Салюки, Затерявшийся В Бордовом

Я смотрел на фото этой стройной девушки с чистым взглядом на студенческом билете и думал о том, как я выгляжу сейчас. Я потрогал лицо и ощутил, как пульсируют нервы под чрезвычайно тонкой кожей. Мускулы обвивались вокруг нервов пока не сжались в тонкие, натянутые от напряжения шнуры по обе стороны челюсти, как струны на скрипке. Эти струны были так сильно натянуты, что моя шея согнулась под тяжестью этого напряжения. Эта нервная энергия высосала все соки из моих щек, превратив их в пустые провалы, прочертила глубокие, как разрезы, морщины от крыльев носа, и нарисовала темные круги под глазами, от чего морщины вокруг них стали выглядеть как зубчатые шрамы.

Боже, жаль, что я не могу начать всё с начала!

Рука, которой я ощупывал лицо, безвольно повисла, упав на пузырек с таблетками.

Я взял две таблетки и запил их большим глотком водки, завел часы и уставился на лицо Кэтрин. Вскоре моя голова наполнилась голосами, несущими какую-то тарабарщину, и звуками льющейся воды и падающих из протекающих кранов капель. Я ощутил внезапное ускорение...

...И обнаружил, что сижу в поезде, прислонившись головой к оконному стеклу. Солнечный свет, отражаясь от стекол небоскребов, проникал в окно поезда и преломлялся в глубине моих глаз.

Что за черт?

Я находился в каком-то поезде, проезжая массивную черную колонну «Уиллис-Тауэр», ранее известную как «Сиэрс-Тауэр», что расположена в самом центре Чикаго. Поезд прогромыхал через стрелки, перейдя на другой путь и проехал над загруженными автомагистралями с извилистыми съездами, разбегающимися во всех направлениях. Вскоре я уже мог видеть мерцание воды в озере Мичиган.

– Озеро выглядит как-то дёше-ево, – произнес какой-то парень позади меня.

Ему ответила девушка.

– Думаю это из-за шторма, что бушевал тут вче-ера ночью.

Парочка разговаривала с характерным акцентом, свойственным этому «Широкоплечему городу».

– Ты по-омнишь прошлый Новый год, когда мы чуть не замерзли, переходя мост на Мичиган-Авеню, когда шли к Башне Джона Хэнкока?

– О боже, помню, – ответила девушка.

– Наверняка, мороз стоял минус десять. Даже барашки на волнах превра-атились в лед. А ветер был резким, как острый нож!

– Что ж, я не буду поэтому скучать. Там, куда мы едем, будет как во Флориде.

Они, наверное, с запада.

И словно в опровержение я услышал прямо перед собой:

– Можешь дать мне свою ручку? Я не могу на-айти свою.

Послышался ответ парня.

– Вот, возьми... Думаю, если мы попадем в Карбондейль вовремя, то окажемся в Ка-аире около 11.00.

Ка-аире? Эти люди из Южного Иллинойса!

Небо над озером было ясным, кристально чистым и казалось холоднее, чем должно быть ранней осенью. Какой сейчас месяц? Сентябрь? Октябрь? Я всегда путался в датах. Яркий бордовый лист неспешно пролетел мимо медленно двигающегося поезда. Вскоре появились аккуратно причесанные зеленые газоны, затем типовая застройка и, наконец, черная глинистая земля северного Иллинойса, борозды которой убегали вдаль, словно небольшие черные волны, которые, казалось, никогда-никогда не заканчивались. Волна за волной, и снова волна...

Я вздрогнул, услышав: «МАХХХХХХТОООООН... Матон – следующая остановка».

Поезд прибыл в Южный Иллинойс.

Я посмотрел на запястье, чтобы узнать время, но часов не было, так же, как и мобильного телефона. Засунув руку в карман, я вытащил карманные часы с изображением рыбака на крышке и щелкнув замочком, открыл циферблат. 6:56. Каким-то образом я потерял три часа времени и пропустил большую часть штата Иллинойс. Пузырек с таблетками был в кармане, и так как туман в голове быстро рассеивался, я проглотил две таблетки, что показались мне стимулирующими, и вскоре уже наслаждался мерным стуком колес поезда, перекатывающихся через зазоры в рельсах.

Дах-дах-дах-дааааааааах!

Это звучало как начало девятой симфонии Бетховена.

Дах-дах-дах-дааааааааах!

Какие же они тупицы, те, что насмехаются над классической музыкой, устанавливая ее вместо рингтонов на телефоны.

– Да? – произнес молодой бесплотный голос впереди меня.

Пауза.

– О да, мы в «Салюки», приблизительно в часе езды от Карбондейля.

Пауза.

– Что опять?! Хорошо, ты... связь пропадает. Я позвоню тебе завтра, и увидим, сможем ли мы решить этот вопрос. Да, пока.

Вопрос?

– Кто это был? – спросил другой бесплотный голос.

– Кайла. Я помогаю ей с курсовой. У нее проблемы с конвертированием формата «Mac» в «Word».

А у меня проблемы с тем, чтобы называть проблемы «вопросами».

Вопросы, время, проведенное с пользой, написание сообщений, деловая игра, конвертирование мелодий, пиканье... Все эти выражение: целеустремленный, основные области специализации, грёбанное нестандартное мышление и сотрудничество... Всё это царапало мне слух, как острый нож, проведенный по стеклу. Эти тупые преуменьшения: «Я немного взбешен». Такие идиотские выражения как: «Дорогуша!», и лишь упоминание слова «фраппучино» вызывало у меня приступ тошноты. Но самым отвратительным в этом списке было одновременное выполнение разных дел под названием «многозадачность».

И, конечно же, всё это должно было выполняться быстро, быстро и как можно быстрее! Кажется, что технологии ускорили процесс эволюции мира таким образом, что каждая минута сжалась до 55 секунд, каждый час теперь состоял лишь из 55 минут, и в каждых сутках было лишь 23 часа. Но люди тем не менее пытались втиснуть 25 часов в одни сутки. Человеческий организм не создан для таких условий на чисто биологическом уровне, поэтому или люди выполняют работу кое-как, или съезжают с катушек как я.

Я взглянул в окно, увидел последний отблеск бордовых сумерек и вынул из пузырька розовую таблетку, чтобы растянуть свое состояние подольше.

Дах-дах-дах-даааааааах! – снова зазвонил этот рингтон.

– Да, ответил бестелесный голос.

Пауза.

– Что он сделал? О, ха-ха-ха-хаааааа. Чувак, он уронил на это молоток? Ну и тупица, ха-хааааа. Могу поспорить, он будет еще долго хромать. Ха-ха! Пока!

И ты тоже будешь хромать, если не перестанешь хохотать своим хриплым смехом.

Пауза.

Дах-дах-дах-дааааааааах!

Меня сейчас разорвет!

Я перегнулся через спинку сиденья впереди меня и увидел двух подростков, одетых в голубые джинсы и футболки. Они смотрели на меня выпученными глазами, словно перед ними извивалась шипящая от злобы кобра.