Перемирие

Рассказывали, что Сгинувшего Наиба видели полсотни лет спустя на базаре в Дамаске, он бы черен волосом, но сед бородой, а на крик узнавшего его старого верного слуги Абдульбари так и не обернулся, на лице же его было навечно запечатлено нетерпение. Говорят, он до сих пор что-то ищет…

Место же то тайное, как ни пытались люди потом отыскать, как ни выспрашивали у знатоков Священного Корана и Хадисов Пророка, все напрасно. Правильно говорят старики – пустыня течет, и оазисы наши, и города, и даже берега великих морей прошлого и будущего… все течет вместе с ней. Видать и вправду, может быть только один настоящий Раб Создателя на целом свете.

Ренат никак не мог избавиться от ощущения тяжести в ногах. Песок словно мертвой хваткой вцеплялся за подошвы, сковывая движения, не пуская, не давая идти. Почти уже выбившись из сил, Ренат растянулся в скудной тени под корпусом винтолета. Горячий камень, показавшийся из-под песка от работы несущих роторов тилтвинга, впивался в ребра, но чуточку передохнуть было необходимо. Так, хорошо.

Раздался шорох, и блестящая дверь люка исчезла во мраке тамбура. Черный овал проема долгих полсекунды оставался пустым, словно тот, кто за ним скрывался, раздумывал, что дальше делать. Показавшаяся затем голова Виктора имела выражение скорее растерянное, нежели удивленное. Пассажир сидел на земле и разглядывал тускло блестевший металлический предмет у себя в руках.

– Вы чего тут…

Ренат неспешно поднялся, отряхнулся, подошёл.

– Отдышаться надо.

– А это что?

– Ах, это… так, сувенир из прошлого.

При этих словах лицо Рената перекосила странная гримаса, словно он насильно пытался улыбнуться, но у него никак не получалось.

– Может… пойдем уже внутрь, здесь жарковато, да и лететь пора.

Ренат лишь кивнул едва заметно, двумя руками обнял «сувенир» и поспешно нырнул в люк. Натужное бульканье перегруженных кондиционеров привело его в себя. Ледяной воздух вцепился ему в легкие, после раскаленной домны за бортом неудержимо хотелось раскашляться.

– И правда, жарковато там, – Ренат помог Виктору задраить люк, потом покосился на свою потемневшую от пота куртку. – Я воспользуюсь душем?

Виктор сделал приглашающий жест, а сам исчез за переборкой.

Ренат хорошо знал подобные модели винтолетов, так что долго разыскивать стиральную камеру не пришлось. Прихватив с собой полотенце и, по здравом размышлении, тот самый металлический предмет, он неслышно закрыл за собой дверцу. Влажность эмиттеру не страшна, да и выпускать его из рук именно теперь, после всего… было как-то боязно.

Шелест водяных струй набился в уши, отвлекая от навязчивых мыслей, Ренат забылся, погружаясь в шипящие объятия, каждая клеточка привыкшего к дальним дорогам организма радостно впитывала захлестывающее чувство.

На несколько коротких мгновений было отброшено прочь давнее прошлое, застывшее в недрах слитка черного металла, даже бесконечный внутренний спор, устать от которого он успел уже десяток раз, чуть поутих, дав почувствовать себя лишним в этом мире. Человеком, который просто наслаждается прохладой и мягким рокотом капель.

А эмиттер… его хотелось оставить там, внизу, ведь правда, хотелось.

И вообще, не пересекать запретную границу пенного прибоя, остаться стареющим стоппером, не думающим о будущем, не выбирающим место, где быть.

Ренат резким движением дернул рычаг регулятора, окатывая себя струей почти что кипятка. Так, так! Смотри, как может поступить с тобой эта реальность! От нее не убежать, никакие умственные построения не помогут тебе избавиться от страдания! Можно только уйти в сторону, но кто тебе даст поручительство, что завтра это не повторится вновь? Где бы ты ни был, и кем бы ты ни являлся. Играть свою роль можно, только пока тебе способствуют в этом обстоятельства. А если нет? Не лучше ли, при прочих равных, оставаться у рубильника? Знать, что именно должно сделать, а не метаться по всей земле с выпученными от страха глазами. Просто и ровно – делать то, что следует.

Ренат вышел из душевой камеры таким же бесстрастным, каким помнили его многие. Ему оставалось определиться до посадки в одном вопросе… Сходить с этой тропы он не собирался, отпуская себя с цепи лишь на краткие, точно выверенные мгновения, давая отдушину. Но вот у других, если так подумать, всегда был выбор. По сути своей, весь этот перелет был подачкой нетерпеливому человечеству. Пускай его тщит себя надеждой. Ренату было плевать.

Одежду просушила автоматика. О, сколько несчетных раз этому комбинезону приходилось сохнуть прямо на нем. Что ж, спасибо, очень приятно, поблагодарим добрых хозяев.

– Ренат? – Лилия развалилась в кресле пилота. Покачивая ногой, она чуть улыбнулась вошедшему, тут же вернувшись к собственным мыслям. В кабине надрывалась музыка, Виктора не было.

Заняв второе кресло, стоппер водрузил свой «сувенир» на полку, покрутился в кресле, потом остановил свой взгляд на Лилии. Девушка, каких много. Образована, в меру воспитана. Как и большинство ее сверстников, не любит политику, почти не интересуется настоящим, предпочитая обсуждать литературу прошлого века в компании старых друзей. Чуть менее безалаберна, чем хочет казаться, чуть более нежна с отцом, чем обыкновенно принято в молодежной среде. Не очень понимает, в чем заключается конфликт Севера с Югом, половина ее потока в университете – алжирцы и саудиты, чьи родители оказались во Франции всего с десяток лет назад. Хорошая девушка, только что от нее нужно тебе, Ренат?!

– Лилия, а ваша мама, она почему с вами не путешествует?

– Мама? – девушка непонимающе посмотрела на стоппера. – Она никогда с нами не летает. Она считает политику грязным делом, и отцу бы даже в голову не пришло…

– А вы? Вы – не считаете?

– Я уважаю мнение отца, к тому же он страшно волнуется за нас, когда в отъезде, так что было бы свинством болтаться по дискотекам, когда он… вы не думайте, я не из тех дурочек, что мотаются за мамами и папами по свету в качестве живого пресс-папье, даже не зная, что им здесь такое сдалось.

– Что вы, у меня и в мыслях не было. Так уж получилось, что я вдосталь насмотрелся на ваших ровесниц, считающих тусовку посреди лужайки напротив какого-нибудь важного госучреждения лучшим времяпровождением.

– Антиглобалисты и прочие желтые жилеты, – Лилия пожала плечами, как бы говоря: «Да ну их!»

– Вы зря так к ним относитесь, несмотря на все исторические катаклизмы нашего неспокойного века, нет еще той силы, что посягнула бы на эту армию молодежи, готовой забыть все, чему их учили родители. Нежелание быть «как все» становится способом сплочения такой армии непохожих друг на друга людей, что правительства отступают.

– Вы считаете? – Лилия лениво потянулась в кресле, сделала музыку чуть тише, потом повернулась к Ренату. – То есть вы тоже в чем-то с ними согласны? Впрочем, вы же стоппер…

– Знаете, не бывает никаких «стопперов». Есть совершенно разные люди, отъявленные пройдохи и неплохие в общем-то парни, совсем молодые и постарше. Их объединяет только одно – нескончаемое передвижение в пространстве. Сидеть на месте нам противопоказано. Какие уж там лужайки на мамины денежки?

– Ладно, не буду, не буду. Но все-таки, что вас так задело? Простые люди не понимают между вами разницы.

– Это просто. Стоппер может существовать в своем качестве, только если люди, помощью которых он пользуется, ему верят. Как только бездумных потребителей среди нас станет слишком много – все, приехали. Понятно?

Лилия молча раздумывала над его словами, а сам Ренат все пытался понять самого себя. Для того чтобы достичь заветной цели, теплым слитком черного металла покоящейся на полке у пилотского пульта, нужно собрать вокруг себя не сотни – тысячи людей, готовых на все, способных совершить невозможное. Почему не научиться видеть в них лишь малое зерно будущего, которое, он твердо знал, когда-нибудь наступит.

Впрочем… если не быть честным хотя бы с ними, то что уж говорить о самом себе.

– А как вы относитесь к любви?

– В смысле? – Лилия даже нахмурилась, вопросы Рената явно ставили ее в тупик.

– В прямом. Любовь. Такое возвышенное чувство. Вы тоже считаете, что любовь – досужий вымысел, оправдывавший в прошлые века, когда общество было страшно табуировано, обычное половое влечение? Или, быть может, механизмом ограничения женского эмпаурмента?

– Да вовсе нет! – девушка осеклась, из нее сейчас словно вытягивали что-то такое… сокровенное.

– Хорошо, – Ренат поднялся из кресла, сделал два шага по узкому проходу, потом вернулся обратно. Его словно что-то распирало изнутри, выплескиваясь порывистыми движениями, несвязными вопросами. – Хорошо! То есть вы не относитесь к числу беззаветных пессимистов, гнусящих по углам о несбыточных надеждах, что мир вокруг пропащ и бездарен. Вы знаете, Лилия, это самое страшное, что может быть в жизни – такое вот неверие в саму реальность. А ведь это мы с вами ее творим, ныне живущие, никто иной. Это правильно, это правильно….

Ренат настороженно коснулся кончиками горящих пальцев слитка черного металла, тут же отдернув руку, после чего уставился на него, словно всматриваясь в бездонное зеркало, которое отчего-то не желало ничего отражать.

– Лилия, вы не пугайтесь, я вовсе не псих какой, как вы, должно быть, подумали. Просто на меня нахлынули воспоминания… хотите, расскажу какую-нибудь занимательную историю из жизни?

Ну, так вот, в детстве наша семья жила в тихом квартале, где росло так огромное количество фруктовых деревьев, что красные черепичные крыши одноэтажных домиков утопали там по самые печные трубы.

Обычно в таких местах ребятня быстро разыскивает себе разные закоулки, где можно собраться, поиграть, пошуметь, подраться вволю. Вдали от глаз родителей маленькие волчата сбиваются в крепкую стаю, где все как один, где нет главных и все обиды рано или поздно лишь объединяют. Ребяческая пора длится бесконечно, и ты знаешь малейшие детали жизни товарища, а он может о тебе такое рассказать, что родителям сделалось бы дурно. Впрочем, проходит время, и все заканчивается, детская дружба недолговечна. Однако бывают на свете исключения.

Так получилось, что я был старше брата аж на целых пять лет – бесконечная пропасть времени, так что настоящими братьями для меня были двое ребят, живших через дом от нас. Весь квартал знал их под кличками Нас и Нет – те невероятно здорово наловчились играть в прятки – близнецы, они отнюдь не были похожи друг на друга, хотя и шлялись повсюду, как подобает настоящим близнецам, исключительно вдвоем.

Нас был приземистым крепышом-задирой, у него была шапка густых жестких, как проволока, волос и яростный черный взгляд. Нет был его противоположностью – мягкий, тонкий, как тростинка, невозмутимости же его характера мог позавидовать камень. Втроем мы излазили все окрестности, не раз получали нагоняй за непозволительное поведение, но это нас не особо тревожило. Впрочем, одно из наших похождений мне почему-то запомнилось.

В одном саду, очень старом, почти заброшенном, в кустах сирени был укрыт сарай. Обычное деревянное покосившееся от времени строение, хозяева туда не заглядывали, верно, уже лет десять. Собирались мы там не очень часто, и только по делам особой важности – на совет. Стоит ли упоминать, что остальных ребят мы туда вообще не пускали.

Сарай запирался на здоровенную щеколду, открыть которую стоило каждый раз усилий всех троих. Вы будете смеяться, но однажды мы умудрились сделать так, чтобы она за нами захлопнулась. Вначале мы не испугались – чего делов, посидим, поговорим, постучим чушками на «пятачке» в своё удовольствие, потом покричим хозяевам, ну, всыплют нам. Эка невидаль.