Панкейковый город, вокруг которого сплошной песок

LED был весел, зная, что против него всего лишь человек, да ещё и однорукий, но чего он не знал, так это того, что Пиранья не сразу получил свои протезы. Долгим и упорным трудом, в боли и слезах, теряя сознание и не спя по ночам – он отточил свои умения, чтобы его недостаток – не делал его слабым.

– Твой черёд! – улыбнулся, Пиранья и расправил руки, как бы собираясь обнять своего старого друга, а не готовясь его убить.

Барон в это время, взял со стола чистый лист и перо.

– Стояли друг напротив друга, два старых друга, как думал второй, а для первого он был лишь пешкой. – начал писать он. – И вот, величавший себя Виталием Дегтярёвым попытался провести боковой по левому боку, где отсутствовала подчистую, человеческая рука, но был не прост безрукий. Он исхитрился извернуться и ударил своего недруга ножом в спину, но не оставил его, ожидая, что и этого хватит, но он не знал, о секрете Дегтярёва. Что такие удары для него – лишь щекотка. Раззадорив Дегтярёва, он не смог дать отпор, когда Дегтярев, схватив его за туловище – ударил его коленом в солнечное сплетенье. Задыхаясь, поскакал Пиранья, летал по комнате, наполненной мертвецами с гримасами как по слепку: открытые рты, расширенные ноздри и глазницы. Восстановившись, увидел ваш слуга покорный, по взгляду, брошенному на меня. Он, поплутав, поизображав полукруги, сблизился с поверившим ему Дегтярёву и, вогнав нож ему под плечо, зубчатое остриё раздирало вены, связки, сухожилья, но Дегтярёва это только посмешило. Он смеялся в лицо Пиранье, тот в шоке хотел развернуться и бежать. Свинг, кросс и джолт – в таком порядке нанёс их Дегтярёв, хотя, я-с уверен, что он и названия этих ударов не знает.

– Написал записку? – спросил LED, вынув нож и растерев плечо.

– Да. Всё доходчиво и понятно. – Барон подменил свой набросок на заранее подготовленную бумажку и вручил её LED`у, который положил её Пиранье, во внутренний карман его застёгнутой рубашки, нацепленной поверх тонкого пальто.

ТУМАС ЛИНГРЕН

В людских мыслях – Тумас, закоренелый гость тюремных камер, а на деле – он ни разу в них и не был. Ему много раз перекрывали кислород, но он всегда выкручивался и возвращал подачу, но тут, он чувствовал, что ему отрезали крылья, на которых он выпархивал.

Его тело, отвыкшее от сдерживания внешнего натиска, поддалось жесточайшему избиению в первый же день. Тумаса подвесили, без вопросов и допросов: отлупили дубинками с вбитыми в них гвоздями, обхаркали и пометили.

Очнулся он уже в своей камере, где кроме матраса с клопами, которые уже прочно впились в его кожу и жёлтого унитаза с газетами в виде рулона – не было ничего. Даже решетка, из которой, по идеи должен был быть виден свет – была замурована.

Он был одет в тюремную робу ультрамаринового цвета, видно чтобы выделялся на фоне серых стен и на песке, если решиться бежать. Ранение, нанесённое фельдмаршалом, не могло не мучить, ведь о нём не позаботились должным образом и на брезентовой робе уже виднелся мокрый след от контакта с мёртвой плотью.

– Фр-фр-ф-ф-ф-ью. – гулко разошёлся звук, будто кто-то играл в одиночной камере Тумаса.

Его чуткий слух сразу дал знать, откуда пришёл этот звук губной гармошки. Тумас подполз к кирпичу, который был когда-то выбит и по необходимости вытаскивался. Не нужно быть учёным в делах тюремных, чтобы понять, для чего вытаскивался этот кирпич.

– Наталия Бьонди! Какими судьбами?! – разразился Тумас, заставив игравшую девушку вскочить с места в испуге.

– Лингрен! – она швырнула в его сторону гармошку.

– Не попала, крошка! – он извернулся и лёг на спину, развернув голову назад.

– Что ты здесь делаешь!? – она прижала ноги к груди, сидя на своей кровати.

– Что и ты. – он подмигнул ей бровью.

Девушка в отвращении сжала губы и глаза.

– Я не бесчестная воровка, как ты!

– Да что ты, конфетка! А отрубать людям конечности – это ахуеть как честно! – он отпихнул гармошку в её камеру. – Сыграй-ка, у тебя хорошо получается.

– Для тебя только похоронный марш, Лингрен.

– Сойдёт! – хлопнул он руками.

– О боже! – Наталия задвинула щель, пустым шкафом.

ЯН ЛАГЕ

– Говорить буду я – вы для массовки! – приказал Ян. – Лихач! Останови у «Хмельного Дэна».

– У дома-педиков?

– Да, у дома… Кхм…

– Ты не думай, что я ссыкую, Ян, но я ахуеть какой гомофоб.

Ян и Артуро, сидящие позади, засмеялись как не в себя, придерживая друг друга.

– Вы чё ржёте!?

– Расскажи ему, мистер мегамозг! – попросил Артуро. – Ой! Обоссусь со смеху!

– Кхм-Кхм… – Ян дёрнул вороты своей куртки кверху. – Это понятие придумали люди, нетрадиционной ориентации, как издёвку. Гомофобы не любят геев, до такой степени, что готовы отыметь их…

Артуро заржал во всю глотку, затрясся ногами.

– Ты…

– Да, он правду говорит! Ой не могу-у-у-у! – скулил Артуро.

– Поёбаные вороны! – выругался Кике. – Пойдёмте куда вы там хотели! Гей клуб так гей клуб!

– Учитывая, кем ты себя обозвал – это звучит ещё хуже. – высказался Ян.

Лихач сделал вид, что не услышал этого замечания, хлопая дверью машины.

– Оружие в багажник.

– Ещё что сделать? Штаны может снять? А!? – воспротивился Артуро.

– Артуро. Вход с оружием – там запрещён, а этот город не наш и правила в нём – мы не создаём, пока что… Прошу, брат!

– Хуй с тобой – купишь мне кувшин «Сладкого Пегги».

– Два – если не натворишь дел! – обрадовался Ян.

– Идёт. – он плюнул на руку и протянул её Яну.

Ян кивнул и хлопнул его по другой руке, вызвав смятение Артуро.

– А мне что перепадёт? – спросил лихач.

– Не получишь по шее. Как тебе? – бросил Ян.

– Награда заслуживает поднятия!

– Ладно, плюс, ещё один день не буду называть тебя сливой.