Команда: военно-театральная комедия

Но, к разочарованию Ромуальда, пить никто не хотел. Мало того, подошедшие «старики» принесли большую канистру с водой.

«Как это всё не вовремя, – запечалился Шапочкин, – и особенно в тот момент, когда я на пике формы. Ну ничего, ничего, не сдаваться».

– Галантный Ромуальд, а подайте-ка даме лопату, – бросила Ирэн с оттенком в голосе, заимствованном из классических кинороманов.

«Интересно, что в этой канаве напомнило ей о девятнадцатом веке? Неужели я?», – подумал Шапочкин и молниеносно преподнес даме лопату, словно рыцарь, вручающий шпагу поверженного врага. Ирэн посмотрела на лопату и вернула её обратно Шапочкину.

– А поставьте теперь, Ромуальд, её на место. У вашей лопаты больно черенок слабоват, – прогнусавила она, повергая всех окружающих в приступ дурного смеха.

– Да, Ромуальд, черенок у тебя реально слабоват, надо подкачать, – поддержал шутку Алик Макаров.

Все захихикали ещё больше. Шапочкин слегка улыбнулся, а затем засмеялся вместе со всеми. А что ещё оставалось делать? Ужасно, ужасно не хотелось терять ореол утреннего весельчака и балагура. Но ореол медленно испарялся, оставляя над головой Ромуальда лишь облако серой земляной пыли.

После окончания работы Шапочкин первым спустился с горы. Он выгрузил из тачки лопаты и кирку, быстро отряхнул одежду, вымыл руки и, совершенно опущенный и молчаливый, направился к себе, в конец палаточного лагеря.

Ромуальд неспешно заполз в палатку и увидел там не только кузнечика в банке, но и «пятиглазую» Ксению в его спальном мешке. Только сейчас он сообразил, что её не досчитались на раскопе. Глаза Ксении были закрыты, на лице не видно очков, обветренные губы покрыты каким-то масленым блеском. В первую секунду Ромуальд чуть было не выронил сердце из груди, но вовремя подхватил его ловкими юношескими руками и вкрутил на место.

«Зачем она лежит в моём мешке? Неужели согревает? А?! Так, это что, новый сигнал? Возможно, возможно. Но не нужно спешить, надо всё хорошенько взвесить. Спокойно, спокойно. Всё, забыли обо всём лишнем. Эмоции – вон! Значит, всё-таки Ксюха. Неужели она будет моей первой? Конечно, это не Жанна и даже не Ирэн… Но ладно, ладно, соберись. Вроде бы всё чётко…».

Ромуальд беззвучно хлопнул в ладоши и продолжил размышления. «Да, это он, он, тот самый долгожданный, заревой… Об этом каждый день трепятся пацаны за ужином. У всех, у всех уже это было. Я тоже сделал вид, что и у меня было, а на самом деле у меня только будет. Странно, а чем это пахнет? Чем, чем. Знал бы я, сбегал бы на артезиан, вымылся бы. Так, спокойно, ненужные мысли вон! Где жвачка, вот она, презерватив в кармане. Хватит его дёргать, он всегда на месте. Убери руки, не суетись, держись спокойно и раскованно… Ну что, что же меня всё-таки смущает? Может быть, то, что я не совсем разгадал, зачем она так крепко прижала к груди рулон туалетной бумаги? Да, зачем нам рулон?».

– У меня диарея, – простонала Ксения, открыв возбуждённые глаза. – Всю ночь живот ужасно крутило. Ничего, что я полежу в твоём мешке? Мой просто девочки забрали сушиться. Нет, нет, это не то, что ты подумал. Я на него чай пролила. Я и на их мешки тоже чай пролила. Вот, решила в твоём полежать, пока вы на раскопе.

«Не то, что я подумал. А что я подумал? Что я подумал! Знала бы ты, что я сейчас подумал, а ещё лучше, что я подумаю, – пронеслось в голове Ромуальда. – Диарея, пролитый чай, странный запах, ой-ё! Какой ужас! По-моему, всё говорит о том, что нужно срочно выйти на воздух».

– Лежи, расслабляйся, – промямлил Шапочкин и, забрав банку с кузнечиком, вылез из палатки.

Точечными выстрелами пальнули в висок Ромуальда жалящие мысли. «Опять удар ниже пояса. Опять эта ехидная улыбка судьбы. Что ж за день-то такой! Так и до моральной травмы недолго. Причём до морально-половой». В полном отчаянии Шапочкин открыл стеклянную банку и выпустил на волю ошалевшего от счастья кузнечика.

За обедом Нестор Куроедов объявил, что десять человек должны поехать в «Золотое» и продолжить раскоп кургана, законсервированного ещё два года назад. «Старики» сразу же обрадовались, понимая, что этот курган стоит рядом с морем. Им вспомнилось, как было весело копать там в первый год, особенно без серьёзного присмотра со стороны начальника.

– Мы, мы, мы! – хором закричали они.

– Половина «стариков» должна остаться здесь, тут тоже нужны опытные копатели, – заключил Куроедов.

Ромуальду в принципе было безразлично, оставаться здесь или ехать на курган. Он вообще в этот момент ничего не хотел, в нём что-то сломалось и перегорело, и сейчас маленькие угольки, дотлевая, дымились внутри него, выпуская изо рта Шапочкина тёплую струю безымянного пара. А может быть, это просто дымила каша в его миске. В любом случае ему было всё равно.

– И мы тоже хотим на курган, – звонко заявили девочки из Балашихи. – Это же на море? Мы хотим на море.

Куроедов осмотрел всех пристальным взглядом. Затем выбрал пять человек из Балашихи – трёх девчонок и двух парней, определил, кто поедет из «стариков», и на секунду задумался.

– Ромуальд, ты чего такой кислый? С группой на курган поедешь? – зевнул он, дожёвывая остаток каши.

Шапочкин был настолько занят своим внутренним п`аром, что только сейчас услышал, что кто-то едет на курган и, похоже, его тоже определяют в эту экспедицию. Мелкая дрожь надежды пробежала по его почти уснувшему телу и ударила в мозг. «Только кто, кто же едет? Она? Она остаётся или нет? Что отвечать? Ну почему же я не услышал, кого он назначил?». Пауза затянулась, нужно было что-то говорить.

– Да, поеду, – проронил Ромуальд, пытаясь, словно на рулетке, поставить последнюю фишку на красное и чёрное одновременно.

«Старики» и пионеры из Балашихи залезли в «крокодила», бросив туда рюкзаки и палатки. Оставшиеся парни помогли им загрузить внутрь лопаты и тачки. Ромуальд тоже залез и сел с краю, ближе к выходу, помогая передавать лопаты. Он до сих пор точно не понимал, кто же едет в «Золотое». «Это что, все? Неужели ни одной девчонки? – подумал он. – Да, на десять дней с одними мужиками, а там уже и домой. Всё, всё, похоже, это полный аут». Неожиданно ему на ноги приземлился розовый рюкзак. «Розовый? Кто из пацанов взял розовый?».

– Эй, помоги залезть, галантный кавалер, – улыбнулась Жанна, протягивая к Шапочкину гибкие и уже хорошо загорелые руки.

Сердце Ромуальда как будто бы взорвалось огненным светом. Салютные залпы, петарды, шутихи закружились, завертелись, заискрились в его груди разноцветными огоньками.

– Ну, так ты дашь мне руку? – продолжала искриться Жанна.

Шапочкин вышел из оцепенения, подал Жанне руку и втянул девушку в грузовик.

– Спасибо, кавалер, – засмеялась она и уселась на туристический коврик в центре машины.

– И мне руку подай, – вякнула долговязая Ирэн.

С трудом Шапочкин втащил и её.

– И мне помоги, пожалуйста, – раздался ещё один голос, принадлежащий Нателле Шульц.

Ромуальд стал помогать и в этот раз, но почувствовал, что его упругие сухожилые руки того и гляди вырвутся из несильно натренированных плеч. Нателла упёрлась ногами в колесо, попыталась подпрыгнуть, чтобы забраться в кузов. Но вместо этого с воплем упала на землю, утянув за собой хрупкое тело археолога Шапочкина. Разумеется, раздался дружный смех как из машины, так и с улицы. Шульц лежала спиной на земле, а на ней, как жокей на кобыле, упершись руками и коленями в траву, сидел Ромуальд.

Через пару минут несколько парней дружно обхватили Нателлу с тыльной стороны и запихали обратно в грузовик. Девушка смеялась и явно была довольна этим крепким мужским прикосновениями и нажимам, особенно в самую чувствительную часть её тела.

Через час приехали в Золотую бухту. Так именовалась небольшая деревня на берегу Азовского моря, поэтому саму бухту тоже называли Золотой. Там и разбили палаточный лагерь.

На следующее утро все вышли на раскоп. Это был невысокий курган, расположенный на отвесной скале прямо над берегом моря. Куроедов определил задачу и уехал обратно в основной лагерь.

Копать было приятно. Шум прибоя, морской ветер, близость тёплой пенящейся воды – всё это создавало особую атмосферу, в которой могли рождаться любые, даже самые смелые желания. Уже на второй день археологи углубились каждый в свою яму и стали соединять их туннелями.

Неделя пролетела незаметно. Шапочкин всё не решался приступить к действиям. Жанна практически никогда не была одна. То её окружали подруги, которым она мазала кремом обгоревшие спины. То «старики» имели наглость откровенно флиртовать с ней, рассказывая какие-то сальные анекдотики. Даже было чрезвычайное! Были попытки обнять её за плечи. И подлецу Макарову это удавалось. Промедление становилось просто опасным. В какой-то момент Ромуальд понял, что его яма находится всего в нескольких метрах от ямы, в которой работали девушки из Балашихи, и, главное, она – Жанна – была там внизу. Аккуратно очищая землю деревянной щёточкой с найденных фрагментов, Жанна передавала находки подругам, стоящим наверху. Ромуальд твёрдо решил, что за сегодня и за завтра прокопает туннель к её яме. И там, там всё и случится! Он стал копать горячо, неистово, самозабвенно. Тачечники не успевали увозить за ним землю.

На следующий день он с той же силой продолжил работу. Его лопата, словно острый скальпель хирурга, врезалась в земную плоть: мельницей вылетали из-под штыка всё новые и новые куски глины. Ромуальд даже не ходил на обед и не стал купаться вместе со всеми в положенный двухчасовой перерыв. Наконец, до заветной точки осталось всего несколько сантиметров. Но неожиданно закончилась рабочая смена, и все стали собираться на ужин. Шапочкин заволновался. «Неужели не успел, неужели придётся ждать ещё один день?». А ведь до закрытия экспедиции оставалось всего каких-то трое суток.

– Вы идите, я через полчасика подойду, – крикнула Жанна уходящим в лагерь подругам. – Тут фрагмент нужно достать, немного осталось, – добавила она.

Услышав это, Ромуальд будто бы включил дополнительный моторчик, который бешено накачал кровь по его венам, сосудикам и сосудам.

«Всё, всё, вот это – уже реальный сигнал! Всё, теперь или никогда! Она точно, точно осталась ради меня. Я помню, как она улыбнулась мне сегодня, когда я заглянул к ней в яму, чтобы узнать, не подходит ли моё донышко к её п`ифосу. Какой же я дурак, как я мог не замечать всё это время, что тоже нравлюсь ей. Эти вечные насмешки «стариков» и собственная неуверенность притупили меня. Вперёд, вперёд, мой друг, “удача – награда за смелость!”».

Ромуальд зашёл в свой туннель, почти не нагибая головы, надавил лопатой на стену, отделяющую его от неё, и выдавил кусок земли. В туннель тотчас же влетели лучи закатного солнца. Шапочкин быстрыми движениями сломал всю оставшуюся стену и увидел, увидел её! Жанна была немного взволнованна и даже слегка растеряна от внезапного появления Ромуальда. Но лицо девушки осветила милая улыбка, сверкнувшая на фоне вечерних лучей на её груди и руках.

– Ты меня напугал. Такой внезапный, – брызнула она смехом. – Ты чего так смотришь?

– Идём за мной, – проронил Шапочкин подчёркнуто тихо и даже немного таинственно.

Жанна протянула к нему свою руку и углубилась вместе с Ромуальдом в туннель. Пройдя несколько шагов, Шапочкин остановился, отпустил её руку и повернулся к Жанне лицом. Она по-прежнему улыбалась. Солнце теперь легло лучами на её каштановые волосы, немного выбившиеся из хвостика. Под футболкой с Микки-Маусом дышала живая девичья грудь. Шапочкин на секунду растерялся, но, преодолев волнение, заговорил.

– Ты… ты мне очень нравишься. Сразу понравилась, ещё в поезде. Я всё время думаю… о тебе думаю. Я… я хочу… Я хочу, чтоб ты стала… первой… моей. Тут, сегодня, прямо тут…

Шапочкин с трудом вытаскивал из себя слова, словно выкручивая их из твёрдого дерева и пропуская через каменные жернова. Жанна отодвинулась спиной к стене и, развязав узел сиреневого платка, висевшего на шее, протёрла лицо.

– Ты такой милый, Шапочкин, – снова улыбнулась она. – Но пойми, Ромуальд, я берегу себя для любимого человека. И sеxом заниматься вообще не готова, причём в этом ужасном туннеле и к тому же с тобой… Ты меня понимаешь? Понимаешь меня?