Голодная луна

Спустись в пещеру, Гарри…

Он пел, но лишь владелец паба подпевал ему. Старик продолжил песню, странно улыбаясь сам себе.

Три храбреца разрезали Гарри на куски
И к черной пещере его принесли.
Потом, когда на небе воссияла луна,
Три храбреца вернулись к могиле врага.
Их встретил хохот Гарри, потом он им сказал:
«Отдадут головы те, кто глаз забрал».
Один храбрец решил в пещеру посмотреть,
Лишился головы он и встретил свою смерть.
Два выживших бесстрашных закрылись на замок,
Но нет таких засовов, что мертвец бы вскрыть не смог.

«Кто стоит у двери? Назови себя!»
«Друг твой безголовый. Узнаешь меня?»
Храбрец испугался и выпрыгнул в окно,
Но никому от Гарри скрыться не дано.
Вот и второй бесстрашный головы лишился.
Два мертвеца бродят, третий затаился…
У Луны хохочущей зубы словно вилы.
Лунный Гарри вылезает из своей могилы.
Священник в колодце, ночь средь бела дня.
Некуда бежать, Гарри найдет тебя.
Спустись в пещеру, Гарри, хватит нас пугать
Мы пришли с цветами, чтоб их тебе отдать.

Юстас пришел в себя. Он не мог объяснить, как именно на него подействовала песня, но на время он забыл, где находится. Послышались жидкие аплодисменты. Мало кто обратил внимание на старика, но кого-то его песня возмутила. Когда Билли Белл наконец вышел на сцену, Диана подошла к Юстасу.

– Нам с отцом О’Коннеллом понравилось ваше выступление. Вам пришлось нелегко.

– Спасибо, – пробормотал Юстас и внезапно почувствовал сильное смущение. Он больше не мог притворяться, что не стесняется выступать перед аудиторией. Он больше никогда не сможет завоевать своих зрителей, да и что они о нем подумают, когда он снова выйдет на сцену? Сегодня в пабе было много горожан, которых он знал по работе. Осознание того, что ему придется доставлять им почту после этого позора, делало его страдания еще более невыносимыми. Он заставил себя подняться и поспешил к выходу, стараясь не смотреть на Фиби.

Только оказавшись на улице, Юстас понял, насколько он пьян. Луна над пустошами смотрела на него и ухмылялась. Он доковылял до дома, рухнул на кровать и проснулся следующим утром с чувством, что над ним жестоко подшутили. Предыдущий вечер был похож на анекдот, только Юстас не мог заставить себя посмеяться над ним. На рассвете он отправился разносить утреннюю почту, размышляя над тем, какие еще неприятности ожидают его. Когда он узнал о происшествии с овцами, то подумал, что это чья-то больная шутка.

Глава одиннадцатая

Когда они наконец ушли из «Однорукого солдата», Крейг старался держать себя в руках. Он хотел уйти после того, как Юстаса выгнали со сцены, но Хейзел и Бенедикт решили остаться до конца. Бородатый парень с гитарой получил жидкие аплодисменты, но большая часть аудитории с нетерпением ждали заключительное выступление – христианский дует мультиинструменталистов с жизнеутверждающими песнями. Крейга разозлила их уверенность в том, что они обладают исключительным правом выступать на этой сцене. Он бы сказал все, что о них думает, если бы Хейзел и Бенедикт не пришли в паб с друзьями.

Хейзел познакомилась с ними в христианской лавке, где она подрабатывала. Мел активно жестикулировал своими большими влажными от пота руками, а Урсула, его жена, кивала на каждое его утверждение. Оба просто сияли от восторга, и Крейг был сыт ими по горло задолго до того, как они добрались до коттеджа Эддингсов, где Хейзел пригласила их на кофе. Когда прошли половину пути, Крейг заметил:

– Похоже, вам понравился сегодняшний вечер.

– А вам нет? – воскликнула Урсула. – Все было просто супер.

– Первый выступавший, комик, был неплох. Но мне показалось, вы обрадовались, когда он ушел со сцены.

– Я уж точно обрадовался, – заявил Бенедикт. – Мунвеллу подобные шутки не нужны.

– Но почтальон-то ему нужен, правда? Но я не стану его винить, если парень решит иначе.

– Не станете его винить? – переспросил Мел, наклонившись к Крейгу. – Но наш долг обвинить его, показать ему, где он неправ.

Крейг тяжело вздохнул и предпочел не спорить, учитывая количество выпитого за вечер. Но Вера решила продолжить разговор:

– Вы же обычно не ходите в пабы? Так вы сегодня специально пришли, чтобы испортить его выступление?

– Нельзя испортить то, что и яйца выеденного не стоит, – сказал Бенедикт.

– Но все же вы пришли специально, чтобы уничтожить его?

– Я так не думаю, – радостно сказала Урсула. – Если одна неудача уничтожит его, значит, он плохой комик. Надеюсь, сегодняшний вечер научит его шутить так, чтобы всем нам было смешно. И не забывайте, он вышел на сцену, чтобы уничтожить нашу веру в Бога.

– Уверена, Бог и ваша вера сами могут о себе позаботиться. Вы же захватили паб, чтобы люди, которые не на вашей стороне, чувствовали себя затравленными и не смеялись.

– Нет, нет, – возразил Мел с мягкостью посетителя у постели больного. – Вы сами видели, что местные уже на нашей стороне. Они поняли, что нуждаются в Господе, а не в его врагах.

– Вы сейчас нас имеете в виду, – проворчал Крейг.

– Мамочка в глубине души точно не враг Господа, – сказала Хейзел с нотой мольбы в голосе. – И ты тоже не был бы его врагом, если бы задумался хоть на мгновение.

Крейгу захотелось взять дочь за руку и сжать ее, чтобы она перестала за него переживать, особенно сейчас, когда он изо всех сил старался не переживать о ней. Мел и Урсула начали петь гимн, и Эддингсы присоединились к ним. Они все еще пели, когда дошли до коттеджа на краю пустошей.

Крейг откинулся на спинку стула в гостиной, под репродукцией картины, изображающей Христа, протягивающего руки, со смачными пятнами крови на обеих ладонях. Больше всего Крейга оскорбляло в этом изображении отсутствие какого-либо художественного таланта, словно автор был уверен, что любое изображение на эту тему вызовет автоматическую реакцию. Он надеялся, что картину купил Бенедикт, а не Хейзел.

Мел и Урсула сели на угловой диван, и Мел прочитал выражение лица Крейга, когда тот отвел взгляд от картины.

– Неужели в вас нет ничего духовного? – спросил он.

– Можете включить меня в категорию тех, кто не знает, существует ли Бог или нет, если вам так удобней.

– Христос не терпит нейтралитета. Любой, кто не с Ним, – против Него. – Он вытянул вперед руки, словно показывал Крейгу что-то огромное, но невесомое. – Разве вы не чувствуете в своем сердце пустоты, которую следует заполнить верой?

– Пустота меня устраивает.

Мел повернулся к Вере.

– Хейзел сказала, что вы были верующей. Мы, верующие, обязаны наставлять других на путь истинный.

– Я верю в пари Паскаля.

– Простите?

– Паскаль – философ, утверждавший, что так как существование Бога невозможно доказать, то целесообразно держать пари о том, что он все-таки существует. Если его нет, то вы ничего не потеряете, но если он есть, то получите, что получите.

– Это софистика, которая прикидывается верой. Только позволив Господу управлять вашей жизнью, можно верить в него по-настоящему.

– Думаю, мы уже стары для этого, – сказал Крейг. – Нам не хочется, чтобы кто-то постоянно указывал нам, что делать.