Перемирие

Лилия кивнула. Разумно.

Тут под днищем винтолета мелькнула грязная полоса прибоя, отшвыривая водную гладь прочь от песчаных гребней и острых теней серых скал. Легкую машину начало раскачивать восходящими потоками. Отсюда, сверху, были хорошо различимы темные полосы чуть влажного песка – все, что осталось от варварски уничтоженной системы подземных рек, дававшей некогда жизнь оазисам по всей Восточной Сахаре. Сейчас же тех ничтожных остатков воды, что удавалось собирать холодными ночами, едва хватало на поддержание жизни горстке уцелевших жителей. Все вновь сформированное вернувшимся Тетисом новое северное побережье Африки было безлюдно, за исключением верховьев Нила да некоторых богатых подземными ископаемыми приэкваториальных областей, что существовали исключительно за счет привозной воды и пищи. Собственно, европейские компании нарушали международное законодательство одним своим присутствием на этой земле, но на это закрывали глаза. Ренат, верно, считает, что вместе с теоретической помощью, которой будет кот наплакал, Мегаполис своим контролем региона хочет закрепить существующее статус-кво в пику финансовым конгломератам Индии и Китая. Виктор с ним даже не стал бы спорить. Представительство уже сейчас, одним своим появлением, заставило людей покинуть свои негостеприимные земли в поисках дармовой еды и лишней фляги дистиллята. Но однажды Север Африки будет свободен вернуть себе контроль над столь нужными ресурсами. За пару десятков лет лет местные должны позабыть свою ненависть к европейцам. Последнего муллу здесь видели ой как давно.

Так что же в этом плохого?

– В смысле?

Виктор услышал вопрос Лилии и только сейчас понял, что последнюю фразу произнёс вслух.

– Нет, так, ничего… позови Рената, будем завтракать.

Пока тостер не спеша поджаривал ломтики хлеба, слушали радио. Невнятный голос далекого диктора рассказывал об очередных вооруженных беспорядках в Нью-Джерси, потом вернулся к европейским делам, походя упомянув очередные теракты в Ольстере, на севере Испании и на Корсике. Темой дня для диктора было начинающееся совещание в Мегаполисе, которое открылось под небывалые по масштабности выступления умеренного крыла антиглобалистов. А также, как иначе, предстоящие события вокруг Северной Африки. На фоне его восторгов даже вскользь промелькнувшая новость об очередном наводнении в нижнем течении Конго казалась чем-то до крайности незначительным. Виктор не выдержал и выключил звук.

– А вы, Ренат, что думаете об этом всем?

Лилия покосилась на отца, чего это он сегодня «выкает».

– Ничего. Я не люблю массмедиа вообще, зачем выделять этого конкретного болвана?

– Что, все настолько запущено? Или вы из этих… принципиальных инфоанархистов? Свободная информация, интервеб. Так ведь и он не сказать чтобы был так уж свободен от предрассудков.

– Проще. Все гораздо проще.

– А именно?

– Двадцать первый век загодя и в общем-то за глаза обозвали информационным веком. Но информация – как вода. Без нее не могут, но при этом она способна быть такой же безвкусной, как дистиллят, и безжалостной, как воды Тетиса. Ее и слишком много, и слишком мало. И потому ее пьют без разбора и выплескивают не жалея. Я не верю в информацию саму по себе.

– Равно как и в общечеловеческие ценности?

– Если вы так настаиваете. Информация в качестве аргумента при выборе между плохим и хорошим – отлично. Но не при вынужденном выборе между плохим и невозможным. Уж проще как эти фанатики-антиглобалисты.

Тут Лилия не выдержала и возмутилась.

– Вы двое способны разговаривать о чем-то менее отвлеченном? Обязательно космологический спор устроить?

Мужчины замолчали, попивая черный спешалти кофе. Кажется, Уганда. Ренат изображал на лице сдержанную благодарность истинного знатока за ароматный напиток. Лилия никак не могла уложить в голове эту неприкрытую наглость под личиной стоппера. Откуда такие берутся… впрочем, а он забавен, не правда ли.

– Вас не затруднит приземлиться здесь неподалеку? Я могу продиктовать координаты.

Виктор вопросительно посмотрел на Рената, снова прикинул в уме оставшееся в запасе время. Полчаса есть, если не больше.

– В принципе, можно. Но здесь же кругом пустыня, что вы хотите увидеть?

– Одно памятное место, оно совсем… недалеко.

Виктору показалось, или голос этого странного человека действительно чуть дрогнул на последнем слове?

Видать, и вправду те давние события не изгладились у него из памяти.

– Ну ладно, пойдемте, перепрограммируем автоводитель.

Указанная точка действительно располагалась всего чуть на восток от их курса, и оставалось до нее не больше двадцати километров. Виктор покосился на спокойно ожидающего результатов Рената, тот как будто в точности знал, когда винтолет максимально близко подлетит к нужному месту. Однако как ему это удалось вычислить?

– Вы правы, это совсем рядом.

– Буду вам весьма признателен.

– Здесь сильный боковой ветер, если вы не против, я заберу немного вперед, а потом развернусь.

– Как вам будет угодно.

Виктор не удержался и поджал губы. Выражение досады на лице не было вообще-то ему свойственно, но этот случайный пассажир настолько ловко и умело вытаскивал из него все подспудное, что Виктор только диву давался.

– Вы специально ерничаете, да еще так настойчиво?

Ренат мягко улыбнулся, кивнул.

– Нет, правда, это ваше жизненное кредо?

– Боже, почему вы так напряжены, я вовсе не хотел вас поддеть!

Виктор побарабанил пальцами по пульту, проследил взглядом кривую курсограммы, глубоко вдохнул, вдохнул. И тоже улыбнулся.

– Знаете, жизнь такая. Постоянно ждешь от людей какого-нибудь свинства.

– И часто сталкиваетесь?

– С чем, со свинством? В том то и дело – постоянно. Впору мне начинать писать мемуары о грехопадении современной Европы. Знаете, когда вы что-то говорили о двуличности комиссаров и лордов Европарламента, я с вами спорил. Это не двуличность. Ограниченность, зацикленность многих это не поза, не маска – трагедия в том, что это все искренне.

Ренат обернулся и длинным, уже снова бесстрастным взглядом уставился в закрытую дверь кухоньки.

– Лилия, вот она любит вас, Виктор, как любят только лучших из отцов. Но вы не думали, что она думает о вас так же?

– Не знаю. Временами я вообще не могу понять, что она такое себе думает. Может, и так. В ее годы вообще предпочитают побыстрее откреститься от ошибок прошлого.

– Вы также считали когда-то? Когда были молоды.

Виктор вздрогнул, эти слова показались ему слишком знакомыми. Что-то ему нехорошо сегодня…

– Да, но, в отличие от вас, Ренат, мне это не удалось.

– Как странно слышать от Виктора Мажинэ, уважаемого члена высшего общества, столь прискорбную зависть. И по отношению к кому? К бездомному нищему немолодому стопперу, только и умеющему, что шляться по миру в поисках неизвестно чего.

– Я завидую не наличию или отсутствию материальных ценностей или хорошего образования. Тем более что последним вас судьба не обделила, не спорьте. Да, мне завидно, и завидно тому, что именно вы можете не чувствовать на себе никакой ответственности за то, что творится сейчас в мире. О себе я такого, к сожалению, сказать не могу.

Виктор так увлекся своими рассуждениями, что не заметил черную тучу, казалось, опустившуюся на лицо Рената. Впрочем, голос его оставался ровен.

– Материальные ценности, вы об этом? Пожалуй, многие стопперы действительно довольно… специфически относятся к этим признакам принадлежности элитарным сообществам, особенно не просто потребление, а потребление символическое, – Ренат сделал широкий жест, как бы обращая внимание собеседника на окружающую его роскошь. – Ведь всем этим можно пользоваться, даже не обладая. Есть среди нас такие ребята… потребители.