Дурак на красивом холме

Я не удержался:

– Интересно, как это ты собираешься на таких каблуках спускаться с нашей горы? Ты ведь сразу клюнешь носом и покатишься вниз колесом до самой деревни!

– Я так оделась, чтобы тебе показать – годится или нет для прогулки по городу?

– В городе-то годится. В таком виде можно и в театр пойти – сейчас свободные нравы и правила!

– Вот и пойдём!

Она прокрутилась вокруг своей оси перед зеркалом.

– Вообще-то, у нас другая цель. Впрочем, если будет время, почему бы и не сходить.

Надо порадовать девушку, подумал я, вспомнив увещевание мудрого Пафнутия. Ей хочется покрасоваться на публике и надо «уважить» это невинное желание. Вот только платье слишком откровенное – пока доедем до города, местные будут во всю лупить глаза и потом судить-перемывать на все лады.

Как-то я процитировал ей строчку из Маяковского, что «лучшая в мире одёжа это бронзовость мускулов и свежесть кожи». Веронике очень понравилось мнение большого поэта и большого ценителя женской красоты, совпадавшее, между прочим, и с моим.

С тех пор она не упускала возможности продемонстрировать миру и мне свои достоинства – прежде всего длинные стройные ноги, абсолютно гладкие и покрытые бронзовым загаром.

Восхищаясь, я не раз сравнивал её с мифической лесной девой или древнегреческой богиней охоты Артемидой. Теперь она воспринимала это как должное, не кривилась в недоверчивом возмущении, напротив, старалась придерживаться заданного стиля.

В автобусе на нас смотрели все. Для деревенских мы были большим событием, способным конкурировать с американским сериалом. Взгляды были вполне доброжелательные, без той вечно похмельной озлобленности, характерной для жителей Бухалова.

Видимо, сказывалась большая близость к земле, к простым каждодневным трудовым заботам, требующим трезвого ума и позитивного отношения к природе и людям.

В этом я ещё раз убедился, когда мы сели в электричку. По косоватым и неприязненным взглядам некоторых людей, заполнивших вагон, я понял, что они принадлежат незнакомым мне обывателям посёлка.

Подтверждением тому стало изменившееся поведение Вероники. Она взяла меня под руку и теснее прижалась.

– Может, перейдём в другой вагон? – тихо спросила девушка несколько дрогнувшим голосом. – Тут весь бухаловский гадюшник собрался!

– Ну, вот ещё! Либо мы зайцы какие, чтобы бегать туда-сюда по вагонам.

Из наблюдавших нас людей, особенно пристальным, немигающим и зловещим взглядом Нагайны, выделялась такая же изысканно красивая, как упомянутая киплинговская кобра, женщина околобальзаковского возраста, сидевшая лицом к нам тремя сидениями впереди.

– Это Эвелина Людвиговна! – опережая мой вопрос, прошептала мне на ухо Вероника. – Мать Грини. Она у них там самая главная. Её даже Павел Иванович боится, хотя в этих краях он держит в своих руках всё и вся.

– Так уж и вся? Нас он, например, не держит!

Я взял её руку в свою.

– Ты бы лучше подремала, пока есть возможность. Намаешься ещё в городе на своих шпильках!

Вероника теснее прижалась ко мне, положила голову на плечо и закрыла глаза. Я же всю оставшуюся дорогу переглядывался с Эвелиной Людвиговной. Была у меня такая особенность – будучи человеком совсем не наглым, я мог без тени смущения и до бесконечности смотреть на человека, интересующегося мной, пытаясь понять его с философской позиции: кто он, зачем живёт и почему я стал объектом его любознания.

Впрочем, Эвелиной Людвиговной можно было любоваться и с эстетической точки зрения, как яркой представительницей породы необыкновенно красивых ведьм, завораживающих своим специфическим шармом.

– Не пора ли тебе прекратить пялиться на эту змею! – прошипела вдруг Вероника, не поднимая головы и не открывая глаз.

Я даже вздрогнул от её неожиданного выпада.

– Да ты сама стала шипеть как змея! – внутренне улыбнулся я её всёвидению и собственному лёгкому испугу. Всё-таки нервный стал в последнее время.

– С кем поведёшься…

– Да ведь ты жила у них всего ничего!

– Вполне достаточно, чтобы научиться кое-чему, – загадочно ответила Вероника, грустно вздохнув.

Постепенно она задремала, а за ней и я погрузился в некое полузабытьё, что-то среднее между сном и фантазиями.

Эвелина Людвиговна сошла с электрички на остановку раньше нас. Следом за ней поднялся незамеченный мною ранее громоздкий парень, в котором я узнал одного из тех шкафов, сопровождавших Гриню. Вероника, очнувшаяся от удушающего аромата духов, волной нахлынувшего от проходившей мимо несостоявшейся свекрови, тоже узнала его, крепко стиснув мне руку.

В городе мы в первую очередь купили в вокзальном киоске газету» Доска объявлений» и, пристроившись у столика в буфете, запивая горячим чаем скукожившиеся холодные беляши, стали просматривать интересующий нас раздел.

Выбрав подходящие нам варианты, пошли искать телефонные автоматы, но везде были большие очереди серьёзных и озабоченных пассажиров, жаждущих дозвониться до своих родных и близких.

Мы постеснялись вклиниваться в ожидающую группу людей, понимая, что наши возможно долгие разговоры о щенках будут здесь неуместны. Кроме того, вокзальный шум и суета не позволили бы мне говорить спокойно и деловито, между тем, как вопрос приобретения нового друга и помощника был для меня крайне важен. Одним словом, нужно было искать другой телефон в более спокойном и удобном месте.

Мы вышли в город и пошли по проспекту в сторону центра, но автоматы почему-то не попадались. Тогда я сообразил, что можно зайти на мое прежнее место работы и спокойно позвонить оттуда, за одним отправив Веронику смотреть музейную экспозицию. Неплохое начало для культурной программы, совмещённой с реализацией намеченной цели.

Нам повезло. Почти все научные сотрудники были либо на выездных лекциях, либо в экспедициях по изысканию раритетов для пополнения фондов. Лишь в отделе пропаганды, стоя у зеркала, красила губы экскурсоводша Лариса.

– Привет! – сказал я. – На свиданку собираешься?

– Ага, с французами, – не оборачиваясь ответила Лариса, докрашивая губы. Только закончив косметическую процедуру, она обернулась и обрадовалась моему нежданному появлению. – А я и не узнала твой голос! Какой-то хриплый стал, как у деревенского мужика. Думала, Лёха-таксидермист зашёл.

– А и есть деревенский мужик. Разве ты не в курсе?

– В курсе, конечно. Наши информаторы везде и всюду. Сам знаешь.

Это правда. Почти в каждом населённом пункте нашего региона, включая деревни, были любители-краеведы, в основном из пожилых, которые так или иначе поддерживали связь с музеем.

– Решил вернуться к нам? Надоела сермяжная жизнь?

– Сермяжная жизнь мне ещё не надоела. Я её и прочувствовать толком не успел.

– Хоть бы позвонил когда. Пропал, будто в воду канул!

– Я живу в такой глуши, откуда позвонить не так просто.

– Только не надо врать. Сейчас все деревни телефонизированные. Хотел бы – позвонил. Забыл нас совсем!

– Да никого я не забыл. Вы навсегда запечатлены на скрижалях моей бессмертной души. А не звонил, потому что никогда и не расставался с вами. Ваши образы всегда живут во мне.

– Ладно. Как деликатные люди, сделаем вид, что поверили. Говори скорей, зачем пришёл. Мне надо на экскурсию бежать – вон уже автобус с французами подошёл!

– Мне позвонить надо.