– Но ты должен победить!
– Теребиний сильнее меня! Понимаешь?
– Это тот германский красавец с фигурой атлета? Который убивает в два счёта?
– Да. Он уже убил в два долбаных счёта с десяток ретиариев!
– Дерьмо! Тебя с ним поставят? Ты точно знаешь?
– Точно! Больше его ставить не с кем! Я – последний ретиарий!
Дорис расстроилась, но вида не подала.
– А что говорит Базилий? – спросила она.
– То же, что и ты! Что я должен победить!
Лучшая женщина-бестиарий задумалась.
– Что делать, Дорис?
– Есть один способ. Можно попробовать остаться в живых, даже если бьёшься с Теребинием.
– Я готов пробовать! Говори скорее, Дорис! – сказал я и обнял девушку ещё раз.
– На празднике Победы публика обычно жалостливая. Они даже попросили меня не убивать моржа позавчера, и только потому, что он лишился в нашей схватке одного клыка! Но я была сильнее! И куда его теперь без клыка?
– Я не знаю, Дорис. Но мне кажется…
– В общем, когда почувствуешь, что тебе конец – отдай Теребинию руку или ногу, но не голову! Если вызовешь у зрителей сочувствие, они потребуют оставить тебе жизнь! Тем более, что это ваш последний бой! У тебя есть шанс, Писец!
У меня не было ни малейшего желания отдавать Теребинию руку или ногу Марцелллуса, но и других идей тоже не было.
– Я понял. Я понял.
– Хватит трепаться! Писцу нужно выспаться, Дорис!
– Уже иду! – сказала девушка и поцеловала меня в щёку. – Я буду на трибуне рядом с отцом!
Они ушли, а я остался высыпаться.
Но уснуть я уже не мог до самого утра.
24
Утром пришёл Базилий и принес мне какое-то зелье в своей фляге.
– На, выпей! Это прибавит тебе сил сегодня! Пей, чтобы никто не видел! Матёрка запрещена на турнирах! Еле пронёс сюда! Пришлось заплатить стражникам! Выпей всю!
Вероятно, мой учитель таки сомневался в моей победе, но я сделал так, как попросил Базилий.
Поначалу я не почувствовал действия того зелья, потом мне стало веселее, а Марцеллус позабыл об опасности быть убитым в схватке с любезным Теребинием.
А потом ко мне пришёл Безносий и пожелал мне удачи.
– Удачи тебе, Писец! Может, скоро свидимся, друг!
Заиграли трубы, забили барабаны и начался предпоследний день турнира.
Прошла пара-тройка боёв и, наконец, позвали нас с Теребинием.
– Всё, Писец! Сейчас Теребиний тебя кончит! – сказал Фаллакус. – Добегался!
– А вертел я твоего Теребиния! – заявил Марцеллус, хотя я его мнения не разделял.
– Писец оборзел, Теребиний! Кончай суку с особой жестокостью! Как ты любишь!
– За мной не заржавеет! Долбаный мудень будет без рук и без ног валяться и умолять о пощаде! Я ему даже долбаного коротыша отрежу, пожалуй! – заявил Теребиний. – И я не пощажу горемыку, даже если передо мной на колени встанет весь долбаный Рим!
Бородатый наставник похлопал Теребиния по заднице в знак своей поддержки.
– Пойдём, мордатый, я порву тебя в хлопья! – крикнул Марцеллус, а я испугался.
Базилий поскорее надел на нашу с Марцеллусом руку кожаную защиту и вывел из подвала, чтобы мой Kewpie не набросился на Теребиния до начала боя.
Мы вышли к арене, и я увидел Триксия с Дорис, которые сидели на первом ряду с местной знатью.
Дорис отправила мне воздушный поцелуй и показала жест, который с тех пор сохранился в употреблении навсегда, но с неприличным значением, хотя она лишь напомнила мне о руке, которой следовало пожертвовать для спасения жизни.
А Триксий снова показал мне свой кулак. Марцеллус в ответ показал ему длинный язык – этим он озадачил и разозлил своего доброго хозяина.
– Помни про солнце! – сказал Базилий.
– Плевать на солнце! – расхрабрился Марцеллус и плюнул в небо.
– Спокойно, Писец! Перебрал ты с зельем! Бой могут перенести, и тогда тебе уже ничего не поможет, а я не уеду в долбаную Грецию! Убей германского мудня сегодня же! – сказал Базилий и дал трезубец с сеткой мне в руки.
– На арену вызываются гладиаторы: секутор Теребиний и ретиарий Писец! – объявил в свою медную трубу ведущий.
Музыканты заиграли задорную, но героическую мелодию.
Мы тут же выскочили на арену.
Теребиний снял свой шлем и принялся бегать по краю арены с поднятыми руками, в которых он держал гладиус и щит. Зрители приветствовали его стоя.
А Марцеллус вышел в центр площадки и принялся зачем-то вертеть сеткой над своей головой.
– Гонг! – крикнул, наконец, ведущий мужчина с пьедестала, когда Теребиний набегался вдоволь и подошёл ко мне с жуткой гримасой на своей морде.