Хенемет-Амон

– Техену на старой колеснице, – медленно повторил меджай.

Мулат кивнул.

– Не видал такую, – подал голос Нефернен, – хотя торчу тут с самого утра. А дорога через Пер-Бастет всего одна. Техену, или какой другой хмырь, не проехал бы мимо незамеченым.

– Я заступил недавно, – поправил меджай, – говоришь, ты никого не видел? – повернулся он к товарищу.

– Вообще никого, – покачал головой тот.

– Может, Сененмен что-то напутал? Всякое могло приключиться. Жара, горе утраты.

– Не уверен, – возразил Саргон, – он хоть и выглядел плохо, но разум его был ясен.

– Тебе-то откуда знать, добрячок? – опять встрял Нефернен. – Ты лекарь что ли?

– Помолчи, – спокойно оборвал его меджай, а затем обратился к мулату, – мы займемся этим и сообщим жрецам. Убийство священного животного на землях богини Бастет не останется безнаказанным.

Саргон слегка поклонился:

– Благодарю, достойные мужи.

Меджай улыбнулся:

– Да осветит Ра твой путь.

Вернувшись к верблюду, мулат вскочил на Минхотепа, который уже прилично поубавил содержимое местной кормушки.

– Что они сказали? – спросил Джехутихотеп.

– Сказали, что разберутся, – неуверенно ответил Саргон.

– Мне не понравился вон тот, слева, – шепотом произнес мальчуган, взглядом указывая на Нефернена.

– Точно, – согласился мулат, выводя верблюда на дорогу, ведущую с рынка, – мне тоже.

– Он напомнил наставника моей сестры, – добавил Джехутихотеп, – такой же скользкий и хитрый.

– Правда? Он был и твоим наставником?

– Нет, – вздохнул паренек, – меня воспитывал опытный воин былых сражений.

– Так вот почему ты такой храбрый, – подметил мулат.

Они проехали вдоль стены храма Бастет и свернули по дороге на восток, ведущую из города. Шум и гам местного рынка стал понемногу стихать. По правую сторону по-прежнему возвышались стены святилища из красного гранита. По левую – роскошные двухэтажные виллы вельмож с раскидистыми садами и колоннами, по которым вились виноградные лозы.

– Да, – Джехутихотеп немного погрустнел, – мой отец хотел, чтобы я был храбрым и стойким, – а затем тихо добавил, – в отличие от него самого.

– Твой отец не стойкий? – переспросил мулат.

– Нет, – грустно ответил тот, – не очень.

[1] Миу – так древние египтяне часто называли кошек.

[2] Патина – налет на меди и бронзе в результате коррозии металла.

[3] Инпу (Анубис) – древнеегипетский бог погребальных ритуалов и мумификации (бальзамирования), «страж весов» на суде Осириса в царстве мертвых, знаток целебных трав.

[4] Кебхут – богиня бальзамирования и чистой прохладной воды в древнеегипетской мифологии. Дочь Анубиса, помогавшая ему в процессе мумификации.

[5] Фи – рогатая гадюка.

[6] Кидет – одна десятая дебена (дебен 91 грамм).

[7] Немес – головной убор в виде платка. Уши оставались открытыми, два конца свисали на грудь, третий – на спину.

[8] Нефернен – с древнеегипетского «какой красивый».

Глава 10

Исет осторожно вошла в тронный зал. Ее сандалии бесшумно ступали по красному ковру с изображением золотых скарабеев. Когда же она сделала несколько шагов, то застыла, как вкопанная. Темные глаза широко распахнулись. И без того бледное лицо приняло цвет слоновой кости. Дыхание участилось, заставляя вздыматься красивую грудь.

Впереди на возвышении сидела Великая царица. Блики от пламени треножников играли на ее каменном лице. Волевой подбородок смотрел вперед, а в синих глазах горел огонь. Не менее обжигающий, чем тот, что освещал широкие просторы тронного зала. Руки покоились на подлокотниках трона, а пальцы сжимали драгоценные головы львов. Золотой усех тускло блестел в сумраке, белоснежное платье плотно облегало тело. Прямая осанка лишь дополняла образ грозной и непреклонной супруги пер-А. Исет про себя невольно подметила, что Хатшепсут и выглядит, как настоящее воплощение Херу. Только без пшента, хека, нехеха и урея[1].

Исет ощутила, как почва медленно уходит у нее из-под ног.

Великая царица заговорила. Ее голос эхом отразился от стен зала. В нем звучали металлические нотки.

– Пока Аа-Хепер-Ен-Ра не может заниматься государственными делами я, на правах Божественной супруги, буду исполнять этот долг перед Та-Кемет. Приблизься, Исет.

Наложница почувствовала легкий, но решительный толчок в спину и двинулась в сторону трона. Тело плохо слушалось. И не только потому, что она не спала вот уже несколько дней. Не только потому, что все ее мысли были о Джехутимесу. Исет не могла отвести взгляда от этого угрожающего лика. Этого каменного лица и свирепого огня в синих глазах. Когда же она подошла на расстояние нескольких махе, рука телохранителя Хенемет-Амон легла наложнице на плечо. Исет ощутила, как тот аккуратно, но настойчиво давит вниз, заставляя становиться на колени. Ее снова пробила дрожь. Она не хотела подчиняться. Ведь есть только один на этом свете, перед кем она готова склониться. Склониться по собственной воле. Тот, кто хочет, чтобы она держала его за руку… Однако Исет подчинилась. Силы оставили ее. К тому же, чем быстрее закончится это безумие, тем скорее она вернется в царские покои. К своему любимому Джехутимесу. Ее колени соприкоснулись с красным ковром. Властный взгляд Хатшепсут на непроницаемом лице продолжал неотрывно следить за ней. Меджай оставался позади.

– Случилось несчастье, – молвила царица.

Исет вздрогнула и потупила взор. Она не желала встречаться глазами с Божественной супругой.

– Какое несчастье может быть хуже, чем болезнь любимого Херу? – прошептала она.

Крылья носа Хатшепсут едва заметно дернулись, выдавая скрываемый гнев, однако эта вспышка оказалась мимолетной. В следующий миг непроницаемая маска вновь вернулась на ее лицо.

– Разве тебе ничего не известно?

– Нет, госпожа.

– Где твой сын?

Исет вскинула голову и посмотрела Великой царице прямо в глаза. На какой-то момент ей показалось, что это пламя, пылающее в них, начинает перекидываться и на нее. Пожирает своими ненасытными языками, обжигает кожу и причиняет боль. Однако наложница не отвела взгляда. Более того, она почувствовала прилив сил.

– Где твой сын, Исет? – грозно повторила Хатшепсут.