Обезличенная жизнь

Он огляделся по сторонам. Действительно, они были одни. Но всё выглядело очень странно. И это – человек-с! Может быть, хозяин устроил спектакль с одним персонажем – дурачком в моём лице? Пожалуй, с меня хватит! Они здесь все чокс-нутые, и меня хотят втянуть туда же. Сейчас, – он мысленно изобразил фигу, – только без меня. Не дождётесь!

– Понятно, что ничего не понятно, – вслух произнёс он. – Насколько я понимаю, это не подарок и, очевидно, я должен заплатить? Сколько я должен за неё, если она такая бесценная?

– Вы совершенно правильно заметили, не подарок, – кивнул хозяин. – За такой товар мы берём ровно столько, сколько он и стоит. То есть книга стоит столько, во сколько вы её оцениваете.

– Интересно, – пробормотал он, и вытряхнул из карманов всё, что у него там оставалось.

– Вы совершенно правильно поступили, – произнёс хозяин, – именно это и есть её самая справедливая стоимость.

На этом они распрощались. Он сунул свёрток за пазуху, вышел из магазина и направился домой. День клонился к вечеру, он так ничего и придумал насчет денег, вырисовывалась картина полной безысходности его положения.

Квартира встретила его своим холостяцким бытом и каким-то, как ему показалось, казённым запахом. Он прошёл в единственную небольшую комнату, вынул из-за пазухи свой свёрток и машинально положил на стол.

В комнате было всё необходимое для жизни, но устроено просто до примитивности. Стол, три стула, шкаф для белья и одежды да телевизор составляли её нехитрое убранство. Посередине стоял диван, на который он, едва найдя силы раздеться, тут же плюхнулся. Единственным украшением и гордостью, по его мнению, были многочисленные книги. Они тоже в беспорядке стояли на самодельных полках. Многие из них валялись на столе и полу, придавая пространству комнаты элемент хаоса и беспорядка.

Одиночество было его естественным состоянием. Всякий раз, возвращаясь, домой и, переступая порог, он попадал в мир мечтательных фантазий. Здесь могло произойти всё что угодно. Сквозь стену мог войти какой-нибудь путешественник по времени с рюкзаком за спиной, и, даже не напугав его, пройдя через всю комнату, а иногда и прямо через диван, и лишь поздоровавшись, выйти через противоположную стену. Где-то там, в углу потолка, мог сплести свои сети большой паук и потом, моргая огромными глазищами, гипнотически вызывать на разговор. Но только стоило заговорить с ним, как он начинал корчить противные рожи, а затем, вдруг почему-то обидевшись, уползал восвояси. Да мало ли что могло тут происходить, всего и не упомнишь… Бывало, такое увидишь – аж дух захватывает, хоть роман пиши! Иногда он даже пытался всё это переложить на бумагу, бежал к столу и… Сюжет буквально разваливался всякий раз, как только напрягался его ум. Даже, скажу по секрету, приходила она. Да-да. Пусть меня простит наш герой за интимные подробности, это была она. А почему бы ей не быть? Это же несправедливо: он есть, а её нет? Это только у них там – there is the West[3 - Там на западе – (англ.)], он может быть с ним, или на худой конец – сherchez la femme[4 - Ищите женщину – (франц.)]. У нас ведь, как уже было сказано, всё иначе: сама приходит (когда её совсем не ждёшь). Так и здесь – придёт откуда ни возьмись, сядет рядом и молчит. Губки надует, глазками стреляет, а как заговорить, так хоть тисками вытаскивай. Это только потом он понял – сам должен догадаться, чего она хочет. Психология… До психологии ли тут, когда сплошные происшествия кругом творятся! Надо ведь за порядком следить, а то натворят чего-нибудь всякие тут…

Его бурная фантазия могла определить два пути его будущего, два полярных места в социуме: жёлтый дом либо литературная известность. Но первое как-то особо не привлекало, а второе всё не получалось да откладывалось. Так вот и жил – то случайными заработками, то от кредита к кредиту. Хотя ВУЗ, конечно, окончил и, надо сказать, с отличными оценками. Подавал большие надежды как историк, и даже аспирантуру предлагали, но не сложилось…

Сегодня мысли не позволяли ему отклоняться от «злободневной темы», сужали горизонты его комнаты до точки вселенского взрыва, поэтому «шаловливые персонажи» – сожители не спешили дать разгуляться его неуёмному воображению.

«Что делать? – думал он. – Знакомый вопрос ещё с XIX века. Вон они – классики, все здесь собрались, – оглядел он своё богатство. – Всё-то они знают, на всё имеют ответы, но молчат. Вот и первый из них, так сказать, зачинатель всего – Александр Сергеевич. Ведь с него всё началось, а потом внезапно закрутилось, завертелось и понеслось – Лермонтов, Гоголь, Достоевский, Толстой… Что молчат? Почему не скажут: что это за жизнь? Целые тома исписаны, а ничего не меняется – всё те же персонажи, всё те же проблемы, а решений нет. Вот какой совет дал бы мне Фёдор Михайлович, – спросил он себя, глядя на томик Достоевского, – не быть „вошью дрожащей“? А кто она такая, эта вошь? Может быть, в то время она и была дрожащей, а нынче совсем наоборот: оглянешься вокруг, так одни вши и бродят, причем вовсе не дрожат. И откуда только взялись на нашу голову?»

Тема о вшах увлекла его своим философским рассуждением, и он вдруг вспомнил, что совсем недавно пролистывал старенький, дореволюционного издания, сборник народного творчества, где попалась ему на глаза небольшая заметка о вшах. «Как кстати, – подумал он, – совсем недавно я читал её и теперь вот об этом же и рассуждаю. Наверное, не просто так это произошло». Он задумался и постарался припомнить тот текст: «Когда Бог сотворил первых людей, то они были чисты и не знали, что такое вши. Но одна баба с дочерью, мучась бездельем, как-то раз сказала: „Ах, Боже ласковый! Нет у меня работы; дай ты мне, Боже, с неба хоть казюлек, так я их буду бить“. Бог на неё разгневался и послал ей целую жменю вшей, и они так расползлись, что они с дочкой не могли их перебить. Из-за неё вши расползлись по всему свету….»

Он задумался: – «Хм, а ведь действительно люди когда-то были чисты. Чисты в своих помыслах и деяниях, а в безделье – завшивели. Значит, вот откуда взялась эта вошь – от нашего духовного безделья! Да, мудр наш народ, всё, оказывается, знал, только мы теперь всё забыли! Вот она откуда взялась – от Бога, это наказание за то, что перестали свой долг перед ним исполнять. Именно так в народе и полагали. А дрожащая она оттого, что знает – только человек это поймёт, конец ей. Вот и притаилась. Но в том-то и проблема, что крепко она обосновалась. Так крепко, что теперь думает, будто она и есть сам человек. А знает ли сама, что она вошь? Где там! Вон, в дорогом автомобиле, – посмотрел он в окно, – не вошь ли сидит? Покуривает себе свою сигарку, сигналит, разгоняя прохожих по тротуару, дороги ей мало, и довольно так улыбается во всю свою вошью пасть! Ну не вошь ли? Она самая! Отборная, наглая, бессовестная вошь! А попробуй ей замечание сделай, такое начнётся! Другие вши прибегут на защиту да всякими «корочками» перед носом размахивать начнут. «Ты кто такой вааще, чтобы указывать нам?» – заголосят. Стало быть, вошь с «корочкой» – это уже не просто вошь, а супервошь, вошь в квадрате. Вошь в законе. А не завшивела ли совсем Россия? Вот как может быть стоит вопрос.

И вправду, – представил он, – спросят меня такие вши: «Да кто ты есть такой?» Что отвечу? Вот кто я такой? Когда в человеке не видишь Человека, то кем он может быть? Вошью? А для вши и убить не преступление. Даст ли, например, ответ Феофилакт Косичкин, он ведь, как известно, всё знает?»

Тут он быстрым шагом подошёл к своим драгоценным полкам, схватил томик Пушкина, открыл на первой попавшейся странице и прочитал:

И так он свой несчастный век,
Влачил, ни зверь, ни человек,
Ни то ни сё, ни житель света
Ни призрак мёртвый…

– Вот тебе и на, что же это значит? – воскликнул он и подумал: «А значит ли это, что я, ни зверь, ни человек, влачу свою жалкую жизнь? Нет, и не жизнь даже, поэт не упоминает о ней. Да, о жизни так нельзя – слишком велика она, чтобы зверю или кому-либо ещё жить. Жить может только Человек! Но кто это? Кто я?»

Он сел за стол, на котором лежал чистый лист бумаги, и задумался о чем-то новом, неизвестном. Им завладело какое-то сильное, незнакомое до этого момента чувство. Он схватил ручку и бешено, без остановки, будто под диктовку, стал набрасывать на листе строчку за строчкой:

Я день за днём свой стих сплетаю
О чем пишу? – Совсем не знаю.
Порою просто так – болтаю,
Но чаще все-таки слагаю,
Какой-то нити дивный путь:
Быть может быть, когда-нибудь
Его я точно распознаю.
И плана вечного открою суть,
Когда-нибудь… Когда-нибудь…
Что стоит в вечность окунуться?
Глаза закрыть и обернуться:
Хоть князем, с воинством своим,
Хоть райским змием, хоть благим,
Отшельником, бродягой иль злодеем.
Я мог быть – редкостным затеем.
А буду кем? – Кем захочу!
«Но то дорога к палачу!» —
Так скажет мне отец – наставник,
А позже спросит брат – привратник…
На что мне эти приговоры,
Нравоучения и споры.
Монетой звонкой заплачу.
Судьбой своею сам верчу.
Ведь молод я. Мой мир – просторы,
Богатства брошены к ногам,
И мысль одна – всё это нам.
Бери, хватай и наслаждайся.
Ну что, мой друг… – да не смущайся,
Забудь про бренные года,
Они пусть мчатся в никуда.
Шальными, пьяными конями
Промчатся праздными словами,
Но только их недолог путь,
Опять же, вновь, когда-нибудь…
Придётся сделать остановку,
Познать ослиную морковку,
Руками голову обнять
И помолиться раз так пять.
И вскинуть голову и руки,
Небес внимать… плоды разлуки…
А дальше вечность вопрошать,
Её немыслимые муки —
И тело вечно бичевать.
…………………………………..

«Ну что, мой друг! Да что за бредни! —
Воскликнешь мне, садясь к обедне, —
Не время нам вечеровать,
Ещё от жизни можно брать:
И то, и сё, и так, и этак.
Когда придёт пора таблеток,
Мы хитрый план свой воскресим
И всё по счёту возместим.
На то ли движем мы науку,
Чтоб нагонять, как прежде, скуку…»
Устал я, впрочем, от речей.
Пойду в кабак – гонять чертей…