Раковина

В бурном потоке революции, лихой кто-то пытался уйти с ней на юга. При попытке бегства в постельном белье через границу, он же отколол один бриллиант и прищучил в неизвестном направлении. Но два остались, а с ними и место во всемирно знаменитом, пролетарском музее буржуазного быта.

И это надо же, при эвакуации в Сибирь вещь не пострадала. А тут на тебе, из-под самого носа охранника в зале экспонирования сперли, и хоть бы хны. И как сперли, с какой нахрапистой лихостью?!

В помещение экспозиционного зала Краеведческого музея, купив билеты у контролера для отвода глаз, вошли двое мужчин явно не интеллигентской наружности. Продавщица билетов на них сразу внимание обратила. Кепки на глаза надвинуты, каблуки на сапогах кованные, гром от них такой, будто козел отбивает на кафеле чечетку. В будний день, с утра в музее вообще никого. Поневоле подумаешь дурное, когда в ранний час к тебе вламываются два угрюмых жлоба.

Пенкину такие бдительные контролершы нравились с начала его работы в милиции. Глаза у нее добрые, взгляд вроде елейный, а заглянешь вовнутрь, твердее кованной стали! Обычно эти пенсионерки после службы на режимных предприятиях не могут остановиться от привычки бдить окружающее сполна. Вот по-настоящему ответственные граждане и гражданки! Есть им (не в пример прочим амормфно-телым) дело до сохранности народного достояния. Именно на их сознательности держится советский правопорядок. Чуть чего, и враг не пройдет там наверняка.

Руку того бугая, что билеты покупал, запомнила бабулька с милицейской, фотографической точностью. С такой лапой, в мазуте вываленной, ему не в музеи, в порядочную столовую входить не положено. А туда же, сует рубль рваный, как ни в чем не бывало. Старуха сдачу от такой наглости отсчитала – 80-коп. Мужики к экспонатам, а контролер заволновалась уже тогда. Да разве оставишь свой пост?! День будний, сменщиков не положено, да и не помнили ничего разбойного уже лет как двадцать. Знать бы куда упадешь, настелил бы газетами весь пол.

Но честно, больше всего боялись, что начнут в зале распивать водку. Вот эти безобразия случались у них не единожды. В прошлом году одна пьяная сволочь, задавила чучело медведя панды насмерть. Потом пришлось экспонат отвозить, реставрировать за иностранную валюту. А этот урод на суде заявляет, будто мертвое чучело медведя напало на него по собственной инициативе. Где слов таких нахватался, один черт его знает?!

Но в этот раз поначалу вроде как ничего. Контролер за ними доглядывала сквозь коридор. Идут из зала в зал, не задерживаются особо нигде. Потом чувствует – замешкались, напыжились и вроде притихли. Это как раз там, где драгоценности за пуленепробиваемым стеклом. В том зале делать ворам и хулиганом нечего. Там такие стекла установили с нашего оборонного завода! Директор лично кувалдой демонстрировал. Как со всего маха кувалдой дал! Штукатурка по всем залам сыпалась, а хранилищу хоть бы хны.

А тем временем на подставках из бронированного стекла приноровились граждане распивать неслабо алкогольные напитки. Тихо, укромно и милиция на бобиках по коридорам не рассекает. Сколько раз отваживали уродов от места того, но нет, будто намазали медом! Котролерша веник прихватила, пост вынужденно сдала и туда. А эти супчики громыхают сапогами навстречу. Морды багровые, там с утра духота, прет от них перегаром и чесноком. Вот козлы!

Баба их веником на встречном движении. Присмотрелась – батюшки, народ честной, лица нет на алкашах! Точно двинутые. Один ржет как конь на случке, а второй как заорет:

– Призрак! В зале был призрак!

В это время в дальнем зале как звякнет осколками вшивая стеклянная броня! Надо еще этому директору завода стклопроизводителя всыпать по первое число. Ишь ты, показуху устроил, буржуазный маскарад. Контролерша не робеет, в голос взяла, вцепилась в отребье социалистического народа мозолистыми руками. Да где здоровых мужиков удержать!? У них пиджаки то ли в масляной отработке, то ли в чем позапашистее. К выходу как рванут!

Тогда контролерша к телефону и 01. Пока оперативники приехали, след простыл алкашей. Но наши свое дело знают туго. Через два часа повязали супчиков, те еще не успели протрезветь. Кусты сирени за каруселью облюбовали под сон. Видать, затаиться хотели, облаву переждать, а потом отвалить втихаря. Причастны, они причастны! Но как расколоть, вот вопрос.

Самое в этом деле странное и паршивое оказалось не с механизаторами. И вообще, твердят селяне как заговоренные, мол отородясь не брали никаких музейных экспонатов. По единую копирку твердят, вторые сутки пошли как не признаются. Полезла из мужиков настоящая мистика словно пена из пива.

Выдали на гора, мол кроме них в зале был еще один пацан. В очках, хлипкий такой, улыбчивый, вежливый. Стоял, говорят, у экспонатов, историю изучал, водил по витрине пальчиком. Они его было застеснялись, да где там! Похмелье колбасит, трясет, скорее бы трубы залить.

Отвернулись для приличия, разлили пузырь портвешка в стаканы ровно напополам, закусили малосольненьким огурцом. Только выпили, глядь, пацан воспарил в воздух словно фокусник в цирке. И стемнело в помещении, так стемнело, и будто холодом дохнуло могильным. А мальчонка прямо в воздухе надвинул на голову из-за плеча капюшон, и руки к ним тянет. Длинные, костистые. Страх и ужас.

Тут контролерша вдалеке как заверещит, они и рванули прямиком к выходу. Сзади как бухнется стеклом! Осколки, и грохоту, грохоту!

Бегут, навстречу эта старая коза с веником. А у Вани истерика, ржет нервно и прекратить никак. Глупая баба давай елозить метелкою по мордам, они подались от нее вприпрыжку, а на воле от греха затаились в кусты. В вытрезвитель кому охота?! Может белая горячка началась?! А чтобы трогать бесценные музейные экспонаты, так это ни-ни!?

И проверил их мозги экстрасенс Коля Пенкин, проверил как положено, с пристрастием и без ленцы. Только внутренности их пьяные разворошил, чуть не свалился в состоянии мнимого алкогольного опьянения. Но и это, и всякую непотребную грязь переборол в себе милиционер. Резкость навел, точно, есть образ очкарика, расплывчатый, мимолетный, но есть. Хотя связан он с музеем или с другой какой гадостью, понять сложно. Но чувствуется, что закавыка не просто так.

Потом в деле наличествовал парк Горького в отголосках детства этого очкарика, по какой-то сложной взаимосвязи, скамеечка под тополями эта самая. А дальше по третичным ассоциациям – конченный кавардак, моллюски, капюшоны, холодильник марки ЧТЗ. Имеются в чужих мозгах места засоренные самою нелепою дрянью! Но рациональный след отыщется во всем, надо только покопаться с настойчивой бдительностью. Главное зацепиться за ниточку, а потом свяжется клубок, а из клубка получай готовое дело.

Хотя самая противная закавыка ожидала Колю Пенкина непосредственно на месте преступления. Самое противное заключалось в устойчивом подозрении, что та, дневная катавасия и погром, и битье бронебойных стекол не имели к пропаже Раковины никакого отношения.

Похоже, музейной ценности приделали ноги еще прошлой ночью! А утренний погром – только бравое прикрытие, чтобы сбить его, экстрасенса Колю Пенкина с правдивого мыслеследа. Раковину хапнул кто-то совершенно другой. Не пахло тут ни механизаторами, ни пионерами в очках и галстуках. Грабил кто-то страшный, чужой и совершенно не наш советский.

А эти?! Мальчишки, шалопаи противные. Вот сунут годков по восемь за государственное достояние, сразу повзрослеют в зоне особого заключения. Не то на восемь, повзрослеют на все шестнадцать лет.

Дело вырисовывается

А впрочем, наказание Пенкина пока не интересовало. Он лишь так, мысленно пугал им воображаемого противника. Майор вышел на мыслеслед, и дело было в парке Горького. Я стоял перед ним навытяжку, и он вполне справедливо подозревал, что я и есть тот самый очкарик. А я не знал о таком повороте событий, совершенно ни капельки. Потому мне и грезилась дурь необычайная, про шпионов, да дальние страны.

Но майор Пеннин гораздо хитрей, он то располагал информацией и опытом. Он понимал, что иные о себе плохого не смогут вообразить, а некоторые вовсе не ведают, что творят. Потому нить криминального клубка распутывал с тщательностью и чекистским прилежанием.

Так как лето выдалось достаточно жаркое, о безводных ковбойских прериях мне уже не мечталось. Но банановая республика на берегу лазурной лагуны, пальмы и кокосовые орехи виделись настолько, что почти ощущались.

Еще, где-то в стороне, мелькали манишки и фалды лаковых вечерних смокингов. Пятнами ходили круглые, дряблые лица американских нефтедобытчиков в черных котелках и тонких дужках пенсне. Звенели пиастры, курили толстые гаванские сигары. А самое главное, я очень хотел пистолет с именной, дарственной надписью на память.

– Только не выдумывай себе всякой ерунды, – наотмашь оборвал тогда неизвестный стране, но советский майор – экстрасенс Пенкин. – Нечего лишнего сочинять. В нашем деле и так ребусов в пол кузова. Лучше расскажи мне о Федоре из четвертой квартиры.

И тут во второй раз все это – и парк, и лето, и моя маленькая жизнь, т. е. все, что и во мне, и снаружи, поплыло куда-то вдаль, мимо меня, отдельно от бренного тела.

А был Федор моим самым, нет не совсем самым, но закадычным другом. И знали мы друг друга так давно, сколько знали мир вокруг нас. Будто наш старый двор, в котором родились и выросли вместе.

У человека всегда есть что-то, что он помнит лучше прочего. Что-то бывшее наружное, из-за давности знакомства и ежедневности обстоятельств, ставшее непременно внутренним, своим можно сказать.

Это мой мир. Самая памятная его часть. И от изменений здесь, я отказываюсь напрочь. Не хочу принимать чужое вторжение ни под каким соусом.

Я привык к расстоянию до широких, мясистых листьев платана под балконом на третьем этаже. Я привык к разводам азиатского орнамента на ковре в спальне. Я помню рисунок штор на окнах. Я помню лицо матери…

Оно не меняется. Ничто не в силах справиться с этим. И пусть спешат годы, расширяют границы увиденного, здесь все остается по-прежнему. Иначе, куда же нам возвращаться в конце концов? Иначе, как нам оставаться самим собой? К чему стремиться и откуда черпать силы? Внутренний мир неделим, и грубое прикосновение к нему болезненно, как ничто другое.

А у меня кто-то украл Федора. Я чуть с ума не сошел, а злобный кто-то даже не удосужился сказать мне, зачем и почему. Просто оборвал одну из нитей детства так, как никогда не бывает.

Федор пропал, но об этом не знал никто, даже его родители. Однажды вполне обыкновенным утром мы с Даном вышли во двор, а он нет. Дан пошел за ним домой, а там сказали, что такие шутки глупые. И нет, и никогда не было никакого Федора. А еще, они пожалуются нашим родителям.

Я откровенно застопорился на таком непонятном факте. Мы ж не в сказках живем, а в реальности. И замолчал. Не люблю я свои мысли превращать рупор трибун. А у нас правильный во всем и всегда. Он в буйство впал. Его даже к доктору возили. Он ясность любит, а я в конце концов принимаю факт и начинаю над ним раздумывать. Как есть, так и есть. Нужно только понять механизмы причины и следствия. Мне было легче.

Потом, мы вдвоем с Данном целый месяц искали хоть один след из Федоровой жизни. В школе, во дворе, в секции. И не нашли ничего. Даже жженого пятна от дымовушки на скамейке и то не оказалось. А он мне тогда, искрой чуть не выбил глаз. Получается, не только Федор, все с ним связанное исчезло из нашего мира напрочь.

Это самая необъяснимая вещь, которую я знаю. Ведь если бы я только суматик. Но Дан-то, с его характером? И не сговаривались мы, чай не идиоты. В общем, нас так и прозвали во дворе – два Федора или еще с Федькой в голове. Было над чем поприкалываться у наших пацанов.

– Точно вам Дан воду наплел, – наконец выдавил я.

– Нет, – сказал чему-то усталый и донельзя опечаленный Пенкин. – Я самостоятельно опробовал на собственной шкуре. Пренеприятнейшее занятие ставить над собой такие недобрые опыты.

Только скажу я тебе малыш, что дело у нас больно хитрое и важное. Государственная заинтересованность присутствует в нем. Так-то. Чую я подвох чей-то гадкий и сирый, но всеобщий. Будто хотят украсть у нас, что-то главное. Да вот кто, выяснить не могу. Но выясню, еще как выясню, на то и существует наш социалистический, уголовный розыск.

Неприятности

Пропажа раковины в городском музее, составляла начальное звено в цепи событий, так лихо и бесцеремонно закруживших офицера советской милиции. Когда ему поручили вести новое дело, Пенкин сразу же почувствовал неладное.

Продумано оно, прикрыты ходы – выходы, отвлекающие маневры. Заметьте, стекло рухнуло, только когда мужики из зала ушли. И очкарика кроме них не видел никто, но ведь мыслеслед его был!? Вот когда собрали специалисты из технического отдела ту бронированную стеклянную туфту – витрину по осколочкам, склеили воедино, выяснилось абсолютно невозможное, но как раз по Колиной части.

Он только обстановочку в соответствие привел, восстановил пунктуацию и хронологию, и раз – подтвердилось самое главное. Ограбление действительно произвели заранее, глубокой ночью накануне! И совершили противоправные действия настолько грамотно, что ни один работник музея не заподозрил с утра ничего. С наружности система охраны выглядела как новенькая, а пропажу за пыльным стеклом могли не обнаружить еще с месяц. Вдобавок ко всему улик нормальных ни одной! Ни взлома фомкой специализированной, ни окурков беламора с характерным прикусом, ни отпечатков пальцев, с занозою на стекле.

И скажите, как глубокой ночью можно оказаться в запертой на англицкий замок комнате!? Под сигнализацией к тому же. Она родимая, простая и безотказная напрочь не сработает, будет всю ночь мирно поблескивать лампочкой. А лампочка та, под неусыпным надзором фронтовика-разведчика на седьмом десятке, который божится– матерится, что не спал как на духу.

Вдобавок ко всему, горе – механизаторы божатся клянутся, что пили в зале экспонирования они не водку, а портвейн местного производства! Не просто наводят тень, а предоставили все к тому доказательства, в том числе и пластмассовые стаканчики со следами красной жидкости на боках. Конечно это нужно экспертизою отдельной подтвердить, но не врут, и так видно.

Но откуда тогда в углу зала экспонирования бутылка столичной водки и закусочные объедки? Что они там совершали еженедельный вино-водочный ритуал?! И кто именно и когда? Получается, что главная пьянка состоялась в зале глубокой ночью. Ну это скажите к чему?! Зачем вся мировая дрянь и гадость в двух экземплярах? Может, это какой намек? Ведь не бывает в жизни случайных совпадений. Где тогда хваленый грабительский профессионализм? И при чем тут очкарик, растворившийся средь белого дня? Да бес с ним, с очкариком! Мало ли что померещится двум алкашам. Но водка, мало солененькие огурчики – натурный факт.

Хитрый кто-то не спеша, в полном одиночестве, выпил пару соток столичной и закусил малосольненьким огурчиком, на месте преступления. Но в голову гаду, водочка не ударила, и грабитель поганый протрет посуду влажной тряпкой, на предмет отпечатков пальчиков. Подымит табачком, пепел стряхнет на ковер в стороне, не под ноги, а вот окурок засунет в карман. Ну надо же! Это ж не дело, а целый сюжет для Шерлока Холмса.