Грех

Тонкое, почти незаметное, словно нити паутины, нижнее белье. Поверх – короткое платьице из струящегося шелка. Волосы скреплены в высокую прическу, но ее легко разрушить: лишь выдернуть несколько шпилек и расстегнуть заколку.

Надушившись своим любимым Кензо, она спустилась вниз, села в не менее любимый джип, вездеходность которого буквально спасала, когда дорогу к дому заливали ливни, женщина резко вырулила на асфальтовую дорожку.

Ей приходилось совершать над собой неимоверные усилия, чтобы не вернуться назад.

Она с удивлением подумала, как это раньше покорно подчинялась Леопольду.

«Я меняюсь. Смерть Антуана, единственного, кто любил меня такой, какая я есть, подкосила меня. Я уже больше никогда не смогу быть прежней. Боюсь, с имиджем «крутой сучки» придется расстаться. Впрочем, эта маска и раньше очень плохо прилегала к моему лицу», – эта мысль невольно успокоила ее, хоть и не до конца.

«Сегодня будет последний раз. Мне нужно все-таки попытаться удержаться на своей работе, для этого я пересплю с будущим хозяином нашего журнала. А потом – завяжу со всем этим. Как – еще не знаю, но завяжу».

Рита усмехнулась, крепче сжимая руль и нажимая ногой на педаль газа. В уютной и теплой машине играла приятная мелодия – она всегда включила свое любимое радио.

«Я думаю о сексе, словно о наркотике, с которым борюсь и пытаюсь бросить», – она криво усмехнулась.

Дорога закончилась быстрее, чем ей бы хотелось.

Женщина медленно въехала на территорию частных владений и отстраненно засмотрелась на огромный особняк, который казался ей белой глыбой мрамора в наступившей тьме.

Ранняя весна придавала ощущение свежести, приятной прохлады, когда женщина выходила из машины, продолжая глядеть на сияющие янтарным светом окна. Насколько она помнила, этот дом всегда был полон огня. Приемы, вечера, деловые беседы, просто гости, или слуги, работающие допоздна, наследник, явно включающий громкий рок и яркую иллюминацию на полночи. Вспомнив Виктора, она невольно улыбнулась. Несмотря на то, как он жестко ее отымел, она все равно воспринимала его, как мальчишку. Возможно из-за разницы в возрасте.

Рита с удивлением поняла, что не испытывает к нему негативных чувств, даже несмотря на его избалованность и грубую наглость.

Почти успокоившись, она подошла к черному входу, который любила больше, чем главный. Практически незаметная серая дверь на кодовом замке. Код она, конечно же, знала.

Подняться вверх по узкой винтовой лестнице, пройти в хозяйскую спальню, где ее уже должны были ждать.

Рита, едва лишь оказалась в огромной спальне, неожиданно ощутила шок – и резкий приступ страха скрутил желудок, перед глазами помутнело, ее шатнуло.

На кровати рядом с Леопольдом сидел тот самый мужчина, который являлся ей в кошмарах долгие годы, насилуя и оскверняя ее так, как это он уже делал однажды наяву, лишив ее не только невинности, но и способности быть нормальной, радоваться и любить.

Она вдруг поняла, что это и есть пресловутый Джон Вейд, о котором ей сообщил де Ноблэ. Нервно поискав глазами Элеонору, она ее не обнаружила.

«Ага, значит делить свою красавицу-женушку с этим ублюдком он явно не собирается! Зато они оба решительно настроены на то, чтобы трахнуть меня».

Рита застыла, ошеломленная волной ужаса, неожиданно накатившего на нее. Она стояла, словно парализованная.

Джон встал, улыбнулся, держа ее на прицеле горящего взгляда, подошел, держа в руках бокал с какой-то выпивкой.

– Дорогая, я рад наконец-то оказаться с тобой в спальне. Держи, надо отметить наше сотрудничество! Ведь теперь владелец вашего жалкого журнальчика – я. И ты будешь мне подчиняться. Насколько я помню, покоряться ты умеешь.

Кривая, жестокая улыбка исказила красивое лицо.

Еще более шокированная, она машинально взяла бокал и начала пить, залпом глотая жгучий алкоголь. Ей хотелось придти в себя, чтобы убедиться, что это не очередной кошмар, а всего лишь развертывается сценарий очередной сексуальной встречи с аристократом… И ее новым шефом.

– Молодец, хорошая девочка! – похвалил ее Джон. – Мне нравится твоя покорность. Думаю, я даже тебя повышу. Собственно, мне этот журнальчик не так уж особенно и нужен. Меня заинтересовала ты, – он отобрал у нее пустой бокал и медленно провел пальцем по шее, по вене. – Такая яркая, наглая, самоуверенная. Я был уверен, что сломал тебя навсегда. Люблю срывать яркие цветы и втаптывать их в грязь. В этом есть своеобразное блаженство. Но вообще-то я пришел сюда не разлогольствовать, а отдохнуть с искусной шлюхой.

Мужчина подошел к столику, взял распечатанную бутылку вина и налил ей еще, а затем лично поднес, наблюдая, как она пьет.

– Спасибо, Леопольд, за эту красивую игрушку. Быть может, я на самом деле подпишу с вами взаимовыгодный контракт. Ценю тех, кто умеет доставить мне удовольствие.

Он не спускал глаз с женщины, буквально пожирая ее взглядом.

– Раздевайся! – приказ прозвучал, как удар хлыста по голой коже. – Хотя нет, – он схватил двумя руками края ее платья, сильно дернул, обнажая белоснежную кожу, разрывая платье на части. – Вот так мне нравится больше.

– Потому что ты – ничтожество, которое любит разрушать? А, может, тебя самого когда-то изнасиловали? Это был мужчина? Или даже твой отец? – маска стервы с остреньким язычком, огромный опыт в качестве скандальной журналистки, – все это не дало ей молча сносить издевательства.

– О, нет, дорогая, – широкая ухмылка на красивом лице. – Я это делаю только потому, что МОГУ. И мне нравится насиловать. Считай это моим маленьким недостатком в идеальной внешности. Как говорится, и бриллианты бывают с изъянами. У меня всегда была прекрасная жизнь… быть может, слишком великолепная… – с этими словами он притянул ее к себе, швырнул на кровать, порвал остатки платья и презрительно отшвырнул лоскутки в разные стороны.

«А я-то думала, что ткань крепкая! Наверное, подсунули подделку», – мелькнула в голове женщины неуместная мысль.

Она отвернулась, не желая смотреть ему в лицо, видеть жадный и торжествующий взгляд, пока он терзал ее тело: до боли сжимал чувствительную грудь, прикусывал кожу чуть ли не до крови, оставлял засосы на нежной шее, заставляя ее невольно дрожать и всхлипывать.

Картина прошлого снова встала перед ней во всей своей яркости: четырнадцатилетняя девочка, все еще невинная, лежит в руках сильного парня, который разрывает своим членом нежное влагалище, чувствуя стыд и боль, и думая лишь о том, останется ли она в живых.

Оказывается, одна ее часть умерла тогда.

И поэтому Рита лежала под ним, словно загипнотизированный удавом кролик, повернув голову в сторону и бессмысленно уставившись в окно, мечтая стать маленькой птичкой и улететь куда-то далеко.

А насильник снова грубо овладевает ею, так, что ей больно почти также, как и в тот, самый первый, раз.

Но душе намного больнее. Ее словно разрывают на куски. Джон насиловал не только ее тело, но и душу, разрушая остатки крепкого панциря, благодаря которому она всю жизнь пыталась защититься от мира, вторжения в собственную целостность.

Он убивал ее, наслаждаясь каждым мгновением.

Когда он кончил, буквально впечатав ее в кровать, она ощутила, что прокусила губу до крови: одновременно со струйкой крови из глаз потекли слезы.

Встав с нее, мужчина даже не взглянул на уничтоженную жертву, лишь презрительно ухмыльнувшись, ушел, закрыв за собой дверь. Словно его и не было.

Рита жалела, что у нее недостаточно воображения, чтобы представить, будто она просто-напросто побывала в одном из своих кошмаров, а не испытала весь этот ужас наяву.

– Рита, что с тобой? – она услышала страх и сожаление в голосе Леопольда. – Прости, я не знал, что он сделает с тобой такое… Иначе я бы никогда…

– Не беспокойся! – почти закричала она, с трудом вставая, морщась от боли. – Я не буду никому жаловаться. Не мне ли, как журналистке, знать, во что может вылиться скандал?! Он разрушит и мою, и вашу репутацию. Конечно, мне не привыкать к всеобщей ненависти, но, в этом есть нечто личное. То, чего бы я не хотела касаться. Иногда призраки прошлого все-таки возвращаются – и пытаются тебя убить. Но это уже признак того, что они слабее тебя. Иначе занимались бы своими, более приятными делами, чем пытались сломать тех, кого они и так считают ничтожеством, слабее себя. У тебя есть снотворное? – женщина вытерла тыльной стороной ладони кровь и уставилась на смущенного мужчину.

В серых глазах шагнувшего ей навстречу аристократа явственно проявился испуг. Он резким жестом снял с себя халат.

«Неужели и он собирается?! Впрочем, пускай, какая мне уже разница. Ощутить себя павшей еще ниже просто невозможно», – мысли мелькали в голове со скоростью летящего самолета.

Но аристократ лишь накинул ей на плечи собственный халат и обнял, прижимая к себе, словно пытаясь утешить.

Этот простой жест ошеломил ее, заставил разрыдаться, изо всех сил цепляясь в единственную устойчивую опору, что оказалось рядом – в сильное мужское тело.

Подняв ее на руки, когда она от него более-менее отцепилась, Леопольд понес журналистку в ванную, где оставил одну, но тщательно следил через полупрозрачную занавеску, чтобы она не порезала себе вены, чем, судя по выражению ее лица, она была вовсе не прочь заняться.

Затем, накинув на нее большое полотенце, в которое укутал, как в простыню, он понес ее в спальню, но в другую, в свою личную.

Там его уже ожидала Элеонора. Глаза жены расширились, когда она увидела, как муж несет Риту: их семейное ложе всегда было неоскверненным, священным. Но, увидев, как дрожит стройная красавица, какие безумные у нее глаза, Элеонора смягчилась.