Высокие ступени

Из неопубликованных записок лейтенанта Тробриана

Острова Тробриан, 1793 год

I

После смерти лицо человека становится синим,
Фиолетовым даже, и в тине болотной глаза.
Небеса покрываются мглою. Блестящим фуксином
Накрывает Селену, хранящую все адреса.

Персонаж «после смерти» – лицо в фиолетовой мути,
Из глазниц выползают личинки, внушают кошмар…
«Это старый колдун, – говорят папуасные люди, —
Даже после кончины своим посылает сигнал».

II

Неустойчивый свет над деревней рисует светило,
Неглижируя на Тробриане туземным пером,
Вне контекста записок: «Как хочется кофе и сыра» —
Это я говорю или, может быть, некий фантом?

Малахитовый змей, обитающий в мангровой роще,
Обещал превратить меня в призрака и – обратил.
Становлюсь дикарём, замерзаю в тропической нощи,
Вытираю в подкорке Европу, как призрачный мир.

III

В окруженьи абсурда, кораллов атолловых, тварей,
Обращающих мифы в деревья, а тыкву в бутыль,
Я сошёл тут с ума в деревянной на сваях хибаре,
А кругом Соломоново море на тысячи миль.

Дом вождя разукрашен тотемным столбом, малаганом…
Непристойные позы в ходу у прелестниц, вчера
Предлагали заняться любовью, травой и обманом
Завлекали, курили пахучую смесь у костра.

IV

Черепа черепах тут чернеют среди чернокожих…
Подозренье мозги пробивает: зачем капитан
«Эсперансы» оставил меня? – неудачливый грошик
Перед нашим походом я бросил в гранитный фонтан.

По приказу локального мага мне вытянут душу
Деревянною трубкой, в особую дырку земли
Закопают… а детям дадут обглодать черепушку.
…Над кокосовой пальмой смеётся осколок зари.

Песня

«Похититель верблюдов и золота спит на песке…» —
Вот напишешь такое, но видишь – за окнами вьюга
Распускается кобрами, крутит воронки к реке,
Желтоватый фонарь смотрит жёлтым на жёлтого друга.
Всё становится белым, и контур бумажной луны
Размывается, и – вот и спряталась в космосе спектра.
Как персидские лампы, включаю бессонные сны,
Те, что жили в холодное, слишком холодное лето.

Чем пределы снегов не пустыня? Сахара к стеклу
Прилипает, попробуй её оторви, амфибрахий!
То ли я с караваном иду в невозвратную мглу,
То ли мгла подаёт похитителю чёрные знаки?
«Похититель верблюдов и золота спит на песке…»
И в мешках, и в карманах его золотого немало.
Это песня о жёлтом металле, синице в руке,
О подарках маридов, смотрящих куда-то устало.

…Где-то в Северной Африке я обретаюсь сейчас.
Дромадер по гамаде уходит в закатное пламя,
Караван похитителя тащит богатство для нас.
Открывайся, пустыня, по строчкам Омара Хайяма.
Это ветры иллюзий? Реальность? Смотрю, как идёт
Снег песочного цвета и вьюгой навьюжен мехари.
Будет золото бедным. И праздник. И парусный флот.
Корабли марсиан. И феллахские песни Сахары.

«Там, где падает снег, паровозы идут по воде…»

Там, где падает снег, паровозы идут по воде…

    Б. П.

Поезда в Поронайске идут по холодной воде,
Проводник поднимает глаза к синеватой звезде,
Машет ручкой составу зимой, а весною поёт,
На любой остановке написано прописью: «Nord».
Твой двойник до сих пор засыпает в зелёном купе:
Сновиденье цветёт, и архангел сидит на гербе
Незнакомого места и курит чертовский табак,
И мальчишка стоит, точно некий из прошлого знак.
Поронайский состав до Парнаса дотянет навряд:
Отгадать парадиз стало трудно, а выглянуть в ад —
Много проще, чем жизнь чешуёй зарифмованной скрыть,
И архангел вверху продолжает взатяжку курить.