Поумнел

– Как ты худа! – со вздохом выговорила Елена Павловна, оглядывая дочь. – И седых волос сколько! Зачем ты это допускаешь?

– Что? – рассеянно спросила дочь.

– Это небрежность!

Опять ей делали выговор за "manque de tenue" [47 - неумение держаться (фр.).].

– Надо следить! Нынче есть прекрасные косметики… Allen или Melanog?ne… A лучше всего пудрить… К тебе пойдет… Cela repose le teint [48 - Это улучшает цвет лица (фр.).].

И туалетом своей дочери Елена Павловна не осталась вполне довольна, нашла, что дочь одевается слишком траурно.

– Кто тебе делал это платье?

– Шумская.

– Какая Шумская?

– Известная… в Москве.

– Est-ce qu'on s'habille ? Moscou? [49 - Разве в Москве одеваются? (фр.).]

Елена Павловна сделала гримасу и продолжала оглядывать туалет дочери.

– Нынче уже нет гладких рукавов… На плечах надо буфы… И талия слишком длинна… И складки… Montre-moi… Сзади уже совсем не так… Надо веером… tu comprends?.. [50 - Покажи мне… понимаешь? (фр.).] веером, в несколько складок, чтобы они лежали плотно и только к самому низу расходились бы…

Антонина Сергеевна молчала. Она опять сознавала себя девочкой, которой читают нотации по части туалета.

– А твой муж? – спросила Елена Павловна.

Она в разговоре должна была беспрестанно перескакивать с предмета на предмет. Иногда это у ней доходило до болезненных размеров.

– Он будет сейчас… Его задержал муж Жени.

– Вы хорошо поместились?.. Я очень рада… А цена?

– Четыреста рублей.

– За один месяц?.. Это ужасно дорого.

Для Елены Павловны все было "ужасно дорого", что не шло на нее самое, ее туалет и разные "безделушки", как она выражалась. Расточительная и мелочная, она вобрала в себя характерное свойство русских барынь – транжирство с грошовым расчетом и полным отсутствием правильной оценки вещей.

– Это не дорого, maman, – позволила себе возразить Антонина Сергеевна. – Целая квартира… Александр нашел, что в отеле неудобно и выйдет дороже.

– Конечно, мой друг… Il faut reprеsenter! [51 - Нужно себя показать! (фр.).]

И, точно спохватившись, Елена Павловна изменила выражение своего детски-подвижного лица, немного сдвинула подрисованные слегка брови и прилегла на кучу подушек.

– Твоим мужем я не нахвалюсь, – начала она другим тоном. – И здесь им очень, очень довольны… Еще третьего дня… мне говорили, qu'il est tr?s bien vu! Что ж? Лучше поздно, чем никогда… И тебя хвалю, мой друг, что не теряла времени… tu t'es convertie, je l'esp?re, ? d'autres idеes [52 - ]Он на очень хорошем счету!.. ты обратилась, я надеюсь, к другим идеям (фр.).… и на мужа повлияла…

"Ах, Боже мой!" – про себя вздохнула Антонина Сергеевна и смущенно опустила голову. Вот как родная мать понимала ее, какую роль приписывала в "эволюции" Александра Ильича!

– Пора! – продолжала Елена Павловна.– Cela devenait scandaleux [53 - Это уже становилось скандальным (фр.).]. И будущность ваших детей!.. Они очень милы… Ты уже виделась с Лили?

– Нет еще, маман, я хотела быть у тебя…

– Благодарю тебя, мой друг, – перебила Елена Павловна, приподнялась и привлекла ее к себе. – Не скрою от тебя… столько лет я за вас обоих страдала и боялась… Теперь все идет… как надо для людей… de notre bord… Lydie, – она назвала вторую свою дочь, – est adorеe de son mari… Он, правда, не особенно блестящ, но идет в гору исполинским шагом… На линии товарища министра… Надеюсь, что и Александр через несколько лет получит пост здесь же… Нынче предводительство – прекрасный дебют. On les cajole beaucoup, les marеchaux de noblesse [54 - …Нашего круга… Лидия… обожаема своим мужем. К ним, предводителям дворянства, очень благоволят (фр.).]. И от него будет зависеть быть скоро камергером.

"Он об этом только и мечтает", – чуть не вырвалось у дочери.

– И внуки мои… здесь же… Я хвалю вас обоих… Ты слишком скромна… но я вижу твое влияние…

Смущение Антонины Сергеевны росло. Мать ее опять опустилась на груду подушек и кокетливо оправила кружевную косынку.

XVIII

К дочери Антонина Сергеевна так и не попала в этот день.

Она было собралась проститься с матерью, но Елена Павловна взяла ее за обе руки и усадила в кресло.

– Погоди, Нина!.. Минуточку… Я не успела сказать тебе… Твой дядя… князь Григорий Александрович… должен быть скоро… Я его просила перед отъездом заглянуть… И про ваш приезд ему известно… Я очень хотела бы, чтобы и Александр застал его у меня.

Князь Григорий Александрович приводился Елене Павловне троюродным братом, но она его выдавала иногда за родного дядю, иногда за "cousin germain" [55 - двоюродный брат (фр.).]. Он был старый и закоренелый холостяк, с огромным состоянием, родни не любил, в России жил мало. Все родственники, ближние и дальние, охотились за ним, но никому он не оказывал расположения. И Александр Ильич, в последний год, заговорил о князе Григории Александровиче, воспользовался каким-то деловым письмом его, чтобы предложить ему свои услуги по продаже того запущенного сада, что стоит в глубине переулка, там, у них, в губернском городе.

Эти заигрыванья огорчали Антонину Сергеевну. Князя видела она всего один раз в жизни и неохотно вспоминала о нем, – до такой степени он был ей несимпатичен.

– Ты понимаешь, – зачастила полушепотом Елена Павловна, – он, кажется, совсем не вернется в Россию… Все свои имения он продал. У него, должно быть, миллионов пять… Разумеется, он переведет их в заграничные банки…

– Это его дело, maman…

– Помилуй, Нина, что ты говоришь? В своем роде последний. У меня братьев не было… Есть еще другие Токмач-Пересветовы… но они – бедные. Уж для них-то он, конечно, ничего не сделает. Tu es sa ni?ce… Наконец, с какой стати такое громадное состояние и пропадет там, за границей?.. Или, как все холостяки, il finira par une dr?lesse!.. [56 - Ты его племянница… он закончит с какой-нибудь красоткой!.. (фр.).]

Брови Елены Павловны задвигались, и она еще долго бы говорила на эту тему, если бы не визит князя.

Она пришла в новое волнение, встала, перешла на другое место, оправила свою кружевную косынку и, когда лакей, доложивший о приезде князя, скрылся за портьерой, шепнула дочери:

– Re?ois-le, chеrie… [57 - Прими его, дорогая… (фр.).]

Антонина Сергеевна послушно исполнила это и пошла навстречу князю.

К ней приближался, короткими шажками, маленький человечек, в синей жакетке и очень узких светлых панталонах. Он казался неопределенных лет; бритое пухлое лицо, сдавленный череп, с жидкими, сильно редеющими темными волосами, зачесанными с одного бока, чтобы прикрыть лысину, – все это было такое же, как и несколько лет назад… Он точно замариновал себя и не менялся… Ему было уже под шестьдесят лет.

– Здравствуйте, князь, – сказала она ему и протянула руку.

Дядей она его не назвала, да он и сам не любил никаких родственных подъезжаний.

– Bonjour, bonjour, – скороговоркой ответил князь, пожал ей руку и оглядел ее своими смеющимися глазками восточного типа.– Maman там?

Он указывал рукой.