Дурак на красивом холме

– Скажи мне, Андрей, как юный натуралист юному натуралисту: кто сильнее – сокил чи яструб?

– Смотря какой сокол и смотря какой ястреб! – мгновенно, не раздумывая ответил он.

– Ну какой ястреб? Тетеревятник, конечно!

– Если в небе столкнутся – сапсан или кречет наверняка его собьют, насчет балобана не уверен.

Немного подумав, добавил.

– Вообще, ястребы очень сильные и хваткие. Лапы у них, возможно, и посильнее чем у соколов. Своё не упустят. И характер коварный.

Последнее его размышление вновь вернуло меня на тревожные мысли. Не в силах терпеть их больше, я встал на ноги.

– Вставай! Ехаем! Ты будешь кречетом, а я сапсаном!

– Ты это к чому?

– К тому? Лежишь и мечтаешь о чужих женщинах, а там ястреб с двумя стервятниками нашу тетерку осаждают! Пафнутию-балобану трудно будет одному отбиться!

В мой эзопов язык Андрей врубился сходу и грубо сматерился, разрушив созданную мною поэтику.

– Так какого ты чёрта развел такую долгую прелюдию?! Увертюру к балету «Лебединое озеро!»

– Потому что я и сам ещё не уверился в своих предположениях… Ты и вовсе лежал и витал в облаках!

Оставшиеся две ловушки я закинул в глухую крапиву, рассчитывая завтра приехать на велосипеде и без волнительной суеты установить их.

– Ты бы хоть бандану свою на дерево повязал – потеряешь ведь ловушки!

– Не потеряю! Я как зверь чую и запоминаю спрятанное в траве добро.

Андрей газанул и мы полетели аки сокилы на смертельную битву с коварным ястребом и его спутниками-падальщиками.

Поучаствовать в битве нам не пришлось. Балобан Пафнутий справился и без нас, отогнав атаку хищников с помощью старой ижевки-одностволки, у которой был сломан боёк. Почти с самого начала моего заселения она стояла за книжным шкафом в ожидании когда я её, наконец, выправлю, но у меня всё руки не доходили.

И слава богу, что не доходили! В противном случае, она оказалась бы в сейфе и стала недоступной для Пафнутия.

– А где Вероника?!

– Закрылась в комнате и плачет, – сказал Пафнутий, осуждающе глядя на меня. – Она Григорию очки разбила…

Чувствовалось что он ещё что-то хочет сказать, но не договаривает.

А я стоял и думал – радоваться или нет? То, что очки разбила подлецу – однозначно хорошо! Но вот то, что закрылась и плачет – наверное, плохо.

– Андрей, ты ведь очень умный! Скажи, отчего женщины так сильно любят разных подлецов?

– Потому что они без комплексов и более добычливые! – не задумываясь ответил Андрей.

А я задумался, переваривая сказанное им и внимательно рассматривая товарища. Такое определение, лихо сформулированное им, вполне подходила и для него, и, возможно, для меня!

– Она не потому плачет, что вы думаете! – вмешался геройский Пафнутий. – Она плачет, поверив Григорию, что вы сами отправили его сюда, чтобы он забрал её и Ральфа обратно в обмен на пчелосемьи!

– Вот гад!.. И ты тоже поверил этому?

– Нет, конечно, – смущенно ответил Пафнутий, но само смущение его свидетельствовало об обратном. Видимо, битый жизнью и переживший на своём веку всякое, он допускал и такое предательство. Он хотел закурить сигарету, но тут же выбросил её в траву, прорвав нечаянно оболочку, когда разминал её. – А вот Ральфа они забрали. Он бегал свободно и кинулся к Грине ласкаться. А тот, не будь дураком, сразу запихал его в машину!

Упрекать старика, что он позволил забрать полюбившегося нам пса, язык не поворачивался. Он и так сделал много! А вот мы, действительно, дураки и подлецы!

До позднего вечера Вероника не выходила из спальни и никого не впускала.

Я поскребся в дверь и негодующе прокричал, что Гриня сволочь и враль, и что рано или поздно я его настигну и сделаю из него палкой бо отбивную котлету!

Дверь не открылась, но рыдания прекратились.

Андрей тоже подошел к двери и робко постучавшись, попросил прощения за неразумно сказанные давеча слова. Вероника не ответила.

Тогда Андрей попрощался с ней, а затем и с нами, и, прихватив пойманного утром карпа, уехал домой, пообещав прослеживать ситуацию и своевременно нам помогать.

Я же остался думать, как мне ловчее застигнуть Григория одного и выудить обратно Ральфа, но ничего путного не придумал.

Остаток дня мы с Пафнутием пробездельничали у костра, над которым висел котелок с варившейся перловкой. Не знаю, сознательно или бессознательно, но мне захотелось именно этой, известной своей калорийностью, ячменной каши, которой кормили гладиаторов Древнего Рима.

Чтобы каша была вкусней и усвояемей, её надо варить очень долго на медленном огне, пока шрапнель не превратится в размазню.

Пока каша варилась, мой собеседник рассказал всё, что знал о прошлом Вероники.

Сам я её никогда ни о чём не спрашивал и даже не знал фамилии.

А фамилия оказалась интересная, будто у какой-то галицийской княжны – Ямпольская-Гирич!

Когда на завершающем этапе приготовления каши мы открывали банку с тушенкой, из ворот вышла Вероника. Вопреки нашим ожиданиям она направилась не к костру, а вниз, к озеру. На плече у неё, как я понял, было большое свернутое полотенце.

– Иди к ней! – сказал Пафнутий. – Ты сейчас там нужнее. Кашу я и без тебя доварю.

– Боишься, что утопится?

– Кто её знает? Всяко бывает. А коли обнимешь, оно и лучше будет!

– Кому лучше? А ну как даст раза, так и вытаращишь глаза!.. Поди, думает, что мы её подставили.

– Иди, не бойся! Она тебя любит.

– Это она сама тебе сказала?

– То ли у меня глаз нет! А вот ты её не любишь, всё время о чём-то другом думаешь.

– Я её тоже люблю. Только по своим понятиям и в меру своих возможностей.