Панкейковый город, вокруг которого сплошной песок

Мартон поставил мяч, сделал семь шагов назад и ещё два вправо, расставил руки и ноги дальше ширины плеч, приподнял спину и на выдохе стал сближаться с мячом.

– Где-то я это уже видел. – подумал Дэн.

Мартон разбил банку.

ТУМАС ЛИНГРЕН

– К кому вы меня ведёте? – спросил Тумас ведомый койотами, сильными ударами локтей по его спине.

Тумаса вели в комнату для свиданий и этот факт истинного пугал его, ведь для тех, кому впаяли пожизненный – свидания запрещены.

– А я успел подумать, что ты сбежал. – сказал Мадьяр, лакая из рюмки.

– А мне можно? – спроси Лингрен, когда его руки привязывали к столу.

– Ударьте его, да покрепче. – попросил Мадьяр.

– Парни… Сжаль… – не успел попросить Тумас, как ему зарядили кулаком в желудок.

У Тумаса помутнело в глазах и всё стало отдаляться.

Он пришёл в себя от удара головой об стол.

– Я думал тебе пиздец. – сказал Тумас, разглаживая опухший лоб.

– Как видишь – мысли оказались ложными. Выпьем! – Мадьяр отпил из рюмки и налил себе добавки, вытащив из-под стола бутылку.

– Не разделяй нас стекло.

– Да брось, если ты поговоришь со мной, обещаю, что тебя казнят уже в субботу. – Мадьяр с одного глотка опустошил рюмку.

– Ссанину пьёшь, да? – спросил Лингрен, вращая кисти для поиска лучшего положения.

– М? – не понял Мадьяр.

– Если бы ты не пил мочу, то морщился бы как ошпаренный!

– Сейчас убедишься! – Мадьяр неожиданно опустил стекло и плеснул немного горячительного в лицо Тумаса.

Тумас съёжился от пробежавшей остроты.

– Сучий ты… – Тумас с закрытыми глазами направил свои кулаки в сторону Мадьяра, но те угодили в поднятое стекло.

– Есть немного. Я хочу обкашлять один вопрос, касающийся Хэрольда Керра. Знаешь такого? – в помощь, Мадьяр влепил в стекло фоторобот.

– Я отвечу, если ты отменишь казнь.

– Ну ладно, сбежать всё равно не выйдет. – сказал Мадьяр и на глазах Тумаса разорвал лефкоарти с текстом, написанным поверх печати чёрной петли.

– Знаю. Женишок Бьонди. – ответил Тумас, виляя головой, надеясь облегчить боль, но только усугубил её.

– Если будешь сотрудничать – дам попить.

– Хитро. Не боишься, что я огрею тебя рюмкой? – оскалился Тумас.

– О нет! Я взял пластмассовый! – наигранно произнёс Мадьяр, величавым голосом и достал пластмассовый стакан, в который налил горький коньяк, булькающий звук которого действовал как бальзам.

Подняв стекло, он резким движением протянул стаканчик Тумасу, и тот давясь, тотчас выдул его и, держа его обеими руками, словно золотой графин.

– Легче?

– Легче. Спасибо. – последнее, Тумас с трудом оторвал от души.

– Ты можешь сказать, где бы я мог найти его? – поинтересовался Мадьяр, играясь со стаканом.

– Нет, честно.

– Поверю на слово. – констатировал Мадьяр. – Как думаешь, что мне сделать с Яном Лаге?

– Ничего. Он добропорядочный гражданин. – отвернувшись пропыхтел Тумас.

– Если называть добропорядочным того, кто закупил партию винтовок, то ты прав.

– Правда!? – Тумас сделал вид, что удивился. – Даже не знаю, зачем они ему! Не могу ума приложить.

– Будь я на твоём месте…

– Но ты не на моём месте. – перебил Тумас.

– Правда, но я всё же доскажу. Будь я на твоём месте, Тумас, я бы стал сотрудничать, потому что на кону стоит твоя жизнь, и если ты её любишь – то лучше проведёшь всю жизнь в этих стенах, чем самовольно всунешь свою голову в петлю.

– А может и всуну! – Тумас обвёл свою голову руками.

– Ну, тогда готовься.

– Ты разорвал лефкоарти!

– Это копия.

– Мудила! – проревел Тумас.

– В какой-то мере. Если сдашь Яна – порву оригинал. – игрался Мадьяр.

– Иди к чёрту! – выкрикнул Тумас.

– Ладно. Приятно было повидаться, Тумас! До встречи! Там, на петле! – он показал большим пальцем в правую от Тумаса сторону. – И я знаю, что замышляет Ян и когда он это замышляет, а ещё я знаю, что Наталия жива и то, что Хэрольд планирует её спасти и какое совпадение – в один день с Яном! Я хотел остановить эту конфронтацию, но раз ты не знаешь, где сейчас Хэрольд… – Мадьяр выпучил глаза. – Тогда я пойду бронировать лучшее место в театре!

Тумас остался во тьме, дожидаясь койотов и прибывая в смутном настроении, вжав голову в свои сложенные на столе руки, он тихо ужаснулся о мысли касающейся своего будущего, а представление себя в петле, вырвалось наружу со съеденным утром бульоном.