30 лет цинизма. Сбоник стихов

В одиночку на свору идти не моги!
Что один против сотни цепных кобелей?!
И под натиском рухнул хозяин тайги…

Чу! Знакомый рожок заиграл вдалеке!
Эту музыку вспомню я хоть через век!
Я с кровати вскочил и, как был, налегке
Белкой прыгнул под первый ноябрьский снег.

Крепкий воздух ночной полной грудью вдохнул,
Отряхнулся и сплюнул в дорожный ледок,
И плевок на лету засиял ярче звезд
И насквозь, до ядра, матку-землю прожег.

И ударом ноги дверь сарая открыл,
Где в углу было начал ржаветь пулемет,
И родной «Дягтерев» на плечо я взвалил
И на звуки рожка быстрым шагом пошел…

Привели меня звуки на берег реки,
Где привалом стояла огромная рать:
Развевались знамена, горели костры,
Повара торопились паек раздавать.

Я присел у костра, потянулся к огню
И озябшим рукам стало вмиг горячо.
Пламя грело продрогшую душу мою…
Но невидимый кто-то тронул вдруг за плечо.

Оглянулся… Там странный стоял человек:
По лицу – Вельзевул, а по лычкам – сержант.
И не таял совсем на лице его снег…
Тем не менее, был этой встрече я рад:

«Ты возьми, командир, во дружину свою —
Нет в миру мне покоя и радости нет!»
И ответил сержант: «Я тебя узнаю,
В академии смерти я видел портрет…

Был еще я юнцом, когда имя твое
Знали все, кто однажды примерил мундир!»
«Полно, полно, служивый! Ты знаешь не все!
Ты б руки мне не подал – ведь я дезертир!

Я сбежал с поля боя, оставил друзей.
Славу, честь и свободу на сон променял!»
Усмехнулся он хитрой улыбкой своей
И открыл, было, рот, но осекся, смолчал…

И на тему другую пошел разговор:
«Так в какие же земли нацелен поход?»
Он присел и подкинул полено в костер:
«Путь не близкий. На север дружина идет.

Мне один старичок рассказал про края,
Где убил все живое жестокий мороз,
Где уже много лет не восходит заря
И ни звери, ни люди не кажут свой нос,

Где всегда темнота, где ни ночи, ни дня,
Где лежат подо льдом те, что лучше меня,
Те, что лучше тебя, те, что лучше нас всех…
Больше мы никогда не услышим их смех.

Понял я – непростая работа грядет:
Там живые не сдюжат – лишь сгубишь людей!
Да и кто же туда добровольно пойдет
По веленью моих сумасшедших идей?

Взял тогда я трубу и подъем протрубил…
И из мрачных болот, из оврагов и рвов,
Из забытых людьми и богами могил
Встала армия мертвых, услышав мой зов.

Попытаемся с ними те льды расколоть,
Чтоб достать бедолаг и закрыть им глаза…
К жизни их не вернуть, так пускай же Господь
Упокоит их души в своих небесах!»

Я вскочил, с удивлением глядя кругом
На бойцов, что сидели рядком у огня —
Кто с дубиною, в шкурах, кто в латах, с мечом…
И стрелою догадка сразила меня:

«Погоди! Я ведь тоже услышал рожок!
Что ж выходит, я помер? Ответь мне, сержант!»
Он вздохнул и сказал: «Ты во сне отошел.
Так бывает, дружище, – обширный инфаркт.

Не скажу, что скорблю о кончине твоей,
Врать не буду – ты нужен в походе моем.
Да и ты не горюй – вечность жизни длинней!
Ладно, грейся, кури, на рассвете пойдем…»

Я смотрел на бескрайний ночной горизонт…
Вдруг на нем показались зари языки.
Шестикрылый горнист проиграл общий сбор
И оскалил сержант вурдалачьи клыки.

И в колонну по четверо встали бойцы,