Дороги скорби

Я буду петь, а ты, подлец,
Набей-ка глиной уши!»

Диавол сильно осерчал
И, Аиста схватив,
Прекрасный голос храбреца
Он на корню сгубил.

«Так лучше! – Дьявол хохотал. —
Сиди и щелкай клювом!
Так будет с каждым наглецом,
Что мне дерзить удумал!»

Недолго Аист горевал,
Не пала птица духом.
Он смастерил себе свирель
И музыку придумал!

– Удивительно, – произнес я, понимая, что сейчас мне придется объяснять, что именно меня удивило. – Весьма…

Как и ожидалось, профессор Чайка вопрошающе посмотрел на меня и задал предсказанный мной вопрос.

– Очень… Религиозно.

– Друг мой, а как иначе? – профессор Чайка, равно как и я, мыслил на опережение. – Вы же понимаете, что речь идет об эпохе, названной tempus tenebrae, иначе говоря…

– Время тьмы, – закончил я за Генриха. – Я слышал об этом.

– И что же вы слышали?

– Только то, что мне рассказывала бабушка.

– Вы же не считаете, что ваша бабушка, – он покрутил пальцем у виска, – немного того. Не считаете же?

– У меня не было причин сомневаться в душевном состоянии своей бабушки, однако мне кажется, что в её словах было много… – я на мгновение задумался, увидев вдалеке повозку, одиноко стоящую на дороге. Позади повозки мелькали фигуры людей, и я невольно задал себе вопрос, а не разбойники ли это? Служба гонца приучила меня остерегаться подобных ситуаций, ведь я, как и все люди моей профессии, знал об участившихся случаях нападения на перевозчиков ценной информации. Нащупав на поясе рукоять клинка, который я приобрел сразу после нападения разбойников под Братском, прикинул, смогу ли дать отпор противнику, и сразу же ответил на него словами своего приятеля:

– Быстрые ноги подчас полезнее острого меча.

– Ваша бабушка не преувеличивала, а пересказывала вам то, что слышала от своей матушки. – Чайка тоже увидел стоящую на дороге повозку, но не придал тому никакого значения. – Вы знакомы с таким фундаментальным трудом, как «Природа тьмы»?

– Слышал, но не читал, – коротко ответил я, и все мое внимание обратилось на повозку. Голос Генриха скорее раздражал, нежели отвлекал, но я из вежливости не стал его обрывать.

– Вы многое потеряли. Этот труд повествует о тех временах, когда Гриммштайн терзали междоусобицы, а людей – чудовища, как бы дремуче это ни звучало сейчас.

– Люди и есть чудовища, – я не сводил глаз с людей у повозки. Двое мужчин и еще кто-то внутри. – Не все, но монстров среди них хватает.

– Вы правы, но в «Природе тьмы» говорится именно о чудовищах. Это не метафора, если вы понимаете.

Я не знал, что значит метафора, но и разбираться особого желания не было.

– Там описываются разные твари… От тех, кого принято называть русалками, до племени мышеобразных людей.

Я прыснул.

– Ну, или человекообразных мышей.

– О человекообразных людях там говорится?

– Волкер, друг мой, это наука, а не шутки у костра. Не оскорбляйте меня, ради Бога.

– Простите, профессор.

– Так вот, в университете много мудрых людей, и «Время тьмы» долгое время считалось шуткой… Глупым и незатейливым бредом, который был написан во время существования одной небезызвестной религиозной секты.

– Ведьмы Рогатого Пса?

– Именно. Отношение к содержимому упомянутой прежде книги сильно изменилось, сильно.

Мы приблизились к повозке на полсотни шагов, и теперь мне стало очевидным, что нет никакой опасности.

– Господа, – поприветствовал я мужчин, – что приключилось с вами и отчего вы такие поникшие?

– Кобыла подвернула ногу, и мы не можем продолжить путь, милостивый государь, – ответил старший из них.

– Вам нужна какая-то помощь?

– Нет, милостивый государь. Мой старший сын уже ушел к свату и скоро должен вернуться с ослом.

– В таком случае – счастливо, – закончил я разговор. – Друг мой, продолжайте.

Чайку разговор занимал куда сильнее проблем голытьбы, а голытьбу Чайка не занимал вовсе.

Мы успели удалиться от странников на приличное расстояние, и, лишь когда их повозка скрылась из виду, Генрих заметил, как безжалостно я лишил его возможности завести новые знакомства. Он назвал меня ревнивцем, что лично мне показалось слегка оскорбительным, а после лекции об этике и вежливости он поведал об одном интересном случае. Мои замечания о том, что сам-то Генрих не спешил заговаривать с людьми, собеседник пропустил мимо ушей.

– Один из профессоров моей альма-матер всерьез увлекся чтением «Природы тьмы». Не буду ходить вокруг да около, но одна из глав сего труда рассказывает о некоем Густаве, который жил себе в деревне Заречье и в ус, как говорится, не дул. Одной весной он обнаружил своих коров мертвыми и не на шутку перепугался. Густав молил Господа, чтобы несчастье не постигло и его соседей.

– Обычно люди молят Господа об обратном, – заметил я. – Но это я так, не обращайте внимания.

– Обычно – да, но наш-то Густав был человек порядочный. Это в историях ведьм Рогатого Пса все действующие лица сплошь гнусы да мерзавцы.

– Не все, – ответил я. – Есть одна история… «Атаман и его ганза», если мне память не изменяет…. Да и не только она.

– Не слышал, – грустно ответил Чайка. – Теперь вы, друг мой, поставили меня в неловкое положение.

– Не волнуйтесь. До Чадска мы доберемся лишь завтра вечером, а это значит, что вечер у костра и под звездами у нас не за горами. К сожалению, мне так и не довелось рассказать Чайке эту историю, да и в нашем разговоре, друг мой, этому сюжету, увы, места нет. Коли даст Бог и мы встретимся вновь, спроси меня о ней, и, коль буду в здравии, расскажу, не утаив ни слова.

– Под звездами? А как же постоялые дворы?

– На этом участке дороги лишь Аистова свирель. Так вышло, что человек, коего вы назвали порядочным, действительно таким и является, с одним лишь исключением – он порядочный мерзавец.