Салюки, Затерявшийся В Бордовом

– Значит так, если я еще раз услышу этот долбаный рингтон, я выброшу этот телефон и того идиота, который за него держится, из этого грёбанного поезда, – прошипел я.

Оба подростка на миг застыли, потом быстро собрали свои ноутбуки, айподы, мобильные телефоны и другие игрушки и быстро покинули вагон, украдкой бросая на меня взгляды, в которых сквозил ужас.

Детям нельзя позволять путешествовать в одном вагоне со взрослыми.

Когда я уже снова начал погружаться в дрему, я вдруг почувствовал рядом с собой присутствие непрошенного гостя. Сквозь прищуренный взгляд я увидел шесть золотых полосок на зеленом рукаве.

– Здорово, приятель, кажется, у тебя какие-то проблемы?

Голову солдата прикрывал черный берет, а вся грудь была в орденских ленточках. У него был такой же акцент, как у тех людей, что разговаривали о Каире раньше.

– У меня всё в порядке, – ответил я.

– Я так не думаю. Ты выглядишь так, словно тебя сожрали полностью изнутри и вывернули наизнанку. Можно задать тебе вопрос? Ты доволен своей жизнью?

– Нет.

– Люди? Тебе нравятся люди?

– Нет.

– Тебе хоть что-нибудь нравится?

– Нет.

Всё, чего мне хотелось, – это спать.

– Послушай, приятель, я был в таком же состоянии как ты сейчас, примерно полгода назад в Ираке. Мне говорили, что у меня, как они называют, отрешенный взгляд. И как раз перед тем, как я начал планировать самоубийство, кто-то дал мне это.

Солдат полез рукой во внутренний карман, вытащил оттуда механический карандаш, положил его на подоконник на несколько мгновений, а затем протянул мне. Я передвинул очки на лоб и посмотрел на карандаш своими близоруким глазами. Внутри него в миниатюрном бордовом закате кружились миниатюрные закатные облака, словно этот простой инструмент для письма впитал в себя кусочек неба, пока находился на подоконнике.

– Иногда очень помогает делать записи, – сухо сказал солдат.

– У меня полно карандашей.

Я не хотел прикасаться к этому долбанному карандашу. Перестав обращать внимание на солдата, я отвернулся к окну и снова заснул.

Проснулся я от звука колес, когда поезд проезжал через стрелку. Именно тогда я увидел через окно указатель, или же подумал, что там стоял указатель... Или я увидел в своем воображении, что в открытом поле, прямо среди жнивы стоял указатель. Что бы это ни было, оно отпечаталось на моей сетчатке, как след от яркой вспышки.

Указатель был неописуемо ужасен, – чудовищная конструкция на массивных колоннах, вытесанных из глыб угольной руды и выкрашенных в неровные полосы бордовой и серебряной краски. Кусочки пирита, мерцающие в темноте неестественным светом, формировали надпись: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ЮЖНЫЙ ИЛЛИНОЙС!» А под ней, едва различимая за окном поезда, виднелась надпись, сделанная фломастером: «ЭТО БУДЕТ ЧЕРТОВСКАЯ ПОЕЗДКА».

Глава III

Я проснулся в темном пустом вагоне с фотографией юной Кэтрин на коленях, которую я аккуратно переложил во внутренний карман. Сквозь окно, по которому стучали капли дождя, я увидел подсвеченные бордовыми отблесками облака, что спускались на крыши кирпичных и деревянных домов, блестящих в струях мелкого дождя и оранжевом свете уличных фонарей. Дома казались мне смутно знакомыми, но в моей несовершенной памяти, запечатлевшей их несколько десятилетий назад, эти воспоминания значительно исказились.

Я проходил мимо этих зданий множество раз во время тех двух лет, что учился в университете SIU в начале 70-х. Но деревья были совершенно другими. У многих были полностью обломаны ветви, и по всей улице валялись обломки деревьев. Я читал об этом. В мае здесь пронесся внутриматериковый ураган и оставил после себя столь масштабные разрушения, что работы по расчистке последствий продолжались до сих пор, несколько месяцев спустя.

Встав, я почувствовал, как кровь отлила от лица, оставив густой осадок, который казался настолько тяжелым, что я опустил голову и смотрел только себе под ноги. Этот осадок тяжелой массой перемещался по телу, когда неверной походкой я шел к выходу, и поскользнувшись на мокрых ступеньках поезда, приземлился на какую-то кучу на земле.

Добро пожаловать в Карбондейль!

При помощи фонарного столба я с трудом встал на ноги и стоял, покачиваясь, как надувная неваляшка, а затем поковылял к тротуару и спотыкающейся походкой пошел по Иллинойс-Авеню – главной достопримечательности, пока не пришел к кафетерию. Боль в плече напомнила мне о прошлогоднем скандале в «Демоник Граундс», и мне не хотелось снова иметь дело со своими гремлинами. Так что я предпочел остаться снаружи и вести себя прилично, хотя и крутился около входа в кафе из любопытства, охваченный желанием увидеть, как выглядят современные студенты университета SIU.

На первый взгляд они не слишком отличались от моего поколения начала 70-х. За исключением, например, рюкзака, с которым вошел в кафе молодой парнишка. Его модный камуфляжный рюкзак был оснащен отделениями для ноутбука, мобильного телефона, айпода и одной из эти благословенных современных бутылок для воды, которых не было у нас в 70-х. Во времена Вьетнама студенты носили эти ненужные им рюкзаки с небрежно нашитыми на них пацифистскими символами.

Дверь кафе резко открылась и оттуда вышла студентка (их еще так называют?), неловко балансирующая с тремя чашками кофе в руках, чтобы не перелить его на свои джинсы «Версаче». Во времена моей учебы в SIU я ходил в сношенных армейских ботинках, а наши «дизайнерские» джинсы были жесткими, как картон, брюками клёш, размягчить которые можно было только после нескольких месяцев стирки. Модники красили свои джинсы в ванной, затем носили их, практически не снимая, пока те не расползались на нитки, – и никого не волновало, что, черт возьми, на них переливалось.

У невысокой девушки, что сидела в кафе с огромной чашкой кофе, волосы были очень коротко острижены и выкрашены в цвета университета – бордовый с белыми полосками. Парень напротив нее носил похожую прическу, только в коричневых тонах. В 70-х наши волосы не знали рук стилистов. Мы либо сами стригли их, либо шли к старомодному парикмахеру с надеждой, что тот не сострижет слишком много. Наши волосы торчали на голове, как листья салата из тарелки, или разлетались пружинками во всех направлениях, как обтрепанные стальные мочалки. И никому в голову не приходило красить волосы в бордовый, розовый или какой-либо другой цвет, потому что мы хотели выглядеть естественно.

К тому же студенты SIU начала 70-х не испытывали сильной приверженности традициям университета. За исключением тех редких моментов, когда кто-нибудь надевал свитер с эмблемой SIU, мы не носили бордовые и белые цвета.

Я заметил молодого человека, что сидел на пестрой подушке и играл на гитаре. Он выглядел так, словно его телепортировали сюда прямо из 1971 года. Мальчишка пытался отрастить редкую неряшливую бороду и был одет в порванную футболку, грязные джинсы и поношенные армейские ботинки. Но весь его наряд был подобран слишком идеально, как будто он нашел в интернете старое фото настоящего хиппи и создал себе соответствующий образ. Подозреваю, что за этим фасадом скрывался безупречно аккуратный студент университета, приблизительно 2009 года.

Но я действительно заметил отблеск истинного бунтарства в этой толпе в кафе. Стекла очков этих студентов были больше, чем у большинства людей в 2009-м году, возможно, потому, что маленькие стекла очков носили все остальные, поэтому для студентов университета они не подходили. Но, за исключением этого умеренного офтальмологического сопротивления, мятежные образы 70-х годов лишились всего бунтарского. Они были изучены и усовершенствованы, пока не стали стандартными для студентов 21 столетия.

Двое парней пытались одновременно выйти из кафе и застряли в дверях.

– Извини, – произнес один.

– Прости, – сказал другой.

Какая вежливость! В 70-х здесь, скорее всего, располагался бы бар, и эти два студента были бы пьяными и обкуренными, а их неожиданная встреча закончилась бы дракой.

Но как бы там ни было, здесь всё равно чувствовалось нечто особенное, характерное только для SIU, что передавалось от поколения к поколению. Несколько студентов почти украдкой просочились через двери кафе, которая закрылась за ними с резким хлопком, и сконфуженно сели за стол. Весь их вид производил такое впечатление, словно они чувствовали себя пришибленными уже из-за самого факта, что они учатся в SIU, так как не ощущали, что они заслуживают того, чтобы находиться в таком прекрасном месте. Я вспомнил «Мистера-хлопающего-дверью в SIU» – Гарри, моего соседа по комнате, который тоже хлопал дверью каждый раз, когда входил в комнату. Но его хлопанье было высокомерным, как будто он заявлял: «Я здесь, и в этом нет ничего особенного, если, конечно, тебе не захочется превратить это во что-то особенное».

Я стоял за окном кафе, уставившись на этот террариум студенческой культуры, а студенты смотрели на меня, словно загипнотизированные ядовитой змеей. И я мог понять почему. В своем отражении в стекле окна я увидел свои глаза. В них сквозила демоническая отрешенность, а красные зрачки почти не отличались цветом от налитых кровью белков. Это было лицо человека, которого никак нельзя было назвать нормальным. Я посмотрел вниз, увидел следы невероятно огромной собаки, нарисованные на дороге, и пошел, следуя им, в южном направлении.

Прямо впереди меня находилась пиццерия «Пицца Кинг». В те времена, что я жил в Карбондейле, здесь никогда не продавали пиццу. Но в этом здании я некогда выпил много пива, и этим вечером пиво всё так же лилось рекой. Хотя ночной клуб «Голден Гонтлит», что находился на другой стороне улице, теперь превратился в магазин товаров для домашних питомцев.

Грустно.

Я ощущал, что здесь многое изменилось, очень многое, но мне не удавалось распознать что именно, поэтому стоял, уставившись взглядом в дальний конец улицы, пока не понял, что.

«Стрип» исчез!

«Пёрпл мауз-трап», «Дас Фасс», «Джимс Бонопарт Ретрит», «Голден Гонтлит» и «Де клаб» – всех этих заведений больше не было. Все бары вдоль южных кварталов Саус-Иллинойс Авеню превратились в симпатичные, практически высококлассные магазины велосипедов, булочные, рестораны быстрого питания и другие заведения, подобные тому, перед которым я стоял сейчас. В витрине магазина стояли несколько игрушечных серых салюки, сделанных в натуральную величину, с мягкими длинными ушами. Игрушечные салюки сидели вокруг бело-бордового мегафона и с восхищением смотрели на женский манекен, абсолютно голый, и даже без парика.

Игрушечные салюки и бело-бордовые цвета в витринах означали, что теперь торговцы ощущали приверженность традициям университета, в отличие от времен моей учебы. Тогда владельцы бизнеса почти никогда не украшали витрины чем-либо, что напоминало бы им об университете SIU. Консервативные жители этой улицы с неодобрением смотрели на студенческие беспорядки и импровизированные уличные вечеринки в центре города. Такие же косые взгляды они бросали на студентов, когда те громили здание факультета сельского хозяйства в 1968-м году, и «Олд-Мейн» в 1969-м, и на закрытие университета во время весенних беспорядков в 1970-м.

Какие изменения произошли за сорок лет! Бизнес-структура Карбондейля выросла из кучки беспорядочно разбросанных низкосортных заведений в респектабельный университетский город: чистый, опрятный... и скучный.

Однако, была одна вещь, которая отличала Карбондейль от других университетских городков, и это был его размер. На протяжении десятилетий в нем проживало приблизительно 25 тысяч человек, из-за чего он считался маленьким городом. С другой стороны, в SIU, занимавшем южную часть города, училось максимум 24 тысячи человек, благодаря чему он считался 24-м по величине университетом в стране в 1970-м. Очень небольшое количество университетов подобных SIU располагались в отдельных небольших городках в нескольких километрах от ближайшей федеральной автострады, обитая в собственных мирках.

Я прислонился к фонарному столбу и стал внимательно рассматривать фото Кэтрин, пока мой «центральный процессор» сжимался, извиваясь и выкручиваясь в попытках высвободить еще один килобайт воспоминаний о прошлом. Но ничего не вышло. То, что я видел перед глазами сейчас, стерло все образы из прошлого. Я был тем же самым человеком, и Карбондейль оставался тем же самым городом, но мы оба ушли вперед по временной шкале и уже не могли вернуться назад в 70-е.

Я прошел мимо пустого «Университетского театра». В окне его было вывешено объявление «ПРОДАЕТСЯ», а возле центрального входа валялись старые газеты. Потом я миновал старый молочный магазинчик «Дэри Куин» с темными окнами, и только большой рожок мороженного на крыше светился украшавшими его огоньками.

Я продолжал двигаться на юг, пока не дошел до старого здания, которое превратили в бар еще в 1971-м году. Краска под красное дерево на старой вывеске 1910 года «Американ Тап» отслаивалась, в цементной стене вокруг пивного сада зияли дыры от выпавших камней, и объявление «ПРОДАЕТСЯ» украшало оба фасадных окна. «Американ Тап» выглядел как старик, у которого выпали передние зубы.