Лоб источает соленую влагу
сотру ее платьем, забытым Еленой
она в меня верит.
Загрустившей Сиреной манит принять
подзывающий берег
как Одиссея с гранатой зажатой
между литых ягодиц
«Ну, раздевайся скорей – будет блиц».
Приходит утро. Жизнь уходит.
С восходом солнца стало меньше
минут, отпущенных на бег. На стук.
На ласки с крокодилом
заплывшим в ванну через шов
в пространстве куба из миров
благой сансары.
Мы пропадем.
Узнаем худшее, свернем
нам надо думать.
Ни о чем. И только так, тогда поймем
суровый замысел Системы
поющих нищих
стон Венеры
она звалась и Афродитой —
порочна, чувственна, но праздна
от связей с смертными заразна
вся в белой пене, с дурным глазом
меня рвало.
Над унитазом.
Я что-то съел той звездной ночью
читая скрученный пергамент
где говорилось о Египте
словами предков Бомарше.
Кому-нибудь я вырву ноги.
Напьюсь, взорвусь, совсем убоги
мои задачи, если встану
дойду до двери
вновь к дивану
вернусь, шатаясь от раздумий.
Танцор под гимны полнолуний
кофейный столик бьет виском.
Грозится выжить. Терпит сырость
с кровавым цветом на полу
перелезая через горы – бери, метель
я не смогу. Поем с ножа сухой свинины
волью дешевого вина
«Подуй на рану пылесосом»
себе сказал. И глас козла
издал от радости, что мыслю
не заикаюсь, восхожу
Пречистой деве я служу