Высокие ступени

И белый заяц в поисках морковки.
Луна разносит свет, легко скользя,
И шлёт лесам янтарные шифровки.
Пастух зевает, осень в рот идёт
Хрустальными виденьями беззвучий,
Которые скорее видит кот,
В наколках серых дышащие тучи…
И чем закончить, если не дождю
Отрыть ворота, чьи замки ослабли…
Пастух внутри себя взлетает в ту
Загробность, что котам доступна как бы.

«„Вот и ты засыпай“, – говорит манускрипт человеку…»

«Вот и ты засыпай», – говорит манускрипт человеку…
А за окнами бродят уставшие псы и коты,
Обнимают дворы и задворки, как ближнюю Мекку,
У которой подходы и выходы больше грустны,
Чем иллюзии, что на деревьях растут в тёмно-синих,
В перламутрово-чёрных и всяких таких полуснах,
«Засыпай», – говорит книжка-фишка, а – слышится: «Скинь их»,
А кого и зачем – не увидишь в миражных очках:

В правом стёклышке мгла, в левом, видишь, фигурка к фигурке —
В сизоватом тумане неспешно идут старики,

Бьётся что-то в груди, точно красное в песне-печурке,
Только ангелы знают зачем эти двое близки.
Ту-ту-ту поезда, самолёты летают по плану,
Голубеет Маврикий, и в «космос таких не берут» …
Зигмунд Фрейд повздыхал, раскурил цвета рейха «Гавану»,
На сто пятой страничке в сангине заката Бейрут.

Домовой лепетнул: «Нет тут связи, захочешь – не свяжешь…
Засыпай в облаках муравьём, а в камене – сверчком,
На грифоне летай… растворись в двойнике-персонаже,
Что ни в сказке сказать, ни черкнуть ненормальным пером».
…Вот и сказке конец, если можно назвать это сказкой,
И куда эти двое за облаком без багажа?
Может, облако это, а может быть, домик с терраской?..
Из потрёпанной книжки слезой покатилась душа.

«Уже фонари приукрасили, как сумели, в столице затем…»

Уже фонари приукрасили, как сумели, в столице затем,
Что праздник рисует застолье в мозгах. Волхвы, говорят, в Вифлеем
Отправились, чтоб чудеса подогреть, напомнить слепым о звезде,
А в городе шастает белая Смерть. Ты спросишь: «Не близко?» – «Везде» —
Ответит, смеясь, нарастающий смерч. Ну ладно, не смерч, а – пурга,
В которой теряется всякая речь. «До смерти четыре шага» —
Не рэпер, старуха с косою поёт. Тут фанов не сыщешь с огнём,
С билборда глядит альпачиновский чёрт, а в башне Других астроном
Поддал и забыл, что смотреть на Восток положено даже в метель
Вседневно-всенощно, проснись-ка, дружок, открой запредельную дверь,
Иначе волхвы позабудут, зачем куда-то идти в холода,
И рухнет на голову всем Вифлеем, и дьяволом станет звезда.

Стихотворение с зелёными оттенками

Луна светильником зелёным,
Как было сказано, взошла.
В окне космическим перроном
Зависло небо. Хутора
Звездинок тянутся над мутной
Рекой. Река разбила лёд.
Зелёный чай шанхайно-чудный
Втекает в рот.

В широколиственное хаки
Леса обтянуты. В лесах
Стоит в фисташковой рубахе —
Урод? Шишимора? Монах?
И держит в твёрдом клюве майна
От жизни с музами ключи,
Авантюрином пахнет тайна —
Ты знал? Молчи.

И в черепахово-зелёном
Вздыхает чайник, словно бы
Он согревает обертоном,
Как передатчик не судьбы,
Но части фатума, в котором
Скорее бред, чем парадиз.
Не устрашай посулом голым,
Взгляни, сервиз

Мерцает яшмово-зелёным,
Ты знаешь этот редкий цвет?
Я расскажу не полусонным,
А тем, которых больше нет…
О том, что я, как этот чайник,
Вдохну, а выдохну – у них,
Там перевозкой правит частник —
Хароныч-фрик.

Девушка в синем

Сеанс зимы. В кинотеатрах – мрак.
Над крышей ангел держит ветхий флаг.
Затишье: ни «вампиров», ни знакомых.