Ким

Вдруг ему пришла блестящая мысль.

– Англичане всегда говорят правду, – сказал он, – и потому мы, жители здешней страны, постоянно оказываемся в дураках. Клянусь Аллахом, я скажу правду кому-нибудь из англичан! Какая польза от правительства, если у бедного афганца крадут лошадей с платформ! Здесь так же плохо, как в Пешаваре. Я заявлю жалобу на станции. Лучше всего какому-нибудь молодому сахибу на железной дороге! Они ретивы, и их награждают, если они ловят воров.

Он привязал лошадь у станции и вышел на платформу.

– Эй, Махбуб Али! – сказал молодой помощник начальника движения данного участка, дожидавшийся поезда, чтобы отправиться вдоль по линии. Это был высокий юноша в грязном костюме из белого полотна. – Что ты здесь делаешь? Продаешь табак?

– Нет, я не насчет лошадей. Я приехал повидаться с Лутуф-Уллой. У меня тут на линии есть платформа с лошадьми. Может кто-нибудь взять их без ведома железной дороги?

– Не думаю, Махбуб. Ты можешь жаловаться на нас, если это случится.

– Я видел, как двое людей почти всю ночь прятались под одной из платформ. Факиры не крадут лошадей, поэтому я не обратил на них внимания. Мне хотелось бы найти Лутуфа-Уллу, моего партнера.

– Черт возьми, ты видел? И не обратил внимания? Даю слово, хорошо, что я встретился с тобой. А на кого они были похожи?

– Это были просто факиры. Они возьмут, может быть, немного зерна с одной из платформ, которых много на линии. Государство никогда не заметит нехватки. Я приехал сюда повидаться с моим компаньоном, Лутуфом-Уллой.

– Брось своего компаньона. Где платформы с твоими лошадьми?

– Несколько в стороне от самого отдаленного места, там, где приготовляют фонари для вагонов.

– Сигнальная будка? Да?

– И на рельсах ближе к дороге, с правой стороны – вот в том направлении. А что касается Лутуфа-Уллы – высокий человек со сломанным носом и персидской бородой… Ай!..

Юноша бросился будить молодого, полного энтузиазма полицейского, так как, сказал он, железная дорога сильно пострадала от хищений на багажном дворе. Махбуб Али усмехнулся в свою крашеную бороду.

– Они пойдут в сапогах, нашумят, а потом будут удивляться, отчего нет факиров. Очень умные мальчики – Бартон-сахиб и молодой сахиб.

Он подождал несколько минут, думая увидеть, как они отправятся на линию в полной готовности. Мимо станции промелькнула небольшая пожарная машина, и он увидел молодого Бартона.

– Я был несправедлив к этому ребенку. Он вовсе не дурак, – сказал Махбуб Али. – Взять пожарную трубу для поимки вора – это ново!

Когда Махбуб Али на рассвете появился в своем лагере, никто не счел нужным рассказать ему о том, что произошло ночью. Никто, кроме маленького конюха, только что взятого на службу великого человека. Махбуб позвал его в палатку, чтобы помочь укладывать вещи.

– Мне все известно, – шепнул Ким, нагибаясь над тюками. – Два сахиба приехали в поезде. Я бегал в темноте по эту сторону платформ, пока поезд медленно двигался взад и вперед. Они напали на двух людей, сидевших под платформой… Хаджи, что делать с этой кучей табаку? Завернуть в бумагу и положить под мешок с солью?.. Да – и схватили их. Но один из этих людей ударил сахиба оленьим рогом факира (Ким говорил про несколько соединенных между собою рогов оленя, которые составляют единственную не монашескую принадлежность факиров), и показалась кровь. Тогда первый сахиб, ударив своего врага так, что он упал без чувств, выстрелил в другого из короткого ружья, которое выпало у того из рук. Все они бесились, словно сумасшедшие.

Махбуб улыбнулся с покорностью небу.

– Нет, это не «девани» (сумасшествие или гражданское дело – это слово имеет два значения), а «низамут» (уголовное дело). – Ты говоришь – ружье? Добрых десять лет тюремного заключения.

– Оба они лежали совсем тихо, и, я думаю, они были почти мертвы, когда их отнесли в вагон. Головы у них качались вот так. И на полотне много крови. Пойдешь посмотреть?

– Видел я кровь и раньше. Тюрьма – надежное место, и, наверно, они назовутся фальшивыми именами, и, наверно, никто долго не найдет их. Это были мои недруги. Твоя судьба и моя, по-видимому, связаны одной нитью. Какой рассказ для «врачевателя жемчуга»! Ну, поскорей давай вьюки и кухонные вещи. Мы возьмем лошадей и отправимся в Симлу.

Быстро, насколько восточные люди понимают быстроту, с длинными объяснениями, с руготней и пустой болтовней, небрежно и с сотнями остановок из-за забытых мелочей, беспорядочный лагерь поднялся и повел полдюжины тяжелых норовистых лошадей вдоль дороги в Калку, ранним утром на заре, по омытой дождем земле. Киму, которого все, кто желал быть в хороших отношениях с патаном, считали любимцем Махбуба Али, не давали никакой работы. Они шли самыми маленькими переходами, останавливаясь через каждые несколько часов где-нибудь у дороги. По дороге в Калку ездит много сахибов. А так как, по словам Махбуба Али, каждый молодой сахиб непременно считает себя знатоком лошадей и должен поторговаться, хотя бы и был по уши в долгах, то сахиб за сахибом, проезжавшие в экипажах по дороге, останавливались и заводили разговор. Некоторые даже выходили из экипажей и щупали ноги лошадей, задавали пустые вопросы, а иногда благодаря полному незнанию местного языка грубо оскорбляли невозмутимого барышника.

– Когда я впервые имел дело с сахибами, а это случилось, когда полковник Соада-сахиб был губернатором форта Абацай я с досады затопил базарную площадь, – признавался Махбуб Али Киму, набивавшему трубку под деревом, – я не знал, насколько они глупы, и сердился. Так, например, – и он рассказал Киму историю, случившуюся из-за одного совершенно невинного выражения. Ким корчился от смеха.

– Но теперь, – он медленно выпустил дым, – я понял, что они такие же, как и все другие люди. Они умны в некоторых отношениях и очень глупы в других. Очень глупо говорить не то слово, которое нужно, чужестранцу. Сердце, может быть, и чисто, но как чужой человек может знать, что его не хотели обидеть? Он, по всей вероятности, скорее станет искать истины с кинжалом в руках.

– Верно. Истинная правда, – торжественно сказал Ким. – Например, говорят о кошке, когда женщина рожает ребенка. Я сам слышал это.

– Поэтому тебе, в твоем положении, особенно следует помнить, как себя держать в обоих случаях. Среди сахибов никогда не забывай, что ты сахиб; среди народов Индостана всегда помни, что ты… – Он замолчал со смущенной улыбкой.

– Что я такое? Мусульманин, индус, джайн или буддист? Это орех, который трудно раскусить.

– Ты, несомненно, неверующий и потому будешь осужден. Так говорил мой закон, или, кажется, что так. Но ты также мой маленький Всеобщий Друг, и я люблю тебя. Так говорит мое сердце. Вопрос о верах похож на вопрос о лошадях. Умный человек знает, что лошади хороши, что они всегда могут принести прибыль; а что касается меня, то хотя я хороший суннит и ненавижу шиитов, я думаю то же о всех верах. Ясно, что кобыла из Каттивара, взятая с песчаных мест своей родины и перенесенная на запад от бенгальских поселений, ни даже балкский жеребец (а нет ничего лучше этих лошадей, если только они не слишком тяжелы) не имеют никакой цены в больших северных степях в сравнении с теми белоснежными верблюдами, которых мне доводилось видеть. Поэтому я и говорю в душе – веры похожи на лошадей.

– Но мой лама говорил совсем другое.

– О, он первый мечтатель и сновидец. Сердце мое немного гневается на тебя, Всеобщий Друг, за то, что ты придаешь такую цену малоизвестному человеку.

– Это правда, хаджи. Но я вижу, чего он стоит, и меня влечет к нему.

– А его к тебе. Сердца похожи на лошадей. Они приходят и уходят без удил и шпор. Крикни-ка Гулю Шерхану, чтобы он крепко держал гнедого жеребца. Я не хочу драк между лошадьми на каждой стоянке. А соловая и вороная будут одеты в путы… Ну, теперь слушай. Для успокоения твоего сердца тебе необходимо видеть ламу?

– Это одно из условий моего договора, – сказал Ким. – Если я не увижу его или если его отнимут у меня, я уйду из «мадрисса» в Нуклао и, раз я уйду, кто найдет меня?

– Это правда. Ни одного жеребенка не держат так на свободе, как тебя. – Махбуб покачал головой.

– Не бойся. – Ким говорил так, как будто мог исчезнуть в любую минуту. – Мой лама сказал мне, что придет повидаться со мной в «мадрисса».

– Нищий со своей чашей в присутствии молодых сахиб…

– Не все там сахибы! – прервал его Ким с резким смехом. – У многих из них глаза посинели, а ноги почернели от крови низшей касты.

И Ким начал родословную, которую мы не станем приводить. Он, не горячась, выяснил этот вопрос, все время жуя кусок сахарного тростника.

– Всеобщий Друг, – сказал Махбуб, передавая мальчику трубку, чтобы он вычистил ее. – Много я встречал мужчин, женщин и мальчиков, немало сахибов. Но никогда, во все дни моей жизни, не встречал такого дьяволенка, как ты.

– Почему же? Ведь я всегда говорю тебе правду.

– Может быть, именно поэтому; потому что этот мир опасен для честных людей. – Махбуб Али поднялся с земли, надел пояс и пошел к лошадям.

– Или продаю ее.

Что-то в тоне его голоса заставило Махбуба остановиться и обернуться.

– Это что еще за чертовщина?

– Восемь анн – тогда расскажу, – усмехаясь, проговорил Ким. – Это касается твоего спокойствия.

– О шайтан! – Махбуб дал деньги.

– Помнишь дельце воров во тьме, там, в Умбалле?

– Так как они покушались на мою жизнь, то не совсем забыл. Ну что же?