Ильин Роман. Автобиография

Обо всем происходившем с пограничником было сообщено военному Кузьмину, доложившему в ответ, что «все под контролем».

От преднизолона я стал пухлым, голова работала им на руку.

Самое страшное же началось не вокруг, а с телом.

С этой больницы я стал слышать определенные постиоянные фразы, унижающие меня, что-то подсказываюшие, объясняющие. Стали возникать импульсивные идеи, совпадавшие со временем ‘13 и прочее. В части тела стали колоть иголки – в пальцы, ноги, – куда делал уколы, – указывая, в какую ногу нужно делать, чтобы не забыл. Самые любимые пальцы вуду-оператора были безымянный и средний палец. При воспоминании о Торговой начинали колоть в паху. Начали сгибаться пальцы в фалангах. руки в локтях, – и не просто сгибаться, а делть это именно в момент засыпания, еще пару лет не давая уснуть много времени.

Видел еще такое зрелище – стая птиц с разгона летела в окно палаты, – не долетая метра до окна, – и вертикально, параллельно стене, взлетала вверх. Но это так, для начала.

Сейчас могу говорить обо всем спокойно, – и потому что привык, – и потому, что многократно вслух потом озвучивал проблему, – и потому что молитвы со свечами тоже действенное средство. Но тогда было довольно страшно.

И поняв, что дома меня ждет все та же ловушка, отправляющая меня в дурдом, – я ушел в другую сторону. Через дырку в заборе – на улицу Кутузова, позвонил Гоше, решив что бравый репер в каких только ситуациях не поможет, – но бравый репер, – как в кино, – оказался частью программы и отговорился от помощи. Поэтому, не имея более вариантов, – я опять пришел домой.

Но в следующий раз, через парк Металлургов с красочными свастиками на входе, дошел до Дома Культуры, – и сидел, с заклеенными венами на обеих руках, – и думал, что делать дальше.

В голову пришла только Ларина, и я, – вызвав такси, с мешком сменной одежды из больницы, как всегда в трениках, футболке и негнущихся шлепках, – поехал к ней. По дороге до ее дома встретил Степана, – обязательно, как много раз потом с другими представителями, – переходя через дорогу. Дошел до Лариной, вызвал ее вниз к подъезду, обрисовал ситуацию, – и она повела меня к себе.

Там меня уже ждали Нина Михайловна и ФСБшник, распивавшие водку, и я, – дождавшись, когда даша закончит свой совместный с ними вечер, согласился поехать с ней на снимаемую ей квартиру. Но в итоге попросил таксиста везти меня обратно в Криволучье.

В больнице стали появляться резиновые перчатки на перилах для слабоходящих, значение которых я тогда не стал выяснять. Видимо давали знаки о помощи.

Но скоро зек с пограничником выписались, – одновременно, – и приехали новые постояльцы, – а кого играли они я не поню, – и не особенно хочу напрягать память.

Самого меня выписали после 21-го дня этого дурдома в очередной, – уже в квартире 113, который продолжается и до сих пор, – стараниями уменьшенный на сколько возможно. Чьими только, я не знаю. Как и не знаю, кто получил возможность контролировать сознание, сон, подсознание и вегетативную нервную систему.

Выписала лечащий врач, не Цой, – молодая девочка, забравшись ногами на стул, – подчеркивая свое жизненное превосходство надо мной. Мать же решила унизительно и для меня и для себя отблагодарить всех врачей конфетами.

Дорогой из больницы меня сопровождали керамические черные кошки в окнах, – и сколько еще старых дур с ведрами и дибилов с лестницами потом попадется. Проблема только в том, что деревней Тулой все не ограничилось.

После больницы, под свой день рождения, я уехал к Кузьмину, – кардинально изменившемуся в поведении и своих словах, – рассказывающего про нового соседа Валеру, показывающего засохшую огромную бабочку под потолком новой съемной квартиры (и надеевшемуся, что к лету ‘13-го она оживет), подарившего мне трость (а его сосед, теннисист собирался брать частные уроки пения), – и приехавшего на организованное моей матерью празднование в кафе, – не сомневаюсь, – «Берлин» или «Лисья нора». До меню мне не было абсолютно никаго дела, я был в перманентном шоке, – а мать, стесняясь людей и нервничая, – настаивала на выборе, – что -то предлагала. Кузьмин же от своей матери подарил полосатый шарф. Мимо прошла Анна Сурначева – без мужа, – но с матерью, «удившись» нам, и вскользь поздравив.

После мы поехали к Лариной, бывшей в одиночестве, – и по болезни не смогшей посетить празднование моего дня рождения. Ларина включила песню Аукциона «С днем рождения», пришла СМС-ка от Шумахера, – первый и последний раз, – и Ларина налила чай с амфетамином. Болела она видимо им, – мне стало просто ясно, что она сделала, – и вскоре я, как и Кузьмин, от нее уехали. Но перед выходом, Ларина успела похвастаться велосипедом, Кузьмин – сказать, что «пора снимать скальпы и заменять кожу на лицах», – и так мой день рожденья и закончился, – а за ним и 2012 год.

Глава десятая

С тринадцатого года, Тула, посчитав, что обработка больницами и гипнозом закончена, – превратила квартиру в пыточную камеру; мать, – в смотрителя; соседей – в исполнителей, а остальных людей в статистов и наблюдателей.

Стал уже слышать не просто комментарии, как и потом, – о том, что я «бомж», «наркоман» и прочее, -а военнные приказы что делать и нет. Начал чинить отцовскую гитару, покрывать ее лаком и надеялся подарить ее Кузьмину на день рождения (до этого он говорил, что хочет купить себе бас-гитару), – но доделав, – разбил ее. Соседи с января началали постоянный стук в стены, не прекращающийся и сейчас, в 2018 году. Стук начинался, когда я что-либо делал, – комментировал прочитанное в книгах, просто сбивал с мыслей, – тогда же стал отмечать, что люди слышат то, что я думаю. И об этом не смущались говорить в интернете рекламными баннерами, названиями программ передач в «Яндексе» и другими как-бы случайно попадавшими материалами. На Евровидении 2013 Яна Чурикова сказала загадосную фразу о том, что «идеи витают в воздухе». В 17 году, когда наконец стал играть на гитаре – на какой-то фотографии в новостях надела косуху, – был у всех период касух в 17 году. Использовали меня и в качестве промежуточного звена рекламной цепи – демонстрировали баннеры, – в надежде на то, что люди, их через меня увидившие, повысят продажи. Глаза в автобусах сами переводились на баннеры с рекламой по сторонам дорог. На улицах люди ходили в моем присутствии, – и ходят, – с телефонами, не звоня, – но изображая, – что слушают, – или фотографируют, разговоривая. Стали постоянно показывать на часы, и вскоре настройка на время привела к тому, что любое действие, если сверять его с текущим временем, происходило в что-то 13, – по n-часов:13 минут и подобное. Сейчас продолжается то же, но добавилось число 11, – которое часто слышал в голове с ками-то фразами. Само число – день рожденья матери. Действия иногда осуществляются ровно в кактие-то часы без минут – 7:00, 18:00 и тд.

Со всех этажей лаяли и лают собаки, соседка, – слабоумная, завела себе странную породу, отличавшуюся запахом гниения – на два этажа вокруг, – даже будучи в квартире. Распыляла в дыры между стенами диклофос и черемуху. А мент Колос в шутку – просто в воздух этим же вечером. Соседи выходили синхронно со мной, вынося карманных собак на руках, – как бы со мной, – гулять. Я гуляю редко, особенно по сраной Туле.

Мать, которая по началу, – когда был сам мало способен передвигаться один, – ходила со мной, – и настроила на то, чтобы смотрел на знаки машин. Знаки были того же содержания, что и часы, – с числом 13, с буквами «ром», «мор», «нрк» и прочими. И я еще долго избавлялся от этого ее внушения. Машины просто преследовали, как и кареты скорых помощей, ментовские уазики и лады, трактора, муоровозы и прочее. Мать поражадла и своими действиями – ходя, как в армии, в ногу (и над квартирой стали частио летать кукурузники), изображая себя больной с трясущимися руками, показывая свои груди, используя только зеленую туалетную бумагу, разбрасывая зеленые листья и рассыпывая везде белый порошок. Часто входила по ночам, раскладывая болты вблизи гитары, других вещей; кнопки от клавиатуры, – пытаясь что-то выразить, и прочие знаки. Потом стали входить соседи, когда в доме никого не было. На дверь комнаты был повешен замок, который был сразу же взломан. Но это уже 14 год, – в 13-м меня просто пытали и сводили с ума.

На пороге ванной комнаты появился вырезанный ножом вопросительный знак, восклицательный знак и элемент с обоев в комнате, похожий на голову. Пространство перед унитазом использовалось как место, – чтобы обрывками газет, статей, – что-то донести – о том, что идет распродажа, далее расскажу чего. о каких-то героях и т. д.

Бабы на улице, говоря мимо меня обо мне, хотели «после всего носить его на руках». Но в итоге просто копировали то, что делал дома, – ходили и читали с телефонов книги, носили синие советские треники, кашляли в лицо, – мужики плевали, – и около дома, – по пути на трамвайную остановку, – собиралась свалка мусорных мешков. Собиралась она и по другой дороге к другой остановке.

Бабка Анна звонила и говорила, что в трубке играет музыка (часто внутри головы слышал слово «радио» и части музыки, которые сам бы вспоминать не стал). Обещала, что «терпи, атаманом станешь» и беспокоилась о таблетках.

Кузьмин на странно собравшейся в начале 2013 года встрече сферовцев – как будто ни в чем не бывало, жравших пиво, – ляпнул загадочную фразу: «Москва болеет». За что Москва болела? Последующие поездки показали, что за мусорные машины. Питер – просто за баки с пакетами.

А я с 14 года вставил беруши и уже их не доставал.

С февраля стало происходить самое страшное – меня стали будить в 1:13 ночи, и в состоянии перехода от сна к бодрствованию – идеальному для гипноза, внутри головы расспрашивали о прошлом. Потом, – тихим стуком с пятого этажа, – все прекращалось.

Приезжал Боронин, – и вместо того, чтобы слушать мой рассказ о попытках сделать сайт (о происходящем я говорить опасался, боясь за их спокойствие), – проверял стуком по столешнице мою реакцию. Бабки в подъезде, пока были еще живы, собирались перед подъездом на лавке, – и Боронин, – как их сосед, сидел напротив.

Боронину же в начале года привез гитару с усилителем – я уже играть не мог и все так же за нее переживал, – и решил, – пусть играет. Урод отказался, и пришлось все везти домой. Вскоре, при встрече, на людях, Боронин постучал по водосточной трубе, указывая, что у меня не работает голова. До этого сказал загадочную фразу «как ты лодку назовешь, так она и поплывет». Могу только назвать его лодку.

Все, и Боронин, и Авдеев, – и кто его знает, кто еще, – стали покупать аккустические гитары, стараясь играть как я, пальцами, – простые люди задолбали называть иеня басистом. Копировали все, что могли.

Батон сказал, что ему в автоматах выдали за раз 70000 рублей, – хотел дать мне в долг и говорил, что на Большом суде всем им настанет конец. Позже он постоянно ловил меня на улице с просьбами дать в долг сам, так как ему надо было срочно погашать кредит в одном банке, чтобы дали другой в другом.

Метадонщик с первого этажа стал хвастаться не только метадоном, но и войнами с цыганами, – и в итоге обзавелся девушкой на Матизе с двумя детьми, гордо куря им поверх голов. За бабами спрятались и все остальные участники моего прошлого, как например раковый больной Колабин, мужественно поставив новую жену себе за спину, – и так же тупо смеявшийся в камеру на фотографии.

В магазинах появилась именная туалетная бумага от Анны Сурначевой с нарисованным зайцем.

Тогда же начался пик уколов в члены тела, щипков в мышцах и сгибаний конечностей.

К подсознанию и к голове подключались даже менты. Один, конечно, – и может, и не мент, – но настаивающий на моем прекращении чего-то и что потом все прекратится. Ничего не прекратилось – и уменьшилось только со временем и применением методик защиты подсознания, очистки биополя, молитв, и свечей. Но это было позже, – и проблема все равно есть.

Тогда же стало ясно, что кто-то настолько когда-то, – или недавно, – открыл сознание для всех, – что я стал подобием камеры с мокрофоном. Люди, не стесняясь, издевались над этим, – ходя впереди меня с зеркальцем, бабы передо мной в лицо, с теми же зеркальцами, чесали свои морды. Охр звонил и, издеваясь, говорил тайну, которую никто не должен услышать.

Приезжать к Батону стал уже с новым Гариком, евреем-теннисистом, – следующие два года «развивавшим бизнес ракеток и уезжавшим в израиль к сестре». На деле – пившим водку и негодовавшим на правительство. Старый Гарик, после «заявления на всех друзей», напал на одного из них с катаной! и его положили в психбольницу. Опять же, по рассказам мента Сережи Колоса. Батон, по его же словам, отлежал в больнице от пьянства, в которой все пили еще больше. чем от него лечились.

Много было слов в голове про кольцо, кололи в безымянный палец, – и единственное, что я сделал на это, – купил два плеера за 700 рублей с окантовкой джойстика в виде металлического кольца. И приехал на Егорьевский, – ждать. Ждать, естественно, было не кого, – но с этого времени до меня дошло, что Стив Вай, – гитарист из америки!, – написал свой предпоследний альбом с учетом творившегося в какой-то сраной Туле – и с моей жизнью. По его словам, – сказанным на альбоме русским женским голосом, – «это была история света», – но светом это далеко не было, – что он в издевательском виде на своей странице в «Facebook» постоянно проявлял, то фотографируясь в моих синих советских трениках, то стоя со своей гитарой с перекрюченными пальцами, – а играть я с 13-го года перестал на всем, то советуя сесть и сутками писать музыку, то изображая меня инопланетянином, то фотографируясь на фоне матиза и называя Торгову «the whore», – в чем я сним согласен, – и предложив мне, – и всем его тысячам подписчиков, – вместо нее обратиться к Богу (и в этом он тоже оказался прав). Но что от меня ему было нужно, я не понял, – на гитаре я не играл, музыкуальных написал только три пьесы, – и то для Торговой, – и то на пианино (и то, которые сам не стал играть). И в конце концов Стив в 2015 году, не оправдав свои возложенные на меня ожидания (а у меня тогда еще висел на стене портрет Фрэнка Заппы), выпустил самый посредственный свой альбом с набором скушных неизданных ранее гитарных пьес, длинной фортепианной «пьесой» с набором аккордов и отсутствием банальной центральной тональности – бегая вверх и вниз арпеджио по на ходу придуманным аккордам, – и с обложкой, – на которой был нарисован он с осьминожьими щупальцами. Перед этим – за год, подобная картинка появилась в блоге Торговой, – и в 13 году сначала меня так же пугали то-ли Кракеном в ванной, то-ли чем-то подобным, что придет ко мне. Не пришло.

По поводу прочих «звезд» – русские тоже отличились. Федоров из Аукцыона выпустил полный личных издевательств альбом с песней «Топоты ног надо. Надо мною», «Ходунки». Топотов не было и хожу я с тростью, – но были гвозди, тупые дрели по кирпичу, болгарки, и все, чем обычно, – до этого в рассказах, – пытались старые люди или выжить из квартиры, или свести с ума (все, что расказывала до этого бабка из ленинского). Логотип на странице Аукциона в «Facebook» сменился на тупую картинку стилизованной рожи, переходящей в руку с молотком. Федоров, – так же, как и Вай, – записал серию фортепианных пьес, – но в отличие от Вая, который, хоть пианистом и не являлся и явно не собирался делать что-то хотя-бы просто логично звучавшее – просто бегал по клавиатуре, куда встанут пальцы, – Федоров записал просто набор хаотичных нот.

Как проходили его два посещенных мной концерта, напишу позднее.

Третий, кто себя явно проявил – был тоже Федоров, но Евгений из Tequilajazzz, – и опять оказалось, – что и последний альбом про меня, и новая группа Zorge сочиняла тексты для пе– сен, – описывая ситуацию в квартире и со мной. Но, – в отличие от остальных, – этот Федоров писал музыку. которую можно было слушать «Да. Я слышу голоса, они мене велят убраться прочь. От этих берегов. Велят мне голоса.» Он был прав, – пугали, пытались заставить уехать, – но это только малая часть всего. Начиная с его песен, в жизнь вошел образ «корабля», на который могут невзять и уплывут без тебя, – и образ параллелей, – часто применявшихся огромным количеством баб в соцсетях для привлечения внимания. Сейчас поутихло. Зато Стинг написал альбом «The last ship». Тоже поиздевался и пропал.

Четвертый музыкант, который меня интересовал (тогда) был Сергей Маврин, – и он поступил так же, как и евгений федоров.

Песни их группы слушать было можно, моя история в них прослеживалась, на гитаре он играл как всегда до этого. На странице в «Контакте» и «Facebook» в основном меня унижал, – как и Федоров, – пытался изображать себя верстальщиком, издевался над инвалидностью (фотографировался гордый, – с развивающимися волосами на фоне моря, и ногой стоя на старом, ржавом, москвиче), – а когда я стал потихоньку – в 2014 году восстанавливать умения игры на инструментах, назвал меня еще и курящим. Естественно, показав это на себе – я же должен был в группе «Империя» играть роль Маврина. И опубликовал видео с болгаркой.

Приезжал Маврин в Тулу (единственный из зрителей-звезд), в бар «Ирландец», где двадцати левым «слушателям» и стандартным тульским алкашам, отыграл в одиночестве программу. Ответил на вопрос, не превышвет ли он скорость, не пишет-ли, когда болен, не вдыхает ли посторонних дымов, назвал своего отца прокурором и уехал.

В 14 году, в Москву, приезжал сам Вай, на которого я не поехать не мог. Вай незаинтересованно отыграл программу, заставил бабу из зала выйти на сцену и самодовольно петь атональные мелодии, понамекал обо мне, – и тоже уехал. На лестнице стоял г-н Авдуевский. автор журнала о гитарах 2004 года выпуска, – и своим телом настаивал на том, что к нему надо было подойти. Концерт Аукциона, немного позже, – в этом же клубе, – начался поносом, поэтому мимо Авдуевского, на всякий случай, я прошел мимо.

Остальные музыканты и группы, которые раньше слушал, ограничились постами на своих страницах с микрофонами и пустыми залами, – или вообще фотографиями из зрительного зала. Сайт «Allmusic» в еженедельных рассылках присылал подборки свежих альбомов, – называвшихся, – все, как на подбор, – по событиям происходящего или происходившего здесь. Или как музыканты это все понимали.

В итоге все равно оказалось – пой я – не пой, играй – не играй – это вызывало далеко противоположную одобрению реакцию, о чем сообщалось и сообщается в новостях заголовками и самим происходящим. В 13-м году, наслушавшись меня, страна организовала конкурс «Голос», шедший по первому каналу, – и петь захотели все. Не поют. Долорес О’райордан вообще в 2017 году предпочла перед записью альбома, – а я как раз записывал выпуски «Музыкальной гостиной», – покончить жизнь самоубийством в отеле.

Как потом выяснилось (все теми же голосами в голове), – в квартире 113 должна была быть «сцена», – и я должен был не отходя от постели выступать.

Инструментов в руки я не мог взять еще долго, – а голова вернулась в подобие нормы еще позднее.