Крест

– Пейсов тоже нет.

Но учитель определенно не был настроен на смешливый лад, его рука вновь потянулась за бумагой.

– Убери из Звезды Давида один луч, – сказал ученый муж и протянул Ученику карандаш.

– Какой? – молодой человек непонимающе взглянул на наставника.

– Убери Бога, – два слова, как удары плетью, обрушились на юношу, от неожиданности он выронил карандаш и втянул голову в плечи. Под тяжелым взглядом Учителя ему пришлось нервно дрожащей рукой сделать эскиз.

Рис. 7

– Пентакль, – вырвалось из пересохшего горла эхом. – Это же символ…

– Антимира, – подсказал Учитель, – схема идеального Хаоса. Линия «Адам – Ева» оказывается слишком близко к Антиподу, подняться к Свету человеку не дает Голем («Анти-Адам – Анти-Ева»), при этом сам Антипод напрямую соединяет Адама с Анти-Евой, а Еву – с Анти-Адамом и сам контролирует эти связи.

– Что это значит в жизни, Учитель? – юноша заметно побледнел, слово «дьявол» не произносилось, но вертелось на языке.

Наставник успокаивающе похлопал молодого человека по плечу:

– Не зря сказано: возлюби ближнего как самое себя. Если человек мужеского пола видит в женском существе только тьму, и наоборот, что означает соединение Адама с Анти-Евой (Евы с Анти-Адамом), эта пара отправляет всю энергию их отношений (топливо процесса самопознания) вниз, и ни капли наверх, Бог голодает, Антипод жиреет.

– Не давая любви другому, мы кормим… – шепотом начал Ученик, но Учитель прервал его:

– Не кормим, а создаем собственноручно, являемся ему родителями и вскармливаем как собственное любимое дитя.

– Не Бог создал Антипода, а мы, люди? – глаза юноши выражали одновременно и крайнее удивление, и полное недоверие услышанному.

Учитель улыбнулся:

– Бог создал принцип противовеса, а качаем маятник мы сами, как со-творцы, как познающие исследователи, как соратники, и нет ничего более почетного, чем нести этот Крест.

Обитель Креста

Четверо друзей (а мы, дорогой читатель, не убоимся столь высоко оценить сложившиеся меж ними отношения, поскольку трехнедельное совместное путешествие волей-неволей сплачивает самые разные натуры, скудная и скромная еда поощряет плотность в общении, единая цель уравновешивает противоположные желания, а старое шерстяное одеяло, одно на всех, в коем клопов больше, чем звезд на небе, холодными ночами объединяет в самом прямом смысле) вышли к основанию горбатой горы, чью вершину украсил белыми стенами древний монастырь, обитель полусотни монахов и дюжины служек, а также своры облезлых дворовых собак, десятка коров альпийской породы, нескольких молодых козочек, немыслимого количества крыс в подвалах трапезной и несговорчивого, хмурого ключника, подозрительно взирающего на каждого проходящего мимо невысокой дубовой дверцы в правом крыле главного здания, ведущей в винные погреба, рано поутру.

Надо признаться, что имена наших героев, полученные ими при рождении, были весьма просты, как и их родовые гербы, если бы таковые существовали. Только представьте себе выбитые на геральдических щитах крестьянский плуг, наковальню кузнеца, иголку с ниткой и сапожное шило – смех, ей-богу. Именно по этой причине юные соискатели монашеского ремесла (в виде послушания) решили на общем собрании обзавестись более подходящими для их ушей псевдонимами. После выпитой пинты красного кагора (больше – ни-ни), в результате бурного, но вполне мирного обсуждения родились заново Матфей, Марк, Лука и (вы уже догадались), естественно, Иоанн. Довольный сделанным выбором квартет заказал еще пинту (к черту запреты вне храма), чтобы с первыми лучами солнца, подпоясавшись пенькой и вытряхнув пыль из пустых котомок, отправиться в путь счастливыми и вдохновленными.

Сейчас, напряженно щурясь на блики, отраженные от куполов, протыкающих синеву неба коваными крестами, товарищи, ни на миг не умолкавшие в дороге, неожиданно притихли. Переходить Рубикон принято в тишине, да хорошенько подумав: а стоит ли? Поелику каждый из соискателей обратил взор внутрь себя с этим самым вопросом. Вышеозначенный ключник, расплющив мясистый нос о дверное полотно, через щель в досках с ухмылкой рассматривал внизу, у самого подножия, замершую в нерешительности четверку.

– Ну что, мушкетеры, – хохотнул он вполголоса, – вперед, за короля, на штурм Ля-Рошели!

Соискатели не двигались; старик постоял у своей амбразуры еще несколько минут и, разочарованно сплюнув, потащился на кухню – набить пузо ржаной лепешкой, а бороду – квашеной капустой.

Прошло еще с четверть часа молчаливого стояния, и наконец Лука, самый крепкий и решительный в компании, прокашлявшись, предложил:

– Чего ждать, коли все давно решено? Начинаем подъем, а?

– Ты не забыл? – подал голос Марк, жилистый, но до безобразия тощий юноша, худобу которого не могла скрыть никакая одежда. – Это последние часы вольной жизни.

– Так проведем их весело! – воскликнул Лука и звонко хлопнул себя по ляжкам.

– Поднимаясь в гору? – саркастически вставил Матфей, грузный, вечно мокрый от пота молодой человек, с нескрываемым страхом поглядывая на узкую вертлявую тропинку, змейкой убегающую наверх.

– Заключим пари, – не унимался Лука, – кто первым окажется у ворот.

– Победитель соревнования известен заранее, – просипел Иоанн, бледный, почти рахитичный, с тонкими длинными пальцами и высоким нервным лбом юноша. – Как и проигравший. В чем веселье?

– Нас четверо, – не терял энтузиазма Лука, – каждый выберет себе склон для подъема, мы пойдем разными путями. Кто придет первым, тому помогает Бог, тот лучше остальных несет свой крест. Ну? – молодой человек поигрывал от нетерпения мышцами и не мог устоять на месте. – Я выбираю последним. Давай, Матфей!

Толстяк рукавом вытер пот со лба и, еще раз оценив обстановку, сказал:

– Я пойду по тропинке, другого пути наверх у меня нет.

– Отлично, – Лука похлопал товарища по плечу. – Теперь ты, Иоанн.

Иоанн посмотрел на южный склон горы, обильно усеянный низкорослым кустарником и редкими, выделявшимися на общем фоне черно-зелеными свечками кедров. Северная сторона представляла собой ледник, бело-серым, сверкающим языком сползавший к самому подножию.

– Я, пожалуй, выберу этот, – Иоанн ткнул пальцем в сторону кедров.

– Здорово, – подхватил неунывающий Лука. – Марк, дружище, осталось два варианта.

– Один из которых не виден отсюда, – буркнул Марк, разминая цепкие жилистые пальцы. – Не люблю холода, выберу неизвестность.

– Что ж, господа, – рассмеялся Лука, – выбор сделан, смело вперед, и… встретимся у врат новой жизни.

***

Набив пузо до отвала, ключник, по традиции, решил вздремнуть часок-другой, пока монахи молятся в кельях, а служки готовятся к вечере, но, вспомнив о четверке «отважных» (он довольно улыбнулся) внизу, слегка изменил свое обыденное расписание и проследовал мимо стога с душистым сеном, служившим старику опочивальней, прямиком к воротам.

Изменения, произошедшие в картине мира, несколько озадачили его: обычным путем, по тропинке, протоптанной столетие назад, на штурм вершины в полном одиночестве отправился жирдяй, этакий бочонок с вином на коротких пухлых ножках. Остальные разбрелись по сторонам света и полезли на гору каждый своим маршрутом.

«Веселая у меня будет сиеста, какой уж тут сон», – потер руки ключник и заспешил наверх по узкой скрипучей лестнице в маленькую смотровую башенку над самыми воротами.

…Матфею действительно приходилось несладко: шаг, отдых, шаг, отдых – решение, принятое впопыхах, всегда несет тяжелые последствия. С раннего детства, поставленный отцом на обрезку подошв, он, склонный к полноте, вместе с умением лихо управляться сапожным ножом получил и сидячую работу, по десять часов в день, и пока соседские мальчишки гоняли палками скворцов и бегали нырять в холодную реку, Матфей-сапог (так прозвали его сверстники), орудуя своим инструментом, копил опыт ремесленника, а заодно растил и собственное седалище. «Терпение – вот твой главный козырь», – твердил неустанно отец, «Терпение есть высшая благодетель», – вторила мужу матушка, «Терпение одолеет любой подъем», – уговаривал сейчас себя Матфей, и сверкающие стены монастыря медленно, но неумолимо приближались.

Пока наш упитанный герой состязается в скорости с виноградными улитками, надо признать, не без успеха, даже останавливаясь на каждом повороте тропинки, и не нарадуется своим подметкам с гвоздями в три ряда вместо положенных двух (сам делал), обратим наш взор на его прыткого и веселого товарища. Лука, едва узнав свой маршрут, бросился к северному склону, нисколько не заботясь о судьбе остальных спутников. Бодро взлетев на рыхлое белое поле у подножия, он провалился в холодную «манную кашу» по колено и, с трудом переставляя ноги, всякий раз проваливающиеся сквозь нежную ледяную корку и оставляющие причудливых форм следы, начал свой подъем. Чуть выше субстанция под ногами стала суше, захрустела, и движение пошло веселее. Выросший в семье кузнеца, он был хорошо знаком с молотом и наковальней, мальчику нравились жар печи, подвластной дыханию мехов, и звон стали, вечно плывущий над закопченной крышей мастерской. Разогретый докрасна железный пруток превращался в изделие, задуманное человеком, верный глаз и мышечная сила обеспечивали эту трансформу, удар за ударом – так же и он достигнет монастырских ворот, шаг за шагом, и непременно первым.

Тем временем ключник занял свой наблюдательный пост и нашел всех участников восхождения: толстый пыхтел на тропе, еще один продирался сквозь кустарник, а вот самый прыткий, с фигурой Геркулеса, беспечно спешил навстречу леднику.

– Нет, милок, так не пойдет, – с легкой усмешкой прокомментировал старик, глядя, как юноша (это был, как вы догадались, Лука) почти бегом понесся по твердой ледяной корке. Еще мгновение – и, поскользнувшись, бедняга полетел вниз, забавно размахивая конечностями, – ну прямо жук, перевернутый на спинку, – и, за несколько секунд преодолев пройденный ранее путь, врезался в белую кашу у подножия, забрызгав ледяными хлопьями сочный зеленый ковер.

Ключник заржал, представляя, что сейчас льется из уст незадачливого альпиниста, лупящего себя по бокам и потрясающего кулаками в сторону вершины.

Пока Лука, полный сил и амбиций, штурмовал снежный склон, на противоположной стороне горы только появился ее покоритель. Иоанн, выросший среди ниток и пуговиц, ничего тяжелее иглы в руках не держал, оттого и был худ, немощен и слаб, однако более чем скромные физические кондиции компенсировались природным упрямством, позаимствованным, надо полагать, из прежних жизней у ослов, признанных в этом качестве экспертов. Юноша, бегло оценив предстоящее восхождение, решив, что будет устраивать привалы у каждого кедра, чтобы восстановить силы, тяжело вздохнул и, цепляясь за колючие ветки, на всякий случай на карачках двинулся к вершине.

Ключник, наблюдающий всю картину соревнования сверху, почесав за ухом, оценил стратегию соискателя монашеской рясы и, выбрав его своим фаворитом, сделал ставку на этого ползущего «спортсмена». Правда, увидев, что «скалолаз» рухнул под первым же кедром, как подкошенный, передумал – и вовремя, вспомнив о еще одном участнике забега по пересеченной местности.

Сын крестьянина, нареченный товарищами Марком, вышел на исходную позицию последним. Западный склон представлял собой вертикальную стенку, словно скалу в этом месте обрезали гигантским ножом и, чтобы не сильно отражались лучи заходящего солнца, изрядно посекли ее зеркальную поверхность.