Пуд соли, или 12 Шагов в «Северном сиянии»

Утро дежурного по дому начиналось с опорожнения вышеописанного зассанного ведёрка, называемого «мочеточник», как правило, щедро до краёв наполненного ночной мочой двадцати реабилитян. Понятное дело, что далеко не у всех получалось пустить струю в нужном направлении, поэтому и крышка, и ручка ведра и пол вокруг этого импровизированного «очка» были всегда к утру обильно орошены жидкими вонючими отходами человеческой жизнедеятельности. Кроме того, по дому ходили байки про разных бедолаг, проживавших здесь в разное время с острыми кишечными расстройствами, которые не смогли или побоялись ночью разбудить волонтёров и соответственно были вынуждены опорожнять кишечник в тот же самый мочеточник. Так что дежурного по утру мог вполне ожидать «сектор приз» в виде отмывки местной параши от чьего-то говна.

После увлекательнейшего пробега до сортира с расплёскивающимся мочеточником дежурный должен был через десять минут после подъёма собрать группу на зарядку, а в случае с Доктором сразу после последующего обливания помыть зассанный пол в коридоре, так как коридор и печка были его ответственностями, от которых дежурство не освобождало. Таким образом, главный герой на пятом десятке лет в течение своего дежурства по дню должен был:

1) один раз во время хозработ полностью тщательно помыть пол во всём доме кроме консультантской и кухни, в том числе лазая на корячках под кроватями с трёхкратной сменой воды и применением моющих средств по велению Великого Магистра;

2) один раз после ужина протереть пол во всём доме кроме консультантской и кухни, не лазая под кровати;

3) пять раз протереть пол в коридоре;

4) три раза перемыть всю посуду на двадцать человек, протереть семиметровую клеёнчатую скатерть на обеденном столе и подмести пол вокруг обеденного стола в общем зале после каждого приёма пищи;

5) один раз во время хозработ протереть пыль, подоконники и окна во всём доме кроме консультантской и кухни, подмести и помыть пол и разобрать всю обувь на летней веранде;

6) минимум три раза растопить печку и поддерживать огонь до установления оптимальной температуры в доме;

7) кроме этого, нужно было весь день ритмично руководить движением группы в соответствии с расписанием, считать поголовье реабилитян после каждого захода в дом с улицы, объявлять пять минут до начала мероприятий и сами мероприятия.

Главный терапевт запретил выделять ему помощников и просить помощи у группы. Именно в это дежурство Доктор как никогда близко подошёл к осознанию того, что его так называемое «дно»[188 - «Дойти до дна: отчаяние и изоляция» – раздел Первого Шага.] пробито наглухо, и дальше падать уже некуда. Единственной отдушиной было общение с поваром Зёмой на кухне, когда тот готовил обед, ужин и убирал кухню, а Док в это время мыл посуду. Общение это было скрашено санкционированным Адептами Высшей силы дополнительным пайком и своевольным чаем с конфетами. Весь день товарищи по несчастью обсуждали, к кому же из них первому будет применена высшая мера местного наказания, а именно изоляция в погребе или «трюме». А также они красочно фантазировали о своих возможных резких действиях при том или ином неблагоприятном для них развитии событий. Но второй день дежурства закончился плачевно для Зёмика: после внезапного вызова в консультантскую он вышел весь оттуда весь малиновый с глазами на мокром месте и долго не желал разговаривать. Опытный старший товарищ взял паузу и не лез с расспросами, спокойно дождавшись пока Зёму что называется «прорвёт»:

– Пидорасы! Козлы! Животные! А я ЧМО! Докатился до того, что подставляю свой хребет под шлепок какому-то вонючему Коту!

Это означало, во-первых, то, что Зёмику были выписаны последствия в виде «гычи», которую пробивал замухрышка Кот и, во-вторых, то, что «бывалый урка» смиренно согласился на экзекуцию. Тошнотворный комок застрял в глотке у Доктора и только спустя некоторое время пребывания в ребе и изучения самого себя он поймёт, что этот комок является ничем иным как телесным проявлением ключевого человеческого чувства – страха. Он в очередной раз убедился в слабости ещё одного возможного союзника в бунте или побеге и невольно задумался о том, что же ему делать в подобной ситуации. А в том, что нестандартная критическая ситуация неумолимо приближалась он нисколько не сомневался и не ошибся в своём мрачном прогнозе. Развязка наступила уже в ближайший четверг через день после окончания дежурства.

Перед вечерним чаем Главный Консул по своему обыкновению лично зачитал последствия из дисциплинарного журнала. Доктору был вынесен приговор в семь минут суслика за пепел от Бородовской сигареты на печке. Док для себя определил неприемлемым подобное унижение за заранее спланированную и устроенную против него провокацию. Пока проходило чаепитие он, машинально поглощая сладкое как следует разогнал в себе негативные чувства и мысли. А по окончании мероприятия категорически отказался от несения последствий без объяснения причин. Казах тут же сбегал за Глебом Валерьевичем и тот театрально разгневавшись, приговорил ослушника к заточению в трюм. Главный герой, предвидя такое развитие событий, с готовностью встал, и отправился было собираться в заключение, но неожиданный крик главнокомандующего заставил его «зависнуть» на неопределённое время:

– В погреб в одних шортах и сланцах! Всю остальную одежду у него изъять!

Мощная волна гнева и негодования накрыла Доктора. До этого он видел, как всех трюмовавшихся тепло одевают и обувают, так как в погребе естественно было сыро и холодно. Первой его мыслью было наброситься на Бородатого Демона, но тот предусмотрительно отступил за спины Казаха и Подробного. В молодости Доктору приходилось драться довольно много. Он вырос на рабочей окраине миллионного сибирского областного центра, детство и отрочество пришлось на годы заката Советской империи, а юность в-аккурат на начало девяностых. Уличные драки проходили с переменным успехом, у главного героя был за плечами и богатый опыт побед, и горький урок поражений. Последний раз лет десять назад он по пьяной лавочке схлестнулся с тремя молодцами, его «раненый мотор» не вывез нагрузки и в результате ему слегка свернули нос, а он сломал ударную часть своей правой руки, выбив костяшку безымянного пальца. И не избежал бы он позорной расправы со стороны почуявших близкую победу молодых отморозков, если б не подоспевшие ему на выручку приятели. Отчётливо поняв из той истории, что его лучшие годы уже позади Док стал тщательно избегать ситуаций с «полным контактом», а если уж и надо было «блеснуть чешуёй»[189 - «Блеснуть чешуёй» – (жарг.) выделиться в чём-либо, отличиться от всех, как правило на показуху.], то использовал всевозможные подручные предметы, чтобы победа была гарантированной.

В имеющемся раскладе, при физической стычке с тремя волонтёрами и консультантом ни о каких гарантиях победы не могло быть и речи. Уравнение четверо равноценных противников против него одного в стеснённых условиях никак не складывалось в его пользу. А перспектива быть без толку публично отоваренным ему никак не улыбалась. На активную поддержку со стороны кого-либо из группы после всего увиденного и услышанного здесь за проведённое время надежды не было абсолютно никакой. Поэтому ему ничего не оставалось, как сбросить оцепенение и подчиниться. На его заявление об отсутствии у него шорт, Казах мигом услужливо «притаранил»[190 - «Притаранить» – (жарг.) принести.] ему свои. Док, раздеваясь и облачаясь в шорты, складывал небрежно одежду в свой ящик и одновременно громко и отчётливо огрызался на обидные подковырки Бородатого Духовного Лидера:

– Я под твою дудку плясать не собираюсь и в твоём балагане участвовать не буду! У тебя вон желающих предостаточно! Тоже мне психотерапевт хренов! Возомнил о себе! Весной посмотрим кто где срал!

– Ты всё равно будешь у нас суслика стоять, как и все! – с ехидной иезуитской улыбкой и нескрываемой издёвкой в голосе провожал его в изолятор ненавистный Алтайский Шарлатан.

– Перетопчешься! Хрен дождёшься! – с мрачным напускным спокойствием ответил ему Доктор, проходя в двери зала в сторону кухни, где и был злополучный погреб. Здоровая и тяжелая морозильная камера на колёсиках была отодвинута в сторону, а крышка трюма предусмотрительно открыта. Он молча полез по приставной лесенке вниз.

Трюм (шалим понемногу)

Доктор до этого момента ещё никогда не спускался в местный погреб. Когда они с Асланом на хозах укладывали в него овощи на зимнее хранение, то он подавал мешки с овощами и песок в вёдрах Асланчику сверху вниз и смог рассмотреть только ту его малую часть, видимую через лаз. Трюм был невысокий, тесный с монолитными бетонными стенами, деревянным перекрытием, образующим кухонный пол и неаккуратной кирпичной кладкой под опору печки и дымохода. Всё внутреннее пространство было разделено на стеллажи с банками и кухонной утварью и отсеки для хранения реабилитационного овощного урожая. Спать ему предстояло на двух деревянных ларях, доверху наполненных картошкой. Под голову же предназначался ящик с закопанными в песок морковкой и свеклой, на котором валялись пустые мешки и куски картона вместо подушки, одеяла и постельного белья. Главный герой не успел даже толком осмотреться, как услужливые волонтёрские руки выкрутили электрическую лампочку, крышка люка захлопнулась, и в его новом пристанище стало темно как у негра в заднице. Морозильная камера с шумом была надвинута на крышку погреба, и в воцарившейся после этого тишине он остался один на один со своими нездоровыми мыслями.

Сказать, что главного героя разрывало изнутри от гнева, ненависти и бешенства – это всё равно, что ничего не сказать! Мозг словно парализовало – он даже не собирался приходить в себя и возвращаться в реальность, гоняя по бесконечному циклу проклятия и плевки яда в адрес всех и вся! Только спустя несколько минут после того, как он остался один до него дошло, что в ногах правды нет и можно хотя бы присесть на ящик с картоном и мешками, а не стоять как голый истукан посреди этого чулана. Нащупав в темноте посадочное место, он приземлился на него, предусмотрительно соорудив мягкую подстилку под зад.

Некое прояснение в мыслительном процессе начало налаживаться, и Доктор твёрдо для себя решил, что не собирается здесь героически замерзать как генерал Карбышев в плену у фашистов. А потому ему надо было только дотерпеть до того момента пока все уснут, поднапрячься и открыть крышку трюма, отодвинув морозилку, тем более о том, что это возможно он узнал от Подробного, который в своё время сам так отсюда вылазил. «А дальше даже ничего и выдумывать не надо! Газовый баллон на печку и гори оно всё синим пламенем! Сами уроды говорят, что всем не выжить! Вот и пусть Господь рассудит кто ему нужнее… В конце концов, это вынужденная мера!».

Немного поуспокоившись в результате принятых решений, он начал мысленно перебирать варианты собственной дислокации на момент планируемого взрыва, т.к. в вопросах, касающихся собственной жизни и здоровья, не хотел пускать всё на самотёк и полагаться только на волю провидения. Кроме того, нужно было сохранить наверняка кого-то из товарищей для отмазки в виде оправданий своих действий в последующем неминуемом разборе полётов органами правопорядка и следствия.

От начала его заточения прошло совсем немного времени, и Доктор даже не успел, как следует замёрзнуть, как внезапно за звуком отодвигающейся морозилки открылся люк, и появившаяся в образовавшемся квадрате света Полторашкина физиономия сказала:

– Вот вещи, одевайся! – и вниз полетели ватный комбинезон, тёплая куртка, штаны, свитер, дутые сапоги, шерстяные носки и новёхонькая шапка-ушанка из обшитого синим материалом искусственного меха, которую с последнего выезда привёз Казах и в которой он гордо исполнял роль надсмотрщика на улице. К своему удивлению Док, при этом уничижительном действе преодолев первое мимолётное желание грубо послать Полтораху куда подальше вместе с монатками, начав их напяливать на себя испытал даже некоторое облегчение, так как теперь точно не надо будет никого взрывать в борьбе за свою жизнь, ведь он, конечно же, не был прирождённым душегубом.

Утеплившись как следует, после того как лаз закрылся, Доктор как смог поудобней устроился на своей импровизированной кровати, растянувшись во весь рост. Как ни странно, он испытывал даже некоторое подобие радости, ведь теперь несколько дней можно просто отдохнуть от всего этого балагана и просто не видеть опостылевшие рожи Консула и волонтёров! Да и наконец, элементарно выспаться, к счастью, ватная верхняя одежда смягчала неудобства картофельного ложа, а ушанка с одетым поверх неё капюшоном куртки вполне помогала создать из пустых мешков иллюзию подушки. Звуки, доносившиеся из дома, стали утихать и Док сам не заметил, как закимарил, отъехав в прекрасный мир фантастики и сновидений.

Он проснулся в полной тишине и кромешной темноте от острого и нестерпимого желания опорожнить мочевой пузырь. Обычно узнику трюма выдавалась для этих дел пустая пятилитровая пластиковая бутылка. Доктору же не выдали ничего. Он вспомнил, что успел заметить на стеллаже белые пластиковые ведёрки средних размеров из-под майонеза или шпатлёвки и решил, что вправе использовать одно из них, чтобы облегчиться. Нащупав в потёмках заветную тару, он, торопясь потянул её к себе, при этом предательски громко звякнули стеклянные банки и металлические кастрюли с крышками, стоящие на той же полке. Произведённый шум несколько смутил главного героя, но ни в коем случае не мог помешать ему в осуществлении своих намерений. Оценив наощупь габариты пластмассового сосуда, и признав их вполне удовлетворительными для достижения заветной цели он, испытав невероятное удовлетворение, наполнил в силу мочегонного действия чая и низкой температуры помещения чуть не половину ведёрка тёплой пахучей жидкостью.

Едва успев поставить свой невольно организовавшийся ночной горшок на единственно свободное пространство пола перед приставной лестницей и застегнуть штаны, он услышал торопливые шаги над головой и шум открывающегося люка. Быстро заняв позицию на своём ложе, Доктор стал наблюдать как, несомненно, поднятый с постели, одетый в одни стильные трусишки, и посланный услышавшим шум Бородой Полторашка не услышав ответа на свой оклик начал спускаться по приставной лестнице вниз, поленившись вкрутить лампочку. Полторашкой или Полутораметровым его назвал юморист Фага за невысокий рост, который, конечно же, был несколько выше обозначенной величины.

Этот молодой двадцатишестилетний «мажорик», внук богатой бабушки, занимался боксом, выступал в наилегчайшем «бараньем» весе, много показушничал по этому поводу и просто мешал спокойно жить абсолютно всем резидентам Первого дома, чрезмерно добросовестно выполняя все гадские поручения Верховного Консула. По этой причине Доктор даже не подумал его останавливать или предупреждать, злорадно предвкушая следующее событие. Полтораха спускаясь с последней ступеньки лесенки, наступил на край ведёрка и то перевернулось, смачно выплеснув всё своё душистое содержимое на его голые ноги и сланцы. Наклонив голову в попытке рассмотреть в подвальном сумраке, чем же таким тёплым его так приятно окатило и, сообразив, что произошло, только когда его нос уловил запах мочи, Полторашка в сердцах пнул ведро в угол и пулей стал выбираться из погреба, поливая Доктора трёхэтажным матом и самыми скверными оскорблениями. А душа Доктора в этот миг просто ликовала! Он лежал и беззвучно смеялся, наслаждаясь редким моментом злобной радости от непроизвольного и незапланированного возмездия, которое настигло маленького Адепта Высшей Силы.

– Ты что творишь?! Тебе лет сколько?! А ведёшь себя как пятнадцатилетний пацан! – в освещённом квадрате лаза появилось помятая спросонья бородатая рожа Великого Магистра, опустившаяся ниже уровня кухонного пола и выискивающая глазами местоположение зрелого проказника.

«Вот бы тебя падла ухватить за бороду, да затянуть сюда! Забил бы на хер наглухо, пока б подмога подоспела!» – и с этой мыслью Доктор привстал и продвинулся в сторону люка.

Но то ли глаза выдали его намерения, то ли умудрённый опытом Борода не стал искушать судьбу и на всякий случай тут же увеличил расстояние до его физиономии. Он гневно приказал принести и кинуть вниз половую тряпку для вытирания «этого скотства». Но вытирать особо было нечего, поскольку вся жидкость впиталась в грунтовый пол и, протерев деревянный трапик Док, кинул тряпку в ведёрко в углу. Пустобрёх наверху что-то продолжал вещать в назидание провинившемуся. Доктор, не слушая его снова расположился на своей лежанке погрузившись в свои мысли и вскоре после того, как его заперли и все угомонились опять уснул.

Разбудил его, по всей вероятности, уже после подъёма, так как сверху доносились голоса и топот ног обитателей дома, временно разжалованный волонтёр Второго дома Лангетка, бывший не более чем лет на восемь младше Доктора. Его перевели на резидентство на Первый пару недель назад за бездействие по Программе, а иными словами, за то, что он, став волонтёром забил на все Шаги и с утра до ночи валялся на Втором в консультантской и смотрел телек. Здесь его достаточно интенсивно взбодрили, он от души подежурил, погонял в наряде бомжа, подвигался с сумками дров и рваных сланцев, изрядно пописал последствий после отбоя. Это его подтолкнуло вернуться к написанию Второго Шага, и теперь он чуть не каждую ночь строчил его, что оглашенный, восстанавливая утраченную репутацию.

Лангетыч спустился к узнику со здоровенным бокалом ароматного горячего чая, вальяжно закурил американскую сигарету и начал возвращать здравомыслие Доктору причмокивая похлёбывая чай. Нет смысла цитировать его выступление, Док пришёл к выводу, что оно явно носило заказной характер, а заказчик, по всей вероятности, находился сверху и слушал. Все мысли главного героя вертелись вокруг буквально сводящих с ума запахов чая и сигарет. Но попрошайничать у врагов, а Лангетку он, безусловно, причислял именно к врагам, хотя тот лично не сделал ему ничего плохого, было не в стиле вредного Доктора.

– Да пошёл ты на хер вместе со своей Программой, заумными речами и всем этим балаганом! Приятного аппетита! – оборвав оратора на полуслове, решивший как можно быстрее избавиться от незваного гостя, узник демонстративно повернулся к нему спиной и громко с растяжечкой и характерным треском выпустил кишечные газы.

– А ещё взрослый образованный человек и так себя ведёшь! Я ведь от души тебе помочь хочу, а ты вот значит, как поступаешь! – специально громко заблажил Лангетка, обвиняя Доктора в гордыни и высокомерии, но тот его уже особо не слушал, а снова беззвучно злорадствовал над унижением ещё одной шестёрки ненавистного Алтайского Шарлатана.

Следующими его посетителями через несколько часов стали дорогие Боцман с Фагундесом. Они тоже наперебой выдавали заученную речь, смысл которой сводился к тому, что ему надо покаяться перед Великим Магистром и возвращаться в группу, при этом показывали на потолок, пожимали плечами и улыбались. Доктор был рад их просто видеть, он был рад, что при всех раскладах они оставались самими собою, а особенно он был рад тому, что, вещая без остановки по Программе они одновременно доставали из различных потайных карманов сигареты, спички и конфеты и передавали ему всё это богатство. Он решил подыграть своим товарищам, в надежде, что если Верховный Консул увидит успех их миссии, то позже пустит их к нему ещё. И специально громко заверил их, что обязательно последует их совету, но попозже, а сейчас он хочет немного побыть в одиночестве и отдохнуть от всех. После их ухода Доктор тщательно спрятал в разных местах погреба принесённые дары.

В дальнейшем ему стали давать утром и вечером большой бокал крепкого и сладкого пакетированного чая с куском хлеба. Периодически даже перепадало что-нибудь съесть, то горошница с сосиской на ужин, которую он втянул с взятой тут же в погребе луковицей, чтобы не заболеть. То большая шлемка супа на обед или плов на ужин, а однажды даже дали вечерних оладьев. Время от времени спускавшиеся к нему то Боцман, то Фага, а то и Фага с Лангеткой подгоняли сигарет и конфет, так что в плане снабжения всё было достаточно ровно. Ребята неизменно склоняли его к завершению заточения через покаяние. В качестве аргументов приводились доводы о том, что все несут последствия, что даже Боцман сам со своей позвоночной пластиной давеча стоял суслика. А Пина, Зёма и Фага с тех пор, как он здесь зависает, гоняли по суткам с плакатом о порящей их жалости. Доктор неизменно благодарил их за заботу и советы, но отвечал о своей временной неготовности вернуться в группу.

На самом же деле он для себя уже окончательно решил не подниматься из трюма до конца смены Бороды. Поначалу ему было достаточно комфортно в вынужденном одиночестве. Он особо не мёрз и не голодал, поскольку какой-никакой подкожный жир у него оставался. Несколько сигарет в день ему тоже было вполне достаточно. В первые пару суток он как следует выспался не взирая на время. В свободное ото сна время он много размышлял о происходящем. Чувства и нервы его более-менее успокоились, и к нему вернулась способность логического мышления, которую он напрочь терял в состоянии эмоционального взрыва. Как раз в эти дни завершился второй месяц пребывания Доктора в «Северном сиянии» и может быть это последний триггер перед возвращением домой?

«Ведь откуда у родителей пенсионеров деньги на оплату его содержания здесь? Конечно же, все эти товарищеские «подгоны» запретов в его номер «люкс» делаются с ведома Бороды, ведь если бы он захотел, то мог вообще легко пресечь всю контрабанду. Но если бы его готовили к дому решив напугать, таким образом, для стопудовой «кодировки» от отравы, то финальный аккорд был бы жёстче и красочней. Да и вряд ли его сразу отпустят после трюма – слишком рискованно для организаторов всего этого беспредела. Выходило, что его дрессируют на беспрекословное принятие чужой воли и безропотное подчинение устроителям этого заведения. Ну а с этим точно торопиться не стоило, а потому и встречаться раньше, чем через неделю с Главным Терапевтом было ни к чему» …

Вечером на третьи сутки заточения Полторашка принёс ему тетрадь, карандаш и лампочку, что означало пришла пора писать стандартную для изолированных подобным образом реабилитян работу «Мои похороны». Это пришлось как нельзя, кстати, потому что Доктор невольно начинал прислушиваться к происходящему в доме, его задевал доносящийся время от времени смех ребят, звук телевизора, он даже не отдавал себе отчёт в том, что это проявление банальной зависти. Считая себя патологическим одиночкой, он безуспешно пытался опровергнуть в самом себе базовую человеческую потребность второго уровня «Быть частью», то есть потребности находиться в обществе себе подобных. Написание работы в несколько пафосном стиле с попыткой придания своей персоне преувеличенной значимости несколько отвлекло его, хотя ему и пришлось прожить при этом определённые неприятные моменты. Ведь смысл работы сводился к описанию своей безвременной кончины от третьего лица и переживаний по этому поводу родных и близких.

Утром на четвёртые сутки крышку погреба открыл Большой, протянул Доктору бутерброд с маслом и копчёным мясом с кружкой кофе и сообщил, что будет договариваться с Хозяином о подъёме из трюма после релакса. Консул сдержал обещание, Доктор после восстания из небытия, не переодеваясь, прочитал свеженаписанную работу на группу, огрызнулся по ходу читки на пытавшегося посарказничать Пину и отправился под присмотром Борисыча в сортир и холодную маленькую баню. Наспех помывшись ледяной водой Док, вернулся в группу, где ребята встретили его достаточно тепло, Пиночет извинился за вырвавшийся сарказм, а Японец сообщил, что в его отсутствие присматривал за печкой.

Через пару-тройку дней, к Доктору, улизнувшему с вечернего анализа чувств, чтобы спокойно на кухне поколдовать над упорно не желающими гореть в печке сырыми дровами подошёл Большой и спросил, как тот относится к «афганам»[191 - «Афган» – (жарг.) полный кувырок через голову раздетым до трусов или шортов в снегу зимой и в крапиве летом.]. Земля уже подмёрзла, и на неё тонким слоем лёг снег. Поэтому последнее время опытные реабилитяне, зимовавшие уже не первый раз в этом месте, нагоняли на новичков жути, предстоящим зимним развлечением рассказывая истории связанные с афганами и всячески сгущая краски.

– Резко отрицательно! – не задумываясь, ответил Доктор, ощущая, как у него внутри поднимаются чувства, и проклятый комок снова застрял в глотке.

– А надо, старичок! Сегодня вся группа «хроманула»[192 - «Хромануть» – (жарг.) в данном контексте допустить оплошность, подвести, нарушить правила.], поэтому последствия будут групповыми. Я думаю, по тридцатке кувырков будет вполне достаточно, тем более и снежок свежий выпал. Не подведёшь? – не отрывая взгляда от глаз Дока, Консул изложил убедительную на его взгляд аргументацию.

«Продолжают дрессировать и опять со ссылкой на всех остальных! Вот же паразиты примитивные!» – сразу стрельнула мысль в Докторской голове, но он не стал обострять ситуацию и дал неопределённо уклончивый ответ.

После объявления групповых последствий в виде тридцати афганов каждому жителю Первого дома, включая почтенного дядю Витю, впрочем, героический Дед сам настоял на своём участии, в домике атмосфера стала крайне напряжённой. Больше всех заметно нервничал и негативил Пиночет, ссылаясь на своё подорванное лагерями здоровье. У Доктора тоже играло очко. Помимо хронических бронхита с простатитом, отсутствующих и повреждённых в коленных суставах менисков и сорванной на стройке собственного дома спины его жёстко беспокоила сама процедура столь тесного контакта со снегом, ведь он до этого практиковал закаливающие процедуры крайне редко только в бане и под хороший стакан.

Но, к своему приятному удивлению, после последнего кувырка он обнаружил, что чёрт оказался не таким уж страшным, как его малевали. Из неприятных моментов кружилась голова, горела спина и побаливали негнущиеся колени. Поэтому выматерившись для вида на улице он вернулся в дом, где обнаружил, что атмосфера в избушке резко поменялась на приподнятую, Пина улыбался так, что было видно все обломки его зубов во рту. И справедливости ради необходимо отметить, что Доктор спал в ту ночь как, говорят без задних ног.

Стасик (сила мёртвой воды)