– Этот милый «орешек знаний» еще не собирается направить свои стопы взад?
– «Орешек знаний» тверд, и он не привык отступать! – громко зевнув, сказала Марина. – Он рассказывает сейчас Татьяне Федоровне, какие городские профессии ему нравятся.
– Как?! – я даже обернулся, – Ему удалось прорвать оборону Т.Ф.?
– Т.Ф.? – с шутливым удивлением переспросила Марина. – Это, наверное, Тихоокеанский Флот? Но почему он должен быть в обороне?
– Т.Ф. – не Тихоокеанский Флот, – подыграл я ей, – а сокращенно-уважительное наименование Татьяны Федоровны.
– А-а, – протянула Марина. – В таком случае за нее нечего беспокоиться. У нее такой вид, будто она отошла на заранее подготовленные рубежи.
– Ты уверена? Пойдем, посмотрим! – предложил я, подмигнув. – Может, Т.Ф. понадобиться наша помощь? – и, не дожидаясь ответа, я со всей осторожностью устремился в дом. Сняв обувь в сенях, мы на цыпочках прокрались к двери в зал. Выглянув, я чуть было не расхохотался.
Т.Ф. излучала все ту же непроницаемую доброжелательность, а сидевший ко мне спиной Лютиков, все так же эксцентрично взмахивая время от времени руками, рассказывал о том, какие огромные грузди он собрал в прошлый год в Мокром Лесу.
– По-моему, помощь здесь требуется только бедному агроному! – шепнул я Марине, – Т.Ф. – великий дипломат! Вот у кого нужно учиться, учиться и еще раз учиться.
Можно было и дальше наблюдать эту комедию, но я заметил в непроницаемой доброжелательности Т.Ф. признаки усталости и скуки. Моя помощь все же понадобилась. Лютиков просидел бы еще минут двадцать, но я вошел в зал и засыпал Татьяну Федоровну градом хозяйственных вопросов. Светильник разума, наконец, понял, что его время истекло, и шумливо откланялся, неловко обслюнявив руки Т. Ф. и Марины и так сжав мои пять пальцев, что стало ясно – своих двадцати ему точно не хватает.
– Он явно хотел захватить мои пальцы с собой! – объявил я, едва за агрономом закрылась дверь, усиленно потрясая в воздухе правой кистью и разглядывая ее. – Чем-то они ему приглянулись. Наверное, своими ему трудно ковыряться в носу, когда он думает.
– Саша! – укоризненно посмотрела на меня Т.Ф., и я понял, что немного перестарался. – Как ты любишь поерничать! Виктор Степанович очень приятный человек, неплохо воспитанный, с ним можно поговорить. Такие в деревне – редкость. Конечно, он недостаточно образован, сильно не уверен в себе. Но это придает ему еще больше занятности.
– Согласен с вами, Татьяна Федоровна, – миролюбиво проговорил я. – Просто я разозлился на него за то, что он прервал ваш потрясающе интересный рассказ. На самом интересном месте. Может, вы его сегодня закончите? – я уселся на свое прежнее место, призывно глядя на Татьяну Федоровну. Марина устроилась рядышком.
Т.Ф. взглянула на часы и ободряюще улыбнулась:
– Нет, ребята, раз прервался рассказ на самом интересном месте сегодня, значит, это не случайно. Пусть так и остается до завтра. Утро вечера мудренее, время позднее, пора спать. У меня, как вы знаете, режим, – она поднялась с кресла.
– Утром за завтраком я надеюсь обязательно услышать окончание! – сказал я. И голос мой был неожиданно для меня самого очень серьезен.
Глава IV
Утром я проснулся рано, не было еще и семи. Марина мирно посапывала рядом. До восьми ее будить было бессмысленно – Марина любила поспать и все равно ловила бы остатки сна до самой последней минуты. Я встал, оделся и вышел во двор, оставив эту сонулю женского пола обнимать вместо меня теплую подушку.
Ослепительно-золотистое солнце стояло уже довольно высоко над своим традиционным ивантеевским утренним зеркалом – Спокойное озеро, как всегда добросовестно отражало этот небольшой кружок, уже изрядно припекавший. День обещал быть жарким.
На душе у меня было странное тревожно-тоскливое ощущение. Ощущение нежелания чего-то, что неминуемо должно произойти – так определил его я, поразмыслив. Под утро я плохо спал, часто ворочался. Кажется, мне снилось что-то неприятное. Я так и не смог припомнить, что точно, но вроде бы это был какой-то тяжелый сон, кажется, что-то, связанное с Милой Щербаковой. «Неудивительно» – пожал плечами я.
Лучший способ улучшить свое настроение утром – это облиться ледяной родниковой водой. Еще вчера я запас ведро великолепной родниковой влаги. Я набрал полный ковшик этого ледяного наслаждения и вылил себе на спину. Конечно, удобней, когда тебя поливает кто-то другой, но Марину никогда не добудишься, а Т.Ф. натощак, с шести утра до начала восьмого читает в постели – у нее такой распорядок дня. Однако я и сам неплохо управляюсь. Я взял еще один ковшик и вдруг замер. Мне вспомнился еще один персонаж моего утреннего сна. Это был жеребенок. «Мой» жеребенок!
Я еле слышно выругался. До каких пор меня будет терзать этот призрак? С тех событий минуло уже два года, но редкая неделя не проходит без того, чтобы мне не приснились какие-либо перепевы этого кошмара. Слава Богу, что кровавые видения уже не застают меня наяву. Иногда это происходило в самых неожиданных местах.
Я вспомнил, как однажды это случилось в постели с девчонкой, и горько улыбнулся. Мне пришлось выслушать груду ядовито-ущербных упреков в импотенции. Но зато потом… Неожиданно во мне проснулась такая звериная страсть, что эта смазливая форма в пространстве, подцепленная в подпитии на студенческой вечеринке, просто визжала от восторга. Я думаю, что ее бы стошнило, узнай она, видением каких кровавых кусков женского тела это было вызвано. Почему неожиданно вспыхнувший в моей голове образ растерзанных тел Дэна и Таньки вызвал у меня такую странную реакцию, остается загадкой. В свое время я долго ломал голову над этим странным случаем. Мне кажется, возможно, это была реакция на затопивший меня страх, и желание избавиться от него.
Но это было потом. А сначала… Бешеное нервное напряжение первых дней после гибели Дэна сошло, и меня просто начало развозить. Я не мог даже попасть указательным пальцем в кончик носа – простейшее упражнение. Курам на смех! Но я молодец, справился быстро, – похвалил я себя, – внешние признаки нервного расстройства прошли за каких-то полтора месяца. Но вот внутренние – внутренние тянутся до сих пор…
– Бр-р-р, – я выплеснул застрявший в руке ковшик себе на голову и затряс ею, желая избавиться от нахлынувших не слишком приятных воспоминаний.
– Как хорошо, что все это прошло, все это можно забыть! Все это можно выкинуть из головы! Я чувствую себя превосходно, у меня отличное настроение, просто отличное настроение… – бормотал я, ежась под ледяными струями воды. Такие забавные заклинания всегда мне помогали. Недавно я услышал, что американцы рекомендуют желающим добиться в жизни успеха что-то подобное, и был горд тем, что придумал это раньше для себя сам.
– Уж кто-кто, а я-то преуспевающий человек! – заключил я ход своих мыслей, растираясь полотенцем.
Входная дверь скрипнула, и Т.Ф. подошла ко мне:
– Снова закаляешься с утра?! Молодец! – глаза ее светились одобрением и даже чем-то поболее. Ведь сама Т.Ф. не подвергала себя холодным процедурам. Умные люди всегда восторгаются тем, что могут другие, и чего они не делают сами. В отличие от дураков, которые завидуют.
– А как же! Если хочешь быть здоров – закаляйся! – бодро пропел я. – Попробуйте, Татьяна Федоровна. Вам обязательно понравится!
– Да, наверное, надо попробовать… Когда-нибудь обязательно… – голос Т.Ф. из одобрительного стал неуверенным, а затем вообще перешел во вздох, – но не сегодня…
Увы! Т.Ф. вряд ли «когда-нибудь» пополнит ряды «моржей».
– Что сегодня читали? – вежливо пришел я ей на помощь.
– Чехова. Рассказы.
– Да, Чехов – изумительная вещь! – сказал я, чтобы что-нибудь сказать.
– Сколько их ни читала, а всегда перечитываю с удовольствием, – Т.Ф. улыбалась своим недавним впечатлениям. – С утра они всегда отлично подымают настроение.
– По-моему, оно у вас и так всегда отличное.
– Это благодаря моему режиму и утреннему чтению в особенности, – великодушно приняла мой комплимент Т.Ф. – Я пойду к соседке за парным молоком. А ты буди свою невесту – пора готовить завтрак. Я кое-что придумала.
Т.Ф. скрылась за калиткой, а я, почистив зубы, отправился подымать свою «невесту».
Интересно, почему это состояние так деликатно-дурацки называется? Любовница, конечно, не скажешь, но «подруга», «подружка» – это звучит вполне прилично.
Впрочем, Марина вполне могла бы стать моей невестой по-настоящему. Она нравилась мне.
Я стянул с нее одеяло и в очередной раз убедился, как волнует меня этот пупсик. Марина, как обычно, спала лишь в трусиках, что я всегда приветствую. Ножки вполне приличной длины заканчиваются очаровательными ступнями – представить себе не можете – 35-го размера! Красивые обводы бедер плавно сужаются к пояснице – как раз таким образом, что мужской взгляд поневоле не может выбраться из этого эллипса, замыкаемого шикарной попочкой, и скользит туда-сюда, туда-сюда. Жалко, грудь не видно. Хотя, конечно, она немного маловата, маловата. Впрочем, вполне симпатичная…
Да, Марина – не какая-нибудь мокрошлепка на один раз. К тому же и мозги есть. Правда, не так много, но для особи женского пола их присутствие – уже большое достижение. Смущала меня только ее семья – там царили заколдобленные моральные идеалы и нравы чуть ли не пятидесятых годов! До семнадцати лет – до поступления в «универ» – они держали ее под колпаком, чуть ли никуда не выпускали. Но Марина молодец! Расслабляется понемногу. Хотя иногда и действует мне на нервы: так нельзя, эдак нельзя! Ничего, перевоспитаем! Да, ее предки – заповедник живых ископаемых! Я представляю, какой бы разразился скандал, если бы они как-нибудь узнали о моих прошлых похождениях или о подвигах нашей компании. Но они не узнают. Дэна нет, компания давно распалась, «универ» окончен. Прощай, молодость!
Марина дала себя рассматривать с минуту. Затем ее кожа ощутила наступившую прохладу, она поежилась, и свободная правая рука отправилась на поиски одеяла. Одеяла не было.
Правый глаз ее, повернутый ко мне, слегка расщурился и с сонливым укором уставился на меня, а из губ, полууткнутых в подушку, послышалось полувнятное бурчание:
– Это ты украл мое одеяло? Гадкий мучитель! Разве уже пора вставать? Можно же еще спать и спать… Я так сладко спала. Такой сон видела… Отдай одеяло!
– Ни за что, – непреклонно отрезал я.
– Ну отдай! Отдай! Ну, пожалуйста, – невнятно в подушку заканючила Марина, но глаз ее приоткрылся значительно шире, и в нем появилось игриво-лукавое выражение. Я понял, что она проснулась.
– Давай, вставай. Надо завтрак готовить. Т.Ф. уже пошла за парным молоком. Будешь лежать, оболью, – пригрозил я. – Подымайся, рабочий народ! – я подошел к Марине.
– Берите дубинки и бейте господ! – вскричала вдруг Марина, и ее обманчиво-спокойно лежавшая на диване правая нога попыталась меня лягнуть.