Грех

– Поделись с нашими читателями своими увлекательными приключениями в школе! Кто, например, пытался тебя втайне побить, с кем и за что ты соперничаешь. Насколько я знаю, тебе почти нет равных в школе, кроме Виктора де Ноблэ, конечно. Ну, Виктор происходит из древнейшей аристократической семьи, которых все меньше остается в Англии. И, хотя его родители не так богаты, как твой отец, но у них есть класс, а это дар, который может быть только врожденным. В какой-то миг ей показалось, что сейчас он ударит ее… По лицу. Или схватит за волосы и вышвырнет в окно. Или скинет со стула на пол и начнет нещадно пинать ногами прямо в живот. Его глаза потемнели, а губы сжались, превратившись в тонкую бледную линию.

– Да как вы смеете! Я же предупреждал ваш отвратительный журнальчик, что не собираюсь говорить о личном! Вы и так вылили на меня кучу грязи, когда издевались надо мной, моим отцом, моей умершей матерью в своих жалких писульках! Вы бы радовались даже смерти собственных родителей… если бы вам заплатили за статью про их похороны! – его голос, возросший до крика, сорвался. – Я же просил вашего редактора, чтобы мне прислали на интервью кого-нибудь другого! Или те, кто варится в этом дерьме, слышат лишь то, что им выгодно?

Ей ни с того, ни с сего захотелось попросить прощения. Особенно про ту действительно гадкую статью о смерти его матери, которая покончила с собой в огромном особняке. Пока Адам Джонсон резвился на Багамах с очередной красоткой-моделью, а их практически интимные фотографии оказывались во всех развлекательных изданиях, его жена Люси страдала от одиночества и от ревности, которую искусно разжигали журналисты. Рита понимала, как ему было тяжело, тогда еще совсем маленькому, сначала пережить эту смерть, затем… простить отца (если он его простил, конечно), а потом еще и жить дальше. И переваривать всю ту грязь, что многие годы лились на него и на его отца. Большинство журналистов (не только Рита), смаковали странное самоубийство, которое под определенным углом могло бы даже сойти за убийство или за попытку доведения до самоубийства. Смаковала и она, хотя и без особой радости. Смерть красивых женщин никогда не вызывала у нее особого восторга. Наверное, сказывалась редкая женская солидарность.

Журналистка тонула в этих зеленых глазах, которые наполнились слезами. Ей вдруг отчаянно захотелось обнять его, утешить. Но… на них все смотрели! Да и не позволил бы он ей к себе прикоснуться, а кроме того, не могла же она разрушить тщательно взлелеянную репутацию безжалостной стервы.

– Держите себя в руках, мистер Джонсон! – ненавидя сама себя, произнесла она чеканным сухим голосом. – Вы же, как-никак, будущая звезда! А теперь, если не возражаете, продолжим. Или вы решили сбежать? Может, вы боитесь меня? – ехидно добавила она.

Слезы в зеленых глазах высохли, словно первые капли росы на весенней листве. Он поднял подбородок, принимая ее вызов, хотя не мог ни понимать, что в словесной дуэли журналистке нет равных.

Она заметила, что Гарри уставился на нее с опаской и с любопытством одновременно.

– Наверное, ты хочешь сказать мне какую-то страшную гадость? – парень откинулся на стуле, чуть прищурив изумрудные глаза. – Давай же, не стесняйся – после множества репортеров, которые каждый день рвут меня и отца на части, меня уже сложно напугать. Да и не скажу, чтобы я кого-то из вас боялся. Он снисходительно улыбнулся, беря себя в руки.

– Просто мне неприятно… как различные ничтожества, вроде нищих журналистов, гавкают на меня и отца, потому что они сами – никто. Конечно, проще оскорбить тех, кто чего-то добился, чем самому добиться успеха. Для этого же надо потрудиться! А ваша работа – это просто изливание желчи. Да и язык у репортеров, как говорится, без костей. И все-таки, я думаю, наше интервью пора закруглять.

– Почему?

– Устал от всяких сучек, – он ослепительно улыбнулся, развалившись на стуле. – А если серьезно – может быть, потому что слишком много знаю про ваши методы. В некотором роде я тоже профессионал. Я ведь стал известным с момента моего рождения. Что большинству журналистов, конечно же, не светит никогда. Ваш брат для меня – это духовный калека с множеством комплексов и проблем.

Рита фыркнула:

– Ты считаешь себя психологом, чтобы ставить кому-то диагнозы? А тебе не приходит в голову, что мы просто выполняем свою работу? Ведь все-таки профессия репортера вторая по важности… – она хмыкнула, – после проституции. И такая же древняя. И, несмотря на прошедшие века, до сих пор актуальная и модная.

– Вы все только пытаетесь приобщиться к талантливым людям, Рита, – ледяной взгляд шокировал ее, как и бесконечная боль, отразившаяся в глазах. – Только смерть – лекарство от всех подонков этого мира. А лекарство от глупости, к сожалению, никогда не придумают.

– На всех подонков у тебя силенок не хватит, – она тяжело вздохнула и потерла виски. Кажется, ее должно было как-то поразить, шокировать или, даже обрадовать их непринужденное общение с нотками философии и психологизма, странного в устах столь юного существа. Ведь мальчику было только шестнадцать!

Как-то поразить.

Может быть, даже обрадовать…

Но за последние годы мир для нее утратил прежние краски. Словно на женщину упала каменная плита-надгробие – и придавила, задушив на корню все чувства, все эмоции, все искры жизни. Словно она была свечей, которую задул резкий порыв ветра. Так что даже их соперничество, обличенное в форму почти вежливого общения, было для нее чем-то серым и скучным. По крайней мере, она пыталась себя в этом убедить.

Рита опустила голову и вздрогнула, ощущая себя загнанной зверушкой, которая оказалась в тупике. А в нескольких ударах сердца от нее затаился охотник.

– Тебе ведь приходилось ощущать неотвратимость бесконечности? – тихо прошептал он, коснувшись ее ладони, распластавшейся на столе, как дохлая медуза.

– Да, – она подняла на него обезумевший взгляд. – Неужели ты постоянно это чувствуешь? Как ты еще не сошел с ума?!

– Вот поэтому многочисленные читатели различных изданий считают меня психом. Хотя они всех звезд считают сумасшедшими, не понимая, что оригинальность – это признак белой вороны. А белая ворона – это редкая птица, и почти такая же желанная, как и синяя птица счастья. Просто остальные черные вороны слишком завидуют невиданному оперению – и стараются извести тех, кто выше их. Для этого даже твоих остреньких, ехидных статей не надо. Они пытаются поставить себя на мое место и, естественно, делают соответствующие выводы, что на Олимпе места только для избранных, а не для ничтожеств с острыми язычками.

– Ладно, мне пора статью писать, – она резко вскочила и направилась к выходу.

– Счастливо! – Гарри небрежно поднял руку и помахал ей вслед.

* * *

Приехав к своей возлюбленной, Антуан де Вилл не нашел ее в спальне, хотя постель была разостлана, а лампа горела.

Он обнаружил женщину в кабинете. Сидя в одной комбинации за письменным столом темно-коричневого дерева, она уставилась немигающим взором змеи на экран ноутбука.

– Антуан? – она подняла голову, заслышав его легкие шаги, отрываясь от экрана.

Он с грустью заметил темные синяки под ясными глазами и какое-то неживое выражение прелестного личика. Волосы казались чересчур яркими на фоне поблекшего лица. Она потерла лоб.

– Ложись спать, уже поздно.

– А тебе еще много?

– Да нет, я редактировала. Уже все.

Она сохранила статью и отправила электронное письмо.

– Bcel Я закончила с этим кошмаром, – она попыталась выдавить из себя улыбку. – Давай лучше спать.

– Ты поругалась с Гарри? – тихо поинтересовался мужчина, обнимая ее. Она уткнулась носом в его подбородок. – Твое идиотское начальство снова захотело крови несчастного мальчика?

– Да, что-то этом роде, – она отстранилась, нахмурившись. – Но я постаралась написать не такую гадость, как обычно. Все-таки он молодец. Даже будучи сыном голливудской знаменитости, он не сломался, хотя обычно детки богачей очень избалованы и просто скоты, – она невольно вспомнила Виктора, – а он неплохо держится! Я его даже зауважала. Знаешь, мы с ним впервые нормально поговорили, даже странно, – она пошла в спальню, потянув его за собой. – Я ведь уже пару раз брала у него интервью, после которого жутко его очернила, а ведь в первый раз он смотрел на меня обожающими глазами и был предельно откровенен. А я обманула его ожидания.

Во время второго интервью он меня едва не побил, а на третье вообще не явился.

И я думала, что теперь он меня возненавидел на веки вечные. Правда, наша нормальная беседа длилась всего пару минут.

– Гарри – хороший мальчик. Конечно, ему приходится очень тяжело – быть в центре внимания не всегда лестно и приятно. Да и порой опасно. Этому надо учиться с детства – скрывать свои эмоции. Гарри же – слишком искренен. Вот Виктор де Ноблэ – он должен был бы уметь себя сдерживать. Но, насколько я вижу, он еще больший истерик, чем Гарри.

– Ой, не напоминай мне про него! – Рита тяжело вздохнула. – Он просто садист. Его папочка – вот кто истинный аристократ! Хотя и сволочь редкостная.

Она хихикнула, когда почувствовала руки на своем теле. Бирюзовые глаза засветились. Свои игриво хлопнула его по руке.

– Мы еще до постели не дошли, а ты уже приставать начал! Что дальше-то будет! Мне и представить страшно!

* * *

– Все-таки мне кажется, что мы должны пожениться, – тихо произнес Антуан де Вилл, обнимая за талию свою медноволосую любовницу.

– Ты серьезно? – женщина накручивала на палец прядь длинных, пышных волос.

Последнее время, к ее счастью, де Ноблэ оставили ее в покое. Может, нашли кого-нибудь помоложе? В принципе, ее это устраивало. Ни с кем из них, кроме разве что Элеоноры, она общаться не хотела. Правда, иногда, когда неугомонные гормоны начинали бушевать, она желала того бурного секса, который превращался в безумие, в грозную стихию. Но эта буря ломала все в ее душе, и она понимала это.

– Последнее время твои статьи получаются все лучше и лучше. Видно, что ты стараешься быть более объективной, а не плюешься ядом в кого попало, как взбесившаяся змея. Теперь ты иногда даже замечаешь, что у знаменитостей есть и достоинства, а не только лишь недостатки. А некоторые даже жертвуют на благотворительность…

Они тихо рассмеялись.

– Я почему-то вспомнила ту свою статью о гибели матери Гарри Джонсона, – прошептала Рита, по-прежнему глядя в пустоту. – Тогда многие писали гадости об этой смерти. Все-таки уж слишком скандальной она была… Как и смерть принцессы Дианы. Ты понимаешь – сложно удержаться от такого лакомого кусочка. Но я вдруг поняла, что есть пределы, за которые я не хочу ступать. Одно дело – работа, а другое – полностью сгноить душу.

– Не думай, я понимаю, как тебе было сложно удержаться от соблазна написать про Адама Джонсона и его молоденьких любовниц, – мужчина поглаживал ее по бедру. – Так что я тебя не осуждаю. В конце концов, журналистика, как и политика, – это весьма грязная работа. Любимая, почему ты такая изможденная? Может, тебе отпуск взять? Что тебя беспокоит?