Легенда о водяном коне. Часть II. Забытое мстит всегда

Я ловко увернулся и, схватив Марину за лодыжку, стащил ее на пол. Через секунду я был победителем – руки Марины скручены назад, две соблазнительные округлости уперлись в мою грудь, и я впился поцелуями в ее губы. Несколько мгновений – и ставшие безобидными ладони Марины соединились за моей шеей, лицо Марины порозовело, она страстно отдавалась моим поцелуям, с удовольствием подставляя моим губам свои верхние прелести. И тут…

Я поднялся, поправляя брюки.

– Мы можем опоздать на завтрак, – заметил с улыбкой я.

– Подумаешь! – фыркнула Марина, тоже поднимаясь. Она явно куксилась. Ну и пусть себе куксится. Перебьется. Иногда мне казалось, что в стремлении избавиться от своего пуританского прошлого Марина теряла чувство меры. Пора чистить картошку. Сейчас придет Т. Ф. И ставить себя и Т.Ф. в неловкое положение у меня не было никакого желания.

Глава V

На завтрак была жареная картошка с луком, салат, копченое сало и парное молоко – невообразимое сочетание, которое можно встретить только в деревне. И только в деревне оно не влечет за собой никаких последствий для наших кишок, печени и желудка. По крайней мере, для моих: я ел прежде подобную смесь неоднократно, и все заканчивалось всегда благополучно.

Но Марине такой завтрак был впервой (первые три были более традиционные), и она с изумлением, близким испугу, посмотрела на меня, когда я наложил себе в тарелку кучу картошки и салату, прибавив к ним изрядный кусок сала и бокал молока. Но ее удивление возросло еще больше, когда моему примеру последовала поставившая самовар Т.Ф.

– А-а-а, м-м-м… – невнятно промычала она что-то, и я не смог сдержать улыбки, глядя на ее обескураженное выражение лица. – Но ведь эти продукты несовместимы?! Разве можно есть их все вместе?

– Еще как совместимы, – ободряюще улыбнулась ей Т.Ф. – Это ведь все натуральное. Все самое свежее. Не совместимы они только в городе – но разве там молоко – это молоко? Сметана – это сметана? Наполовину – вода, наполовину – химия, консерванты, Бог знает что! Вот и возникает несварение желудка. А здесь, на свежем воздухе, все идеально сочетается и великолепно переваривается!

– Татьяна Федоровна совершенно права! – поддержал я свою троюродную тетю и сегодняшний завтрак. – Завтрак превосходный! Переваривается великолепно! Проверено на личном опыте. Многократно! – я убедительно-утверждающе посмотрел на Марину.

– Пища прекрасная, высококалорийная. Именно та, что нужна сегодня с утра, – продолжала Т.Ф. – Я не случайно сделала нам именно такой завтрак. Ведь нам всем придется сегодня хорошенько подвигаться.

– Нам? – я удивленно посмотрел на Т.Ф. – Вы говорили, что что-то придумали. Вы пойдете с нами в лес?

– Ты почти догадался, Саша. Только не я пойду с вами в лес, а вы пойдете со мной. Нам предстоит маленькое путешествие – семь километров к тому месту, где пятьдесят лет назад находилась деревня под названием Мокрый Луг!

– И нас там ждет пикник! – воскликнула Марина.

– Вместе с продолжением рассказа о моем водяном коне?! – подхватил я. – Отличная идея, Татьяна Федоровна!

– Так что жуйте быстрее, ребята, и собирайтесь. Лучше нам успеть выбрать в лес до того, как жара отобьет у меня всякую охоту перебирать ногами.

х х х

Однако солнце, не обращая внимания на пока еще прохладный воздух, жарило вовсю, и я с тоской думал о тех семи километрах, которые мне предстояло пройти. Дамы чуть впереди меня шли налегке, а за моим затылком возвышался огромный рюкзак, вместивший в себя, благодаря моему джентельменству, почти все содержимое предстоявшего пикника. Мне оставалось только сетовать на старенькую пятилетнюю «Яву», оставшуюся стоять в сарае. Этот «боливар», к сожалению, не мог вынести троих. Мама с папой обещали мне на окончание универа «Запорожец», но вышла задержка: какой-то ветеран, в чью очередь мне должны были дать машину, заупрямился и поднял скандал. Папа был очень огорчен. Он не любил, когда срывалось данное им обещание. Придется теперь подождать несколько месяцев.

Т.Ф. словно угадала мои мысли:

– Хорошо, что твоя «Ява» может вместить только двух человек. Если бы ты приехал на папиных «Жигулях», я бы не выдержала искушения. А теперь вот выберусь на пешую прогулку. Давно я не ходила так далеко. Все возле деревни хожу, ноги свои жалею.

– О, Татьяна Федоровна, неужели вид из окошка машины может заменить пешую прогулку? Приезжай я хоть на «Волге», вы бы все равно предпочли ей возможность пройтись пешком, – сказал я, поддержав собственную значимость. Но я слукавил: папа не мог дать мне машину. Он вообще ее никогда мне не давал. Характер у него на этот счет был кулацкий: что твое – твое, что мое – мое. И как это ни печально, в его рассуждениях было много верного: «Жигули» ему бывали часто нужны для дела, а мне хотелось только пофорсить. Я бы и сам так рассуждал на его месте.

Ивантеевка – деревня большая, и почти километр дополнительного пути предстояло пройти по деревенской улице – расхлистанной и раздолбленной, впрочем, вполне соответствовавшей стареньким мазанкам с покосившимися полусгнившими заборами, тянувшимися справа и слева. Новых домов почти не было – выпросить материалы было практически невозможно, а украсть сразу на целый дом трудно; кое-где заплатами виднелись новые доски на стене хлева, или белела подпиравшая хлевную крышу новенькая дополнительная балка. Впрочем, на большинство строений было невозможно найти каких-либо потуг навести марафет – все явно служило хозяевам до тех пор, пока когда-нибудь не разваливалось от их прикосновения. Впрочем, я подозреваю, подобные происшествия позволяли их участникам получать побольше «бюллетней», и поэтому абсолютное большинство древесных материалов могло быть спокойно – им предстояло умереть естественной смертью.

Здороваясь с редкими прохожими, мы миновали последний дом, и вышли по дороге на пастбище, спускавшееся к озеру. Озеро было хорошо в утренних лучах, казалось чистым-чистым, его гладкая, нетронутая ветерком поверхность слепила глаза, отражая солнце. Вдали, отчетливо видные в утреннем прозрачном воздухе, приветливо-маняще зеленели на сине-золотистом фоне острова.

Мне вдруг безумно туда захотелось.

– Съездим туда завтра? – предложил я Марине.

– Съездим, почему бы нет, – стараясь казаться равнодушной, пожала плечами она. Но по мелькнувшей в ее глазах искорке я понял, что моя идея ей понравилась, – только где тут лодку возьмешь?

– Лютиков даст, я уверен. У него есть лодка? – я обернулся к Т.Ф.

– Кажется, есть, – Т.Ф. задумалась, – Да, есть, он как-то говорил мне, что любит рыбачить.

Навстречу нам показался «Уазик». Едва поравнявшись с нами, он остановился, и из него выглянул сам главный агроном собственной персоной. Легок на помине.

– Здравствуйте, в лес собрались? – раздался его приятный баритон.

Т.Ф. сказала несколько дежурных фраз о прекрасной прогулке в приятную погоду с молодежью и пр.

– Значит, вы туда, а я оттуда, – сказал Лютиков. И тут я заметил, что у него сквозь натянутую для нас на лицо улыбку проглядывает сильное раздражение.

– Я только что из Князевки, ездил за Стекалиным, хотел его из запоя выцепить, хотя бы к жене привезти, она бы быстро его на ноги… Но в Князевке его и не было. Свояк божится, что его месяц уже не видел. Хотя Гришка, конечно, мог и в Федоровку уйти – там у него тоже кто-то не то из родни, не то из друзей. Но туда километров семь. Зачем ему туда идти? Пропал, вот так вот! У нас сейчас каждый человек на счету, план горит, а народ, видите как!? – агроном, все более разгорячавшийся, вдруг запнулся, глядя на наши вытянувшиеся физиономии, среди которых только принадлежавшая Т.Ф. пыталась изобразить какие-то попытки сочувствия.

– Так, значит, вы на Мокрый Луг? – чуть смутившись, спохватился Лютиков, – жаль, не могу вас подбросить, чтоб вам ноги-то понапрасну не бить. Надо срочно на Кологривовское поле ехать.

Я вспомнил про лодку и спросил о ней. Лодка у него действительно оказалась.

– Приходи сегодня прямо, вечером, – сказал он дружелюбно-заискивающе, – Я тебе дам ключи от цепи и весла, а то утром меня найти нельзя вашему брату – мы тут встаем не то, что вы, городские.

Он крепко сжал мне руку, попрощался с нами, постеснявшись при шофере любезничать с дамами, и укатил.

– Хороший он человек, – сказал я, глядя в след шлейфу пыли, оставляемому его «Уазиком», – только вот одного я понять не могу: чем ему так нравятся мои пальцы? – под смешки дам я поднял правую кисть на всеобщее обозрение, – на ней совершенно отчетливо выделялись отпечатки лютиковской пятерни, перемазанной в машинном масле.

Глава VI

Дорога до Мокрого Луга была удивительно живописной – справа расстилалось Спокойное озеро с рассыпанными вдали островами, слева – поля и поля. Острова постепенно стали ближе, и я заметил, что за первыми из них начали появляться заросли камышей, да и цвет озера изменился – оно как бы позеленело – видно, там часто попадались заросли водорослей. Когда я заметил об этом вслух, Т.Ф. вздохнула:

– Мелеет наше Спокойное озеро. Ничто не вечно – это, конечно, так. Но обмеление можно хотя бы замедлить, насколько я знаю. Его надо как-то чистить, следить за его состоянием, но никому и дела нет. А ведь раньше, говорят, лет двадцать назад, еще километра два можно было проехать – и ни разу не встретить ни водоросли, ни ряски. Страшно подумать, пройдет еще лет двадцать, и все Спокойное озеро затянет травой и тиной.

– Ну почему оно обязательно должно зарасти? – возразил я, – Ведь здесь есть же рыбаки, им-то не безразлично, что будет с озером.

– Им-то не безразлично, – с грустным спокойствием согласилась Т.Ф., – но рыбаки-то все любители, на первом месте колхоз, а в колхозе дела идут из рук вон плохо, рабочих рук не хватает – сам вчера слышал!

– Но ведь надо что-то делать! – вмешалась Марина. Ее лицо было в этот момент олицетворением тревоги. – Неужели никто не понимает этого?

– Надо-то надо, и понимать-то понимают, только почти не вспоминают. И делать некому и некогда! – вздохнула Т.Ф. – Оставим лучше эту печальную тему.

Я остановился и посмотрел назад. Было невыразимо-невозможно грустно представить, что лет через двадцать это огромное, отражающее лазоревое небо с редкими облаками зеркало превратится в небольшой пруд возле деревни, окруженный со всех сторон тиной и тростниковым болотом.

Вскоре береговая линия стала уходить правее, и сгустившиеся деревца скрыли от нас предмет нашей общей грусти. Поля справа и слева становились все уже и уже, пока не исчезли совсем. Мы вошли в лес.

На нас пахнуло неподражаемым лесным воздухом, густым, как сметана. Мне всегда безумно нравился этот лесной аромат. Он являет собой некое единство, цельность, а вместе с тем состоит из огромного множества отдельных запахов. Кажется, что сама жизнь со всем ее разнообразием дышит на тебя.

Т.Ф. видимо наслаждалась – вдыхала лесной воздух полной грудью и даже прибавила шагу. Только Марина чуть внутренне напряглась и настороженно всматривалась то вправо, то влево, будто стараясь что-то разглядеть за частоколом деревьев. Наверное, боится. Интересно, почему?

Глинистая дорога неспешно делала малозаметные повороты, кое-где избитый гусеницами и колесами основной путь огибали объезды. Местность медленно поднималась. Деревья то приближались, охватывая дорогу с обеих сторон, то отступали, загораживаясь от нас небольшими полянками, сплошь заросшими высокой травой, маленькими деревцами и кустарниками. Из-за последних, по-видимому, траву скашивать ленились – чистого места почти не было. Лес был самый обычный – липа, клен, вяз, дуб… Изредка попадались светлые пятнышки берез.