Отелло, которого спрятал Яго, должен считать, что речь идёт о Кассио и Дездемоне. Вопросы вполне в духе грубоватой народной комедии, в которой пошлость вполне допустима:
«давно ль и сколько раз, где и когда (?), бывал он близок с вашею женою».
«Яго:
Она в вас до безумья влюблена.
Кассио:
Да, влюблена, мне кажется, безумно.
Отелло: (в сторону)
Не отрицает и не может скрыть.
Яго:
Скажите правду, Кассио…
Отелло: (в сторону)
Он просит
Порассказать подробней. Хорошо.
Яго:
Вы собираетесь на ней жениться?
Она так уверяет.
Кассио:
Ха-ха-ха!
Отелло: (в сторону)
Смеёшься? Торжествуй. Ты пожалеешь.
Кассио:
Жениться? Вот умора! На такой!
Ещё я, слава богу, не рехнулся.
Ха-ха-ха-ха!».
Можно не продолжать. Разыгрывать такого доверчивого простачка одно удовольствие. Могу представить себе спектакль, в котором режиссёр приглашает нас не лить слёзы вместе с Отелло, а вместе с Яго смеяться, сильнее, издеваться, над ограниченностью и глупостью Отелло, который способен спутать Дездемону и Бьянку.
Продолжим наши вопросы.
Кто будет спорить, можно полюбить за состраданье, но разве не любопытно (плохое слово для данного случая, но ограничимся этим) что-то узнать про любимую женщину, узнать, что она любит, а что не любит, что её радует, а что раздражает, чем способна увлечься, а к чему остаётся равнодушной. Не говоря уже о таких «чувствительных» тонкостях, что любит зимой, а что весной, что утром, а что в сумерках.
Входит это в объём понятия «любимая женщина» или не входит?
И если «любимая женщина» действительно любимая женщина, должен ли мужчина понимать, как поведёт себя женщина в тех или иных жизненных ситуациях, какой поступок (не будем говорить, «проступок») от неё можно ожидать, а какой нельзя.
Теперь спросим напрямую, а знает ли Отелло что-нибудь о Дездемоне, кроме «сострадания» к нему, способен ли допустить, что она живой человек, а не манекен, у которого по определению не может быть перемены настроения, тем более, изменчивости чувств.
И разве не кощунственно, что Кассио отвечает о Бьянке
…шлюха, не шлюха, не будем моралистами, главное, живой человек…
кардинально не похожей на Дездемону, а Отелло всё принимает за чистую монету. Столь ослеплённой может быть как раз не доверчивость, а ревность, ревность мужчины, для которого все женщины на одно лицо и на один поступок, ревность мужчины, который окончательно потерял остатки разума.
Так и хочется сказать простонародное «козёл», имея в виду совсем не вожделенье…
…благородный генерал, который стал просто бездумной марионеткой в руках Яго
Отелло и Дездемона принимают Лодовико, благородного венецианца, кузена Дездемоны.
Дездемона просит Лодовико: «у лейтенанта с генералом большой разрыв. Надежда вся на вас. Вы сблизите их».
При этом выясняется, что Лодовико привёз письмо, согласно которому «Сенат велит ему в Венецию вернуться И назначает Кассио на Кипр».
Простодушная Дездемона беззаботно восклицает: «О, как я рада!», чем приводит Отелло в бешенстве (наверно, вновь в бешенстве вращает глазами).
«Отелло:
Рада?
Дездемона:
Что мой милый?
Отелло:
Я рад, что ты забыла всякий стыд.
Дездемона:
Забыла стыд. Отелло, милый?
Отелло:
Дьявол!
(ударяет её)
Дездемона:
Ничем не заслужила!
(плачет)
Лодовико:
Генерал,
В Венеции откажутся поверить!
Уж это слишком! Надо попросить
У ней прощенья. Дездемона плачет.
Отелло:
О дьявол, дьявол! Если бы земля
Давала плод от женских слёз, то эти
Плодили бы крокодилов. Сгинь, уйди!
Дездемона (уходя):
Уйду, чтоб не сердить тебя.
Лодовико:
Послушная! Верните, генерал,
Её назад.
Отелло:
Сударыня!
Дездемона:
Мой милый?
Отелло:
Ну вот она, распоряжайтесь ею.
Лодовико:
Распоряжаться?
Отелло:
Да. Ведь вы просили.
Вернуть её назад. Ну вот. Она
Умеет уходить и возвращаться.