своего народа. И не потому что не хочет, напротив, очень хочет, а потому что не может. Авелия, наконец-то смогла осознать и принять себя. Она смогла почувствовать в себе слабую девочку, быть может, еще больше остальных нуждающуюся в защите и помощи. Неужели, именно это и имела ввиду мама, рассуждая про женщин – думала она. – Так каков же наш удел?? Какое же наше предназначение в этом мире?? Я не могу воевать, сокрушать, я не могу в пылу огня доказывать свою правоту, но это никаким образом не отменяет моих мыслей. Если я не могу на что-то решиться, это не означает, что мой взгляд на этот предмет пересмотрен. Точно так же, как и несколько минут назад, я считаю римлян, и этого молодого Луция, чумой человеческой, наказанием всего белого света. Я понимаю аксиому: небудь этих убийц и захватчиков, мир процветал бы и благоухал плодами радости. Но я не могу противостоять им мечом, однако, быть может, могу делать это как-нибудь по-другому?

Одному, одному богу известно куда завели бы эти мысли, тонкую, еще не окрепшую душу Авелии, если бы неожиданно ее кто-то не окрикнул. Голос зовущего доносился откуда-то из-за угла атриума, так сильно усланного темнотой, что разобрать, кто зовет, было решительно невозможно. Этот тоненький фальцет, с примесью всхлипывающего кашля, показался ей знаком, и в тоже время незнаком. Он вперлась глазами в ночь, пытаясь различить хоть что-нибудь, но все казалось тщетным. Однако, уже через секунду, из мрака, начал появляться силуэт женщины, практически бегущей к ней на встречу. И только приблизившись, практически вплотную, Авелия смогла разобрать, что этим кем-то, была ее мама.

– Мама!! Мамочка!! – чуть ли не взвизгивая прощебетала Авелия и бросилась Ревекке на шею. Эти объятия, эти теплые любящие объятия, были сейчас так кстати, и так необходимы. Укутавшись в волосы матери, вдохнув ее запах, она почувствовала себя не такой одинокой и нужной, пускай только одному человеку, но всё-таки нужной. Слезы, словно вода давно готовая прорвать плотину, полились теплыми струями по щекам. Авелия не понимала, почему она плачет, она просто ревела, как ревет маленький ребенок, спонтанно и никому не давая в том отчет. Скорее всего, виной тому можно считать усталость, но лучше все-таки не гадать. Женские слезы не всегда нужно понимать, их надо просто принимать. А Ревекка, еще сильнее притянув ее к себе, гладила дочь по черным волосам, целуя то в одну щеку, то в другую. Какое-то время, женщины, будто бы две голубки после долгой разлуки, ворковали в объятиях друг друга. Как вдруг дочь отстранилась, и с каким-то испугом и одновременно недоверием, уставилась на мать.

– Мама, что ты здесь делаешь?? – как-то сконфузившись, спросила Авелия. – Ведь ты же должна спасть!? Время сейчас позднее.

– А я, вот нет .. – как-то путаясь в словах, с натянутой на физиономию фальшивой улыбкой, ответила Ревекка.

Авелия пристально разглядывала мать, пытаясь найти объяснение, ее внезапному появлению. Рабское дело никогда не считался легким, и в окончании рабочего дня, трудяги падали словно подкошенные от усталости. Хотя Ревекке, еще толком не досталось испытать рабской доли в доме Флавиана, однако, привычку спать в любое удобное и не удобное время, она уже успела завести. А тут ночь, а она не спит. Есть причина!! Но почему же мама ее не озвучит. Взглядом, Авелия пыталась встретиться с глазами матери, чтобы попытаться в них увидеть ответы на свои вопросы, однако Ревекка упорно избегала этой встречи, смотря куда угодно, но только не на нее.

– Мама!! М-а-м-а!! – по буквам внятно повторила Авелия. – Я жду объяснений.

Ревекка, не отпуская с лица идиотической улыбки, лишь обняла ее вместо ответа, и крепко прижала к себе. Беззвучное рыдание сотрясло теперь и её, и словно молнией передалось Авелие. Она отстранила от себя Ревекку, вытирая слезы руками и убирая волосы с ее лица.

– Мама, да что же случилось то?? – уже с какой-то нетерпимостью, пыталась узнать дочь. А Ревекка в ответ лишь всхлипывала, улыбалась, и попеременно то притягивала к себе дочь, стискивая её в объятиях, то отстраняла.

– Я, я очень переживала за тебя. Я боялась, – начала Ревекка нервически, -ведь это твой первый мужчина. А я, я же тебе ничего не говорила про это. В этом сумасшедшем вихре событий, разговор про близость с мужчиной, куда-то пропал и позабылся. А там на корабле, ну там, вообщем, не лучшее место разговаривать про это … – Ревекка прерывалась и краснела, этот разговор и сегодня оказался не готовым, – и ты, миленькая моя, осталась с ним один на один. А я ведь и ничего тебе не рассказала. И я, я боялась, – продолжала она, всхлипывая, – я боялась, что что-то может пойти не так. А ведь знаю тебя – Ревекка неожиданно засмеялась, – у тебя, что угодно может пойти не так. Но теперь смотрю и вижу, что все как будто бы хорошо??! – она заискивающе посмотрела дочери в лицо, требуя подтверждения сказанному. Её взгляд смотрелся таким молящим, что даже если бы всё было плохо, у Авелии бы язык не повернулся сознаться в этом. Она лишь утвердительно кивнула в ответ. Глядя на Ревекку, после кивка дочери, могло показаться, что мать только что поставила на пол тяжеленую гирю, которую несла несколько часов подряд. Вдох облегчения вырвался из скомканой груди.

– Прости меня, моя девочка, прости – снова начала она. Однако Авелия тут же ее перебила.

– Прекрати извиняться. Там за дверьми ничего не было.

Глаза Ревекки высохли в ту же секунду. Из подраненной горлицы она превратилась в орла. Ее лицо приняло сосредоточенный и внимательный вид. Они как будто поменялись местами с дочерью, и теперь она вглядывалась в Авелию, ища ответы.

– Как понять ничего не было?? – уже спокойным, но удивленным тоном начала допрос Ревекка. – Когда ты танцевала, я думала, он с ума сойдет от желания. Как не было?? Ты что убила его ночью?? Ведь только смерть могла бы остановить, столь раздразнённого мужа.

– Нет, не убила – с веселым смешком ответила дочь. – Если честно, то и сама не знаю причины, а только дожидаясь его на ложе, я уснула, а проснувшись, нашла его рядом лежащим, и при этом мирно посапывающим. Может быть, он вчера напился до пьяна?? – Авелия подумала, что рассказывать вчерашний разговор с Луцием матери, наверное, не стоит.

– Нет, я весь вечер смотрела за ним. И надо отметить, он как порядочный юноша, не позволял лишнего кубка и вел себя вполне благопристойно. Более того, не только от моего взгляда, но и от взоров окружающих не ускользнуло, что мысли его занимаешь только ты одна. Единственно тобой он грезил, и именно поэтому мне и стало так страшно. Я была уверена, что он надругается над тобой. Поэтому и сидела тут, рядом. Хотела утешить, – заканчивая фразу, Ревекка как-то виновато перевела взгляд в пол.

Авелия всегда знала, что сильнее мамы ее не любит никто. Но в этот момент, она почувствовала эту любовь, особенно остро. Почему-то сейчас ее стало понятно, что она является смыслом существования матери. Той тростиночкой, за которую держится утопающий в жизненном водовороте, и нибудь её, смысла держаться за тростиночку не будет. Глядя на как будто, виноватую маму, ей стало её так жалко, что не в силах что-нибудь вымолвить, она просто притянула ее к себе и крепко сжала в своих объятиях.

– Мама, я не знаю, почему так вышло. Но произошло именно так, как я рассказала. Но твои переживания ненапрасны. До сих пор не пойму, от куда силы взялись, и как я смогла себя сдержать, чтобы не разбить об эту проклятую римскую голову, вазу, что стояла неподалеку – и хотя Авелия говорила шёпотом, последние слова получились какими-то громкими и особенно выразительными.

– Тише говори, прошу тебя, – предупредительно пожурила Ревекка. – У стен тоже есть уши. Никогда не забывай это.

– Посмотри на меня, мам. Разве похоже на то, что я боюсь этих ушей?? Меня купили для развлечения их сынка!! По мнению этой семьи, я больше не на что негодна!! Девочка на одну, может быть две ночи, вот кто я в их понимании!! А когда он наиграется со мной, что дальше? Я знаю, что будет дальше!!! Они отдадут меня на поругание, наверное, сначала отцу семейства, а закончат премированием какого-нибудь раба, особо отличившегося службой перед хозяевами….

У Авелии начиналась истерика. В пылу обиды и ненависти, в девичьей памяти, молниеносно всплыл факт того, что передачу рабыни от начальника к мелким людям она не выдумала. Это являлось чистейшей правдой. Да и как ее выдумать, если всего каких-то несколько месяцев назад, она видела подобное своими глазами, а той рабыней, которую, словно тряпку, передавали, была именно её мать. Это колкое замечание не ускользнуло от внимания Ревекки. Быстрая короткая пощечина, глухим шлепком, опустилась на лицо юной девушки. Глаза матери, сверкнули злобной яростью, но в ту же секунду потухли. Ничего не говоря, и лишь прислоняя руку к сердцу, мать пошла от дочери в противоположном направлении. Авелия застыла остолбеневшая, не знающая, что ей делать дальше. Толи злиться на мать, толи жалеть. Однако, сердце в туже секунду возобладало над головой, и юная девушка уже висела на шее у матери, ревущая, извиняющаяся, но до сих пор не понимающая, за что ее ударили. Ревекка, хотя и любила дочь больше всего на свете, но и на себя полностью наплевать не успела. Обидные слова дочери прошли острым лезвием по сердцу, и слишком больно ранили, чтобы простить ее в то же мгновение.

– Со мной они обошлись намного хуже, чем с тобой. Там на корабле то .. Или ты думаешь мне легко? Мне хорошо? Мне нравится, как мы тут устроились??, – шипела разгневанная мать.

– Мама, мамочка, – пыталась успокоить ее дочь, одновременно осознавая, что за гадость она сказала, и как обидны произнесенные слова.

– Ты думаешь, я железная??, – продолжала Ревекка, которую понесло, – но это не так. Мне тоже очень тяжело. Я, также как и ты грущу по нашим близким, вспоминая прошлую жизнь. Но она закончилась!! Понимаешь, ее больше нет!! – Ревекка в каком-то исступлении принялась трясти перепуганную дочь. Причем она так сильно её колыхала и так громко разговаривала, что этим точно можно было кого-нибудь разбудить.

– Теперь надо жить по-новому, надо мыслить по-новому, а если все время оборачиваться на прошлое, то можно и шею свернуть. Ты злишься на меня, за мое бездействие?!! Ты не понимаешь, как так!! Ведь вот они, римляне, пришли и забрали у нас всё!! Сделали рабами, их же надо ненавидеть, а они мне, как будто, очень милы!!! Так тебе кажется??! Да, они мне милы!! Но я заставила себя полюбить их, а не они такие замечательные. Я, своим умом, нахожу в них хорошее и восхищаюсь этим, а не шарю глазами по поверхности, замечая лишь изъяны. И вот, что я тебе скажу, моя дорогая!! Это труд, это тяжелейший труд. Да они и им подобные пришли на наши земли, да они забрали у нас то, чем мы дорожили, но пренебрежением своим и гордостью, чего ты добьешься? Сама погибнешь и присоединишься к праху наших близких? – Ревекка снизила голос и начала немного задыхаться.

– А они? – пальцем она показывала в сторону комнаты Луция. – Что они поймут, глядя на тебя? Поймут ли они твою жертву? – силы покидали женщину. Глядя на дочь, она понимала, что вбить ей в голову истину новой жизни, по крайней мере сегодня, просто-таки не возможно. Что ей надо самой до всего дойти. Самой всё понять. На своём жизненном опыте почувствовать. Ведь дочь начинает понимать доконца маму, только когда становиться мамой сама.

– Ничего ты так не добьешься. Я знаю что ты еще молода, но ведь пришло время взрослеть. Посмотри вокруг. Пора понимать, что ты можешь, а не то, что ты хочешь, ибо, зачастую, это две разные вещи, – как-то на выдохе закончила Ревекка.

Авелия, пораженная тирадой матери, стояла молча. Такой она Ревекку никогда не видела, и теперь не знала чего ожидать от неё в дальнейшем. Сказанное она выслушала внимательно, как бы с упоением, однако какого-то облегчения, или действительно понимания, не почувствовала. Мать снова рассуждала о мире, в том время, когда ей хотелось войны. Хотя??!! Войны тоже теперь не хотелось. Это отголоски молодой и кусачей, всего несколько часов назад, Авелии не давали покоя новой, переродившейся. Она внимательно смотрела на маму. Спорить с ней она не собиралась, хотя бы потому что уже наломала дров, напомнив ей про её корабельное путешествие. Но и согласиться с ней, тоже пока не могла. По крайней мере целиком. Юная бунтарская натура пылала огнем противоречия, затмевая кроткую и поумневшую девушку. На всё надо время!!

– Полюбить римлян??? Найти в них хорошее??? Нет, к этому я точно не готова, по крайней мере сейчас. Да и вряд ли когда-нибудь подготовлюсь. Я всегда буду любить тебя мам, но принять эту точку зрения не могу. Хотя, наверное, правильнее сказать, не хочу.

– И как же ты будешь жить дальше?? Со всей этой злобою в душе?? – спросила Ревекка, окончательно забыв про обиду и уже говоря спокойно.

– Так и буду. Как сейчас живу, так и потом буду. А в этих животных, человеческого, как не было так и не будет. Изверги рода людского. Будь они прокляты. Купили меня для утех, а я в сынке хорошее искать буду?? Нет уж, увольте, – Авелия снова раздухарилась и обозлилась. – Все как один, скоты!!

– Если все как один, то почему же ночью он тебя не тронул?? – с каким-то волнением, и даже с трепетом перебила её Ревекка. – Ведь любой бы тронул. А он нет!!

– Не знаю почему!! Да и не особенно хочется разбираться. Может быть просто повезло. В одном уверенна наверняка, что это ненадолго. А ты себе смотрю, уже что-то придумала??

– Да, – мечтательно ответила мама. – И даже уверена, что произошедшее ночью не случайность.

– Мама, прекрати нести всякую ерунду, – с мягкой снисходительной улыбкой, отвечала изрядно поостывшая Авелия. – Мы с волками живем. И как говорится в одной пословице: с волками жить, по-волчьи выть.

– Этого я и боюсь. Ты не знаешь причину, почему он так поступил. Ночью, Луций к тебе не прикоснулся и тем самым поступил по чести. Ты же не даешь ему и пол шанса, остаться в твоих глазах человеком, сравнивая его с врагами всего людского. Ровно так же, как и римляне нас. Всех под одну гребенку, ничего не в ком не разбирая. И сейчас, смотря на тебя, я не могу понять, кто же из вас больше римлянин: ты или он? Кто из вас больше презирает людей: ты или он?

Авелию аж пошатнуло от такого сравнения. До этой минуты она видела жизнь совершенно по-другому. Ей сейчас же захотелось поспорить, захотелось возразить, доказать, что Ревекка мыслит неправильно. Но мама, скорее всего, оказывалась правой, с ужасом признавала девушка. Луций не сделал мне ничего плохого, а я его за это чуть вазой не убила. Ведь он мне слова обидного не сказал. В кого же я превратилась? Она уставилась на маму, как будто только что ее увидела.

– Что же мне делать мама??

– Бог создал тебя женщиной, вот и будь ею.

– А как это, быть женщиной? – как-то озадаченно проговорила девочка.

– Что же тут непонятного?? Ведь ничего проще нет. Смой с себя всё в чем неповинна, открой сердце для того, для чего оно создано, то есть для любви. Пойми и прими, что женщина в этой жизни, может добиться чего-то только любовью. Хотя и добиваться в этом мире стоит только любви. Перестань спорить и бунтовать с создателем, поверь ему, иди по указанной им дороге, и ты увидишь, что такое счастье. Полюби сама, разреши полюбить себя, и веришь ли, люди вокруг тебя начнут спрашивать твоего совета, потому что им будет казаться, будто бы ты знаешь какой-то рецепт счастья. Прими что ты слабее мужчины, но именно в этой слабости, и скрывается настоящая сила. Я много могу говорить, только надо ли??? Просто открой свое сердце, поверь в людей и в мир, и счастье само найдет тебя, может быть даже и с этим римским юношей.

Ревекка говорила так уверенно, так твердо и открыто, что у Авелии и тени сомнений не могло появиться. Наоборот, речь ее воодушевила. Более того, уставшая от самоистязаний и угрызений совести, ей хотелось верить в слова матери, ведь они были действительно ей по душе. Сейчас она не знала как будет дальше, знала лишь то, что как было раньше, больше продолжаться не может. Знала и признавала, что больше не выдержит сегодняшней жизни, что не хочет её. Женщина, говорит мама. Что ж, стану женщиной. Научусь ей быть, чего бы то не стоило.

Что-то лязгнуло в атриуме, и с протяжным звоном упало на пол. Послышались шепот и возня возле двери, видимо что-то уронили случайно, и теперь тихонько это поднимали. Луций открыл глаза. На дворе уже стоял день. Слышался далекий щебет птиц снаружи, а из-под двери тянуло жарой разогретого полудня. Посмотрев по сторонам, он не обнаружил Авелии, лишь лилии, аккуратно собранные в букет, красовались в высокой вазе, и напоминали о ней. Потерев глаза, и громко зевнув, он позвал Акима.

– Доброго дня, – как всегда учтиво, но с какой-то спешкой на лице поздоровался слуга.

– Скажи-ка мне, кто это там гремит в атриуме, да еще и против моей двери? – сонным голосом спросил господин. Аким слушая вопрос, как-то непонятно дергался и озирался, как будто куда-то опаздывал.