Старый дом под черепичной крышей

– Полноте, капитан, – сказал профессор.– В кого вы собрались стрелять? В лучшем случае это будет мираж. В худшем – вы его не увидите совсем.

– Что же делать? – спросил Пал Палыч.

– Силой тут ничего не сделаешь. Тысячу, а то и две тысячи лет тому назад люди это хорошо понимали и знали, как поступать в таких случаях.

– Так, как же? – спросил капитан.

– Думаю, нам надо уговорить зверя, чтобы он передал игрушки на хранение нам.

– А это возможно? – спросил Костя.

– Попробуем… Наверняка ему отшельником поручено хранить игрушку до прихода хозяина. Он отдаст игрушку только хозяину.

– Кто же этот хозяин? Спросил Антон с интересом.

– А ты и есть самый настоящий хозяин, – ответил профессор.

– Как – я…, – опешил Антон.

– Ты среди всех нас самый младший…, потому и хозяин.

Антон немного испугался и отступил за брата.

– Я пойду, загляну под плиту, раз Тоша трусит,– сказал Лёня, и уже было направился в овраг, но профессор схватил его за руку. – Не спеши. И вдруг, сложив руки рупором, прокричал хриплым старческим голосом:

«Хранитель! К тебе обращается профессор Позолотин. Ты слышишь меня?»

«Слышишь меня,… слышишь меня,… слышишь меня…» – отозвалось эхо.

– Да, я слышу вас, Вениамин Павлович! – раздался могучий, точно рокот морского прибоя, голос. – Я разговариваю с вами только потому, что знаю вас. Не обижайтесь,… я уважаю ваши седины, но игрушку вам отдать не могу, – я должен выполнить свой долг перед отшельником.

«Отшельником,… отшельником,… отшельником…» – раздалось по оврагу.

– Откуда голос? – спросил капитан Канивец, озираясь. – Слышится нечто гудящее, как бы со всех сторон…

– Ты веришь, хранитель, что я, профессор Позолотин, не сделаю ничего плохого изделиям мамушки? – опять прокричал профессор.

– Да, я верю тебе, профессор… – послышалось в ответ.

– А чтобы тебе не сомневаться в наших намерениях! – крикнул профессор, – давай объединим наши усилия по сохранению мамушкиного наследия! Давай передадим игрушки детям! Они предназначались им!

– Мне надо подумать.

– Мы подождём.

– Вы правы, – сказал минуты через три зверь. – Я с удовольствием отдам игрушки детям.

– Вот и договорились, идите к нам! – обрадовался профессор.

– Я не могу вам показаться. Дело в том, что я сделан отшельником много страшнее своего брата и вы, увидев меня, можете сойти с ума. После слома дома, изразец с моим изображением был вывезен на свалку и мне пришлось его по ночам искать, чтобы не нанести своим видом людям умственного ущерба. Я долго искал его и потому вы наткнулись на отпечатки моих лап. Я нашёл его. В нём заключена моя сила.

– Он у вас?

– Нет. Пока я искал мамушкины игрушки его у меня кто-то украл и мне его надо опять искать.

– Кто бы это мог быть? – спросил профессор.

– Кто бы он не был – ему уже не позавидуешь, – сказал хранитель. – Его алчность, желание, во что бы то ни стало разбогатеть – есть неизлечимая болезнь. Он заслужил сурового наказания и это наказание найдёт его… Игрушки вы увидите в нише под плитой. Я ухожу, отвернитесь, чтоб не видеть мою тень, чтоб даже от моей тени мозг ваш не пострадал.

– Отвернитесь,… смотрите в сторону контейнера… – скомандовал капитан.

Взрослые и дети разом отвернулись, а когда повернулись снова, то увидели в овраге на плите радостно прыгающего белого пуделя. Он тявкал, приседал и был очень и очень радостен. Видно, он самый первый вылез из укрытия. Пудель лизал подбежавшим ребятам лица и всем видом показывал, что под плитой есть кто-то ещё.

– Вы, профессор, оставайтесь, а мы с ребятами посмотрим, – сказал Пал Палыч, тут легко куда-нибудь провалиться.

– Хорошо, хорошо, – сказал Позолотин, – я только на краешек плиты сяду, устал. – Он подошёл к плите, сел на неё и стал вытирать пот со лба.

Сюда, левее, – говорил Костя, обходя плиту.

– Здесь пещера, – звонко сказал Лёня и, посторонившись, пропустил вперёд Антона. – Иди,… иди, Тош,… ты ведь у нас самый младший…

Пещера под плитой действительно была небольшая, этак, метра два длины.

– Антоша, посмотри, что там? – попросил Пал Палыч.

– Что-то страшновато, – признался Антон.

– Смелее, Антон, смелее, – подбодрил учитель, – чего бояться, когда тебе сам хранитель разрешил.

Антон встал на четвереньки и полез под плиту. Каково же было его удивление, когда в самом конце пещеры он увидел сбившиеся в кучу глиняные игрушки. Они пялили на Антона глаза и молчали. Впереди всех стоял Заступник с дубиной, за ним Свистопляс, он обнажил свой трезубец и готов был сражаться до конца. На Свистоплясе сидел Гуделка, за ними стояли другие игрушки. Сзади всех находились Катерина с мукомолом. Они держались за руки и, казалось, что уже никакая на свете сила не могла расцепить их пальцев.

– Как вы здесь оказались? – спросил Антон Гуделку и Свистопляса.

– Нас вытащил из автомашины доцента зверь, когда мы в неё забрались и сигналили, – сказал Гуделка.

– К сожалению, мы больше ничего не могли придумать, чтобы вас спасти, – сказал Свистопляс,– простите нас. Весь наш расчёт строился на том, что кто-то услышит сигнал автомобиля и придёт на помощь.

– Вы отчаянные, смелые ребята, – сказал Антон, – спасибо вам – и стал вытаскивать игрушки из пещеры.

– Да их тут целая коллекция, – сказал изумлённо Пал Палыч. – Вы чего так на нас смотрите?– спросил он глиняшек. – Мы вам не враги и даже совсем наоборот.

Сбоку на плиту прошмыгнул пудель, он как бы успокаивающе, лизнул каждую игрушку и приветственно залаял. И столько в этом лае было восторга, столько любви и радости, такой радости, которой не испытывает человек. Радость пуделя была совершенной собачьей радостью.

– Я их где-то уже видел? – подумал Вениамин Павлович, вглядываясь в игрушки. – Точно, видел! Значит это был не сон,… высокий лопух,… жара,…. крики Симы,… прохлада намоченного водой полотенца на лбу, а по груди ходит вот этот воинственный дядя с мечом. – Тебя зовут Заступник? – спросил Вениамин Павлович.

Заступник молчал, но профессор заметил еле заметный кивок. – А ты – Дуня? Дуня-тонкопряха? И снова увидел едва заметный кивок Дуниной головки.

– Это были они. Мать и отец, конечно, привержились профессору в бреду, а игрушки нет. Только тогда они двигались, говорили, переживали и рассуждали, а теперь нет. Это оттого, что вокруг много народа, и они не должны выказывать всех своих умений, потому как эти умения могут быть открыты только детям.