Старый дом под черепичной крышей

– Жаль, что сгорела моя рукопись, – сказал профессор. Вот из неё недостающая глава, – и он показал на игрушки. – Но эта недостающая глава, глядящая на нас десятком пар немигающих глазок, гораздо важнее всей моей книги. Что, в конце концов, дороже – исписанная бумага при живом авторе или то, о чём в ней было написано, думаю, что последнее гораздо важнее.

Когда вылезли из оврага, то увидели у вагончика скорую помощь. Муза Карповна и Мария Васильевна были неумолимы. Они всех посадили в машину скорой помощи и отправили в больницу, разумеется, кроме Юры. Не было с ними только Мухаева. Его искали целый день, но безрезультатно. А через неделю в местной газете появилась заметка. В ней говорилось, что в психиатрическую больницу был доставлен мальчик, по возрасту восьмиклассник. Его нашли в лесу недалеко от свалки. Он не знал, как его зовут, откуда он родом и рассуждением был похож на трёхлетнего ребёнка. Когда его нашли, то он прижимал к себе какую-то керамическую пластину типа изразца. Изразец был сильно побит. По оставшимся следам от отбившейся лепнины было понятно, что на изразце было изображено какое-то животное. Далее в газете сообщалось, что мальчика осматривал светила психиатрии профессор Богословский. Он сказал, что от большого внутреннего напряжения, возможно, от испуга, биологическая защитная система ребёнка дала сбой, отбросив его в развитии назад лет на десять. Он так же заверил родителей, что при надлежащем уходе всё восстановится, только в школу ему придётся снова идти в первый класс, потому как полностью восстановить приобретённые знания, особенно полученные в школе, невозможно. На вопрос «Как скоро он пойдёт в школу?» профессор от ответа уклонился.

Глава 61. У мамушки

Никита и Крокыч пролежали в больнице всех дольше. Первым выписали Пал Палыча с Лёней и только через два месяца Никиту и Крокыча. Как только выписка из больницы состоялась Пал Палыч, Никита, Костя, Антон и Лёня вместе с игрушками поехали на кладбище. Из них только Никита знал, где похоронена Елена Никаноровна. Они немного походили по кладбищу, пока нашли могилку мамушки. Во время поиска Никита несколько раз возвращался к воротам и начинал поиски снова.

– Всё из головы выскочило, говорил он. – Вроде здесь должна быть, а нет. Да и вообще был пустырь, а её могилка, в аккурат, с самого края…

– Ты не торопись, – говорил успокаивающе Крокыч. Он опирался на палочку и стоял на одном месте. Ему ещё трудно было ходить, но он упросил врачей выписать его пораньше.

Наконец, с третьего захода Никита радостно крикнул:

– Вот она, родимая! Была одна, а теперь, вон сколько рядом с ней поселилось.

Могилка заросла травой. Земля на ней осела и крест покосился. Ребята быстро принялись за дело. Они повыдергали сорную траву, посадили заранее купленную цветочную рассаду, Никита лопатой оправил могилку и выровнял крест. Пал Палыч вытащил из сумки что-то завёрнутое в бумагу, а когда развернул и приладил изделие к кресту, все ахнули: на керамической табличке, что привернул Пал Палыч было написано: «Здесь покоится игрушечница Елена Никаноровна». Катерина, Дуня, Смуглянка и Белянка насобирали полевых цветов и украсили ими холмик. В кругу самых близких друзей игрушки опять говорили и были настоящими живыми игрушками, как их и создала великая мастерица. На сделанной Никитой новой скамеечке сидел Василий и, склонившись над гармошкой, выводил необыкновенную мелодию, в которой была то бесконечная грусть, то эта грусть сменялась необыкновенной радостью, то вдруг музыка становилась задумчивой, и каждый из присутствующих в ней находил своё, отвечающее его думам, настроению и сердечному восприятию. Все стояли полукругом около могилки, и когда наступило время уходить, вдруг Глиня и Свистопляс разом шагнули за импровизированную оградку и встали около креста.

– Вы это чего? – спросил их Василий.

– Наше место теперь здесь, – ответил Гуделка. – Детство закончилось.

– Так мы решили, – сказал Свистопляс, – мамушка похоронена так, что мимо её могилки идёт много народа, люди будут на нас смотреть и улыбаться, у них будет легче на душе из-за потери близких.

– Прошло то время, когда мы с Свистоплясом хотели переделать мир при помощи экспроприации, – сказал Гуделка. – Теперь мы знаем, что наши действия были неправильные и рождали они в душах озлобление. Сейчас мы решили идти другим путём – будем пробуждать в людях совесть и сочувствие, а вместе это называется любовью. Они будут смотреть на нас, а мы будем их успокаивать, возвращать, хоть на какое-то время, в детство. Люди вернутся памятью в прошлое, вспомнят себя хорошими и добрыми и им захочется стать такими же, какими они были прежде, души их оттаят и они снова будут любимыми.

– Такая наша теперешняя миссия, подтвердил кентавр. – Пусть люди даже в этом скорбном для них месте, где похоронены их близкие, помнят, что любовь сильнее всех на свете, она сильнее смерти, и наше здесь присутствие укрепит их дух.

– А, что, – сказал Пал Палыч, – задача игрушки в веках была не только развлекать и поучать детей, но и очищать души взрослых от всякой скверны; думаю, что наши друзья выбрали тяжёлый и благородный труд – труд служения.

– Я бы так не смогла, – сказала Катерина и приложила платочек к глазам.

– Целыми днями стоять на кладбище,… и даже ночью,… страхи… – проговорила Дуняша и прижалась ещё сильнее к Василию, – ужас какой…

Василий обнял Дуню к себе и сказал, глядя на могильный крест:

– Я, мамуша, так люблю Дуню, что никогда её от себя не отпущу и она меня тоже любит… – и, посмотрев пристально в глаза Дуне, спросил: – правда, Дуняш?!

Вместо ответа Дуня засмущалась и спрятала лицо за лацкан Васиного пиджака, а потом выглянула из-под него и сказала:

– Я помню твои слова, мамуша. Ты говорила: «Жди, Дуня. Как жизнь Васю обожжёт, так он другой станет». Вот я и дождалась.

– Мы все прошли через испытания и все стали немного другими, – подчеркнул Заступник. – Думаю, что теперь из нас никто не согласится ехать в чужие земли; нам надо свою землю обустраивать. – А Гриша добавил:

– Я там был, ребята, и скажу по совести: «Хорошо там, где нас нет».

Вдруг раздался шелест крыльев. Все повернулись на звук и увидели как к кладбищу, низко над землёй, почти задевая крыльями кустарники, кренясь то на один бок, то на другой летит ворона. Вот она сделала над могилками полукруг и неловко села на соседнюю с могилкой мамушки оградку. И все увидели, насколько она была безобразна. Лысый наполовину череп отливал грязной синетой и фиолетовыми заплешинами, и на этом черепе, не мигая, смотрел бельмовый белый глаз, крутой горб возвышался на её спине, кривые цепкие когти впились в оградку и ворона, балансируя на верхней перекладине, открыла широко клюв и выдохнула из себя жуткие заутробные звуки: «Кра- хе-хе!.. радуетесь,… не долго вам осталось радоваться…»

– Пошла, подлая, – проговорил Заступник и замахнулся на горбатую ворону дубиной.

– Не так, остановил его Крокыч и выступил вперёд. Катерина испуганно схватила за рукав пиджака Григория, ведь он уже один раз от неё пострадал.

– Эту дрянь ни один меч не берёт. – Сказал художник. – Против них есть только одно средство и он, сложив три перста, на расстоянии несколько раз перекрестил ворону. Та при этом, как-то скособочилась, с ненавистью посмотрела на Семёна Вагановича, завалилась на бок и упала с оградки на землю, затем вскочила на ноги и ещё сильнее сгорбясь и помогая себе крыльями, зателепалась по проходу между могилками, за ней, злобно лая, устремился пудель.

– Здорово это у вас получилось, – сказал Заступник.

– Эта дрянь только креста животворящего и боится, – ответил Крокыч, а мукомол крепко прижал к себе Катерину.

Они возвращались от мамушки и думали об одном, что вот они прошли через страшные и опасные испытания и остались живы и что они и дальше должны служить людям и истине, каждый в своём деле: ребята будут осваивать школьную грамоту и одновременно с Пал Палычем станут учиться лепить Саратовскую глиняную игрушку, а профессор будет читать лекции студентам. Пока профессор лежал в больнице ему и художнику выделили временное жильё. После выписки из больницы Вениамина Павловича снова стал работать на своей родной кафедре.

С кладбища они уходили немного расстроенными, жаль было оставлять Гуделку и Свистопляса, но что поделаешь, это их выбор, они мужественные и смелые ребята, а остальным игрушкам думать надо было о своём новом жизненном устройстве, тем более, что мамушкиного, то есть, их дома с черепичной крышей, больше не существовало.

– А у нас с Дуняшей скоро свадьба, – сказал Василий, – мы приглашаем вас всех.

– И мы тоже вас приглашаем, но на свою, – добавила Катерина и благодарно посмотрела на мукомола.

– Только вот где её играть, мы не знаем, – добавила Дуня.

– У меня есть идея, – сказал до этого молчавший Лёня, – давайте устроим в нашей студии в «Спутнике» уголок игрушки, но не так, как в музее, а чтобы дети приходили и могли играть, сколько им захочется, там и свадьбы сыграем.

– Я – за, – поддержал его Костя и толкнул локтем брата.

– Хорошая идея, – похвалил Лёню Антон и украдкой посмотрел на Пал Палыча.

– За нами дело не станет, только без согласия глиняшек нельзя, – сказал Пал Палыч.

– Мы согласны,… мы согласны, – наперебой сказали игрушки.

– Это выход из положения, – обрадовано проговорил Василий.

– А ты чего молчишь, – спросил Антон Заступника.

– Моё дело святое, я должен отечество от супостатов оберегать, – сказал Заступник.

– И учить детей быть сильными, смелыми, любить свою Родину, – добавила Катерина, – потому, тоже с нами…

– Куда же я от вас, – проговорил весело Заступник и глаза его радостно блеснули из-под больших кустистых бровей.

– Мы будем заботиться о тебе, – сказал Костя.

– Народ, который не заботится о своих защитниках, о своей армии, вынужден потом кормить чужую армию, – блеснул познаниями Лёня. Конечно, он же почти отличник и много чего знает. Эти слова особенно подбодрили Заступника, и он сказал Лёне:

– Ты, Леонид, учись, тебе ведь этнография по душе. – Лёня кивнул. – Я много чего помню из истории края, обязательно расскажу. А потом мы сходим к Свистоплясу, и он тебе такое расскажет о жизни и быте древних славян, что и не снилось никому. Он ведь реальный представитель того мира.

И вдруг они разом остановились, до них донеслись гудящие звуки. Сначала отдельные, потом они слились в одну неповторимую мелодию.

– Это – Гуделка, – сказала радостно Дуня, – вы слышите!? – это Гуделка прощальную насвистывает!

– Не насвистывает, а нагудывает, – поправил её Пустолай.