– Мне кажется я уже слышал где-то эту музыку, – сказал я ему, когда мы уже сидели в съемной квартире в Венеции. Дверь на балкон была открыта, звуки беспрепятственно выливались на улицу, поэтому я прикрыл балкон, – по-моему мы уже употребили. Только я не помню как. И я не помню, как мы попали с тобой в эту квартиру. И когда я успел поставить пластинку.
– Ты слушал где-то не эту музыку, – ответил я ему, – ты слышал где-то похожую музыку. И я, кстати, тоже не помню, как мы здесь оказались.
Мы поехали по МКАДу, машин в это время уже почти не было. Мы быстро долетели до Медведково, где-то минут за 30, наверное. Подъехали на Студеную улицу. Я быстро нашел этот дом. Парковка около дома была почти не заполнена. Я вышел из машины один. Ты остался в машине. Я подошел к подъезду набрал по памяти код – 6УК861. Дверь открылось. Я поднялся на лифте на 6 этаж. Подошел к нужной двери и нажал на дверной звонок. Звонок издал странные космические потусторонние звуки.
– Ну и что это были за звуки? – спросил я его спустя пятнадцать минут, он не ответил, воцарилось гробовое молчание. Мы посидели молча еще минут двадцать. Наконец я встал и сказал, – ну помолчать я и один могу. Я пошел к двери.
-Подожди, – прервал молчание я, – это все та же группа Coil. Композиция номер 2 на альбоме Time Machines…
– Почему машины времени? – неожиданно перебил я его, – обычно всегда используют это словосочетание в единственном числе.
После небольшой паузы, и даже без вопроса #ктотам, дверь открыла небольшого роста сухонькая старушка. Подозрительно посмотрела на меня и спросила. «Ты к кому это?». Я ответил, что к «мусору». «Вань, тебя». Сказала, улыбнувшись, старуха и впустила меня в квартиру. В квартире очень сильно воняло кошачьим говном, а на кухне громко играло радио. Звучала песня Билли Джоела, я не помню, как она называется. Но очень красивая песенка, у меня даже слезы на глазах выступили. В квартире сильно воняло ещё старостью, затхлостью. Везде в старческих квартирах так пахнет и не спасает наличие отдельных артефактов современной цивилизации. Айфоны, например, совсем не могут спасти от этого ужасного запаха из туалета. Аааа, вот сильнее стал запах. Это запах от лотка для кошки, там нассано и насрано, лоток давно никто не менял. Ужас. Лоток находится в совмещенном санузле, с желтыми от старости унитазом, раковиной и туалетом. Мне, как назло, приспичило поссать и я сказал старухе. Я схожу в туалет. Иди милок, у нас там правда, бочок плохо сливает. Навстречу мне из кухни вышел старик, тот самый подполковник ФСБ в отставке, которого все называли почему-то «мусором». Старик был небольшого роста, лицом был похож на свою старуху один в один. Чё, мразь, за пушками пришел? Спросил он меня. Погоди дед, сейчас поссу и поговорим с тобой. Не о чем мне с тобой разговаривать, у бабки пакет возьмешь. Развернулся и пошел опять на кухню. Надо ли говорить, что Билли Джоел все еще пел из репродуктора, все драматичней и драматичней, надо вам сказать. Я быстро сделал свои дела и посмотрел на себя в зеркало. Смотрел недолго, скорее всматривался.
– Чего уставился, – спросило меня зеркало.
И тут я вспомнил, что если долго всматриваться в бездну, то бездна начнет всматриваться в тебя.
– А ты кто такой? – спросил я зеркало, отчетливо понимая, что это последствия употребления тех веществ, что мы употребляли с моим подельником на его квартире в Новогиреево.
– Да я тут в Венеции. Употребляю запрещенные наркотические вещества. Вот зашел поссать. А тут, ты.
– У меня такая же хуйня. Только я в Москве.
-В Москве сейчас хорошо, золотая осень. Завидую тебе.
– У нас, правда, сейчас весна. Мерзкая погода, снег с дождем.
– Да? Ну ты там береги себя. Осторожней там.
Бабка тут подала свой голос. Ты там с кем разговариваешь, лишенец? С хуем со своим что ли? И залилась старческим отвратительным смехом. Как Баба-Яга, подумал я. Вышел из их совмещенного санузла. Бабка стояла прямо под дверью. В руках она держала целлофановый пакет. Я взял его и посмотрел внутрь. Внутри лежало три свертка. Два продолговатых и один круглый. Я взял один продолговатый сверток и поставил полиэтиленовый пакет на линолеумный пол. Развернул сверток. Внутри оказался двуствольный обрез.
– Больше, чем хуй, – радостно проговорила старуха.
– Что? – удивился я.
– Я говорю, что больше, чем хуй, я любила, когда он мне лизал там своим шаловливым язычком, – бабка мечтательно зажмурилась.
Вдруг она открыла глаза и со словами «батюшки, забыла» пошла в маленькую комнату. Через минуту она вышла оттуда, В руках у нее был небольшой конверт. Она дала мне его. На нем ничего не было написано. Я вскрыл его и прочитал.
– Убей бабку! Выстрели ей в голову! – вдруг ни с того, ни с сего крикнул я.
Убей бабку, легко сказать, подумал я. А что с дедом-мусаром делать? Да и еще я глушителей на обрезе двустволки не наблюдаю. Бабахнет так, что мама родная. Весь подъезд встрепенется, особенно соседние квартиры. Я решил взять театральную паузу и проверил содержимое остальных свертков. Для этого я положил обрез двустволки на пол и начал рыться в полиэтиленовом пакете. В продолговатом лежал еще один обрез двустволки, похожий на тот, что лежал на полу, как две капли воды. В круглом пакете лежали патроны и между ними две корочки. Нет не хлеба. Два удостоверения сотрудников ФСБ. Фальшивые конечно же, но от настоящих не отличишь. И тут я на стене увидел тот крест, который они сперли у нас. Византийский такой, но не канонический. На концах этого креста виднелись латинские буквы. Я присел и положил все обратно в пакет, поднял обрез с пола и машинально проверил, не заряжен ли он. Он был заряжен двумя патронами. Бабка внимательно наблюдала за мной.
– Ну что, ушел этот придурок? – крикнул из кухни дед.
– Подожди дед, сейчас уйду, – тихо сказал я.
Поднялся, взвел курки и выстрелил бабке в голову один раз. Голова разлетелась, как спелый арбуз. Картечью заряжен, подумал я. Тело бабки шмякнулось об пол. В ушах у меня звенело. Я прислушивался к звукам, доносящимся с кухни. Ничего слышно не было. Я тихо пошел на кухню. Дед сидел за столом, как раз напротив меня и закрывался от дула обреза рукой. Рука тряслась мелкой дрожью. Я выстрелил ему в голову. Ему размозжило верхнюю часть черепа. Оставшаяся картечь изуродовала ему руку. Он тихо упал на бок. Я быстро протер все то, до чего дотрагивались мои пальцы, положил в карман удостоверения. Обрезы и патроны завернул обратно в бумагу и положил в полиэтиленовый пакет. Перед уходом я снял со стены крест, выключил свет и вышел из квартиры. На лестничной клетке стоял какой-то ханурик и смолил сигареты. Вонь в подъезде от этих сигарет стояла ужасная. Он посмотрел на меня. Я сунул ему в лицо удостоверение и сказал.
– ФСБ. Проводим учения.
Он ничего не ответил, только посмотрел внимательно на крест.
– Мы изъяли этот крест, в качестве вещественного доказательства, – сказал я первое, что пришло на ум.
Он внезапно заговорил.
– Мы – это местоимение. А местоимение – это «самостоятельная часть речи (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A7%D0%B0%D1%81%D1%82%D1%8C_%D1%80%D0%B5%D1%87%D0%B8), которая указывает на предметы, признаки, количество, но не называет их. Европейская грамматическая традиция, восходящая к античности, рассматривает местоимение как одну из частей речи; эта трактовка местоимения сохраняется и в академических грамматиках (например, латинского и греческого языков). В современной лингвистике местоимение определяется более сложно как «лексико-семантический класс знаменательных слов, в значение которых входит либо отсылка к данному речевому акту (к его участникам, речевой ситуации или к самому высказыванию), либо указание на тип речевой соотнесённости слова с внеязыковой действительностью (его референциальный статус). К местоимению можно задать вопросы: кто? что? (я, он, мы); какой? чей? (этот, наш); как? где? когда? (так, там, тогда) и др. Местоимения употребляются вместо имён существительных, прилагательных или числительных, поэтому часть местоимений соотносится с существительными (я, ты, он, кто, что и др.), часть – с прилагательными (этот, твой, мой, наш, ваш, всякий и др.), часть – с числительными (сколько, столько, несколько). Большинство местоимений в русском языке изменяется по падежам, многие местоимения – по родам и числам. Конкретное лексическое значение местоимения приобретают только в контексте, выступая в значении того слова, вместо которого употребляются.» (Взято из «Википедии» (свободной энциклопедии).
Удивленный, я пошел вниз. Он что-то такое в этом же роде продолжал говорить. У меня теперь такое часто происходит в жизни, после того как я начал эти эксперименты с виртуальной реальностью. Я называю это «сбой Матрицы». Вот и сейчас я не помню, как я оказался на переднем сидении пассажира в нашей старенькой «Хендэ Соната».
– Извини, что я не пошел с тобой, – после некоторого молчания произнес он, – мне было бы больно смотреть на это. Все-таки они мои родители.
Вместо ответа я твердо, но ласково поцеловал его в губы.
– Вот зачем вставлять в современный русский роман гомосексуальные сцены? В этом есть много минусов. Первый и самый главный. Тебя могут обвинить в пропаганде гомосексуализма среди несовершеннолетних. Второе. Тебя могут обвинить в разжигании ненависти к социальной группе гомосексуалисты.
– Подумаешь, один мужик другого в губы поцеловал. У меня вот тоже один дружок есть. Он своих детей в губы целует. Что же его теперь, за педофилию сажать?
Поцелуй в губы …. Не скажи. Если один мужик целует другого в губы… Это прелюдия ебли в жопу, это точно. Но вот зачем в этом романе тебе понадобилась вся это мерзость? Ведь ты даже не свой собственный опыт описываешь. Ты какие-то свои фантазии насчет этого опыта описываешь. Скажи мне ведь это так? Не заставляй меня переживать. Не жди, что у меня повысится кровяное давление. Отвечай, ну, живо!
-Не было у меня такого опыта. Успокойся.
– Надеюсь, что ты не врешь.
– Слушай, ты тут устроил такую психодраму из-за этого поцелую в губы. Мне право неловко. Хочешь, я уберу этот эпизод из текста?
– Нет, что ты. Не вздумай.
???
– Ну пойми ты дурья башка, вот пройдет время. Нравы смягчаться. Мы в конце концов догоним в моральном плане Европу и Америку. И тут начнут изучать по серьезному всю русскую литературу этого нашего времени. А нигде практически ни в одном произведении тема гомосексуализма не раскрыта. А у тебя раскрыта. Понятно дурачок?
– Понятно.
После небольшой паузы, он твердо, но ласково поцеловал меня в губы.
Съемки порнофильма. Сцена вторая. Целибат.
Все замерли. Замерли все. Иногда кажется, что время остановилось. Время остановилось. Но это не так. Все дышат, моргают ресницами, печалятся. Никто не может вновь начать разговор или какое-нибудь действие. Безобидное. Например, можно встать подойти к кулеру налить холодной воды, добавить немного горячей. Сделать глоток-другой. Успокоиться. И начать говорить. Говорить начал Дедушка.
– Я вот теперь вообще не понимаю, как я буду ебать Бабушку. Да и Маму с Дочкой. Вы же, оказывается, родные близкие души. Мы с Вами умирали вместе уже раз по сто. Или двести. Мы вечные существа, мы никогда не умрем. Сейчас это совсем ясно стало. Мы только мыкаемся по Вселенной в разных образах. Играем друг с другом. Только раньше мы ничего не помнили. А сейчас вспомнили кое-что. Не все, но кое-что. Нам важными делами надо сейчас заниматься, а не сниматься в этом порнофильме. О душе там надо думать, о Боге. Я, короче, отказываюсь дальше сниматься. Улечу ближайшим рейсом.
– Нет, подождите друзья, – заполнил возникшую пузу, Режиссер, – это в высшей степени непрофессионально.
– Что непрофессионально? – переспросил его Дедушка.
– Ну вот так поступать непрофессионально. Мы же профессионалы. Мы все в этом бизнесе много лет. Многие – десятилетия… – вкрадчиво продолжил Режиссёр.