Партизаны. Записки преемника Сталина

Партизаны. Записки преемника Сталина
Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко

Советский век
Имя Пантелеймона Кондратьевича Пономаренко зачастую незаслуженно теряется на фоне других фигур из сталинского окружения. Знатоки истории Великой Отечественной войны могут вспомнить, что в 1942–1944 годах он возглавлял Центральный штаб партизанского движения – но вряд ли что-то еще. Однако существуют свидетельства того, что именно ему – секретарю ЦК КПСС и многолетнему руководителю Советской Белоруссии Сталин отводил роль своего преемника.

Смерть Вождя оборвала стремительный взлет Пономаренко. Пришедшие к власти соратники не могли простить партизанскому командиру стремительного возвышения. Последовало назначение на второстепенный пост министра культуры, а затем и вовсе почетная ссылка – Казахстан, Польша, Индия, Непал, Нидерланды, Австрия…

На мемуарах Пономаренко нет никаких грифов секретности, но тем не менее они долгое время были практически неизвестны общественности. Пришло время исправить эту ошибку.

Пантелеймон Пономаренко

Партизаны. Записки преемника Сталина

© Пономаренко П., 2023

© ООО «Издательство Родина», 2023

* * *

Об авторе

Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко родился 27 июля (9 августа) 1902 г. на хуторе Шелковский Белореченской волости Майкопского отдела Кубанской области в крестьянской семье. В 1914 г. поступил подмастерьем в швейную мастерскую. В 1918 г. призван в Красную Армию. Во время Гражданской войны участвовал в обороне Екатеринодара от частей Добровольческой армии. С 1919 г. работал на Северном Кавказе на нефтепромыслах, а затем на железнодорожном транспорте.

Он относится к числу того безмолвно большинства русских людей, для которых советская власть открыла путь к лучшему будущему. И молодой Пономаренко своего шанса не упустил. С 1922 г. на комсомольской работе. В 1925 г. вступил в РКП(б). В 1927 г. окончил Краснодарский рабфак, а в 1932 г. – Московский институт инженеров транспорта. После окончания института служил в Красной Армии. С 1936 г. инженер Всесоюзного энергетического института.

С этого периода и начинается повествование Пономаренко «События моей жизни». Именно тогда 34-летний коммунист и попал в обойму зарождающейся новой сталинской аристократии. В 1938 г. его переводят на партийную работу: инструктор, заместитель заведующего отделом руководящих партийных органов ЦК ВКП(б). И в 1938–1947 гг. – первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии. С 1939 г. член ЦК ВКП(б); в сентябре 1939 г. – член Военного совета Белорусского Особого военного округа, принимал участие в руководстве войсками, вошедшими на территорию Западной Белоруссии.

После начала Великой Отечественной войны входил в военные советы ряда фронтов: с июля 1941 г. – Западного фронта, июль-август 1941 г. – Центрального фронта, октябрь 1941 г. – Брянского фронта, с декабря 1941 г. – член Военного Совета 3-й ударной армии Калининского фронта. 30 мая 1942 г. назначен начальником Центрального штаба партизанского движения (ЦШПД) при Ставке Верховного Главнокомандования. В марте 1943 г. ему было присвоено звание генерал-лейтенанта. Под его началом ЦШПД непосредственно руководил подчинёнными штабами партизанского движения и партизанскими формированиями, подготавливал и проводил крупные партизанские операции («Рельсовая война», «Концерт» и др.), обеспечивал взаимодействие партизанских сил и объединений Красной Армии, обобщал и распространял боевой опыт, организовывал подготовку командных кадров и специалистов для партизанский формирований.

Сталин на своем последнем съезде

После упразднения ЦШПД в январе 1944 г. – Председатель Совета Народных Комиссаров (с 1946 г. Совет Министров) Белорусской ССР. С июля 1948 г. секретарь ЦК ВКП(б), одновременно с октября 1950 по декабрь 1952 г. – министр заготовок СССР.

Новые перспективы перед Пономаренко открылись после XIX съезда партии. Именно тогда он был избран членом Президиума ЦК. На последовавшем за съездом Пленуме ЦК 16 октября 1952 года, Сталин обрушился с жесткой критикой на своих давних соратников – Молотова и Микояна. И под занавес выступления объявил, что уходит с обоих своих постов – Генерального секретаря ЦК и председателя Совета Министров СССР.

Как известно, членам ЦК во главе с Берия удалось его отговорить – но лишь на словах. Много лет спустя министр сельского хозяйства СССР И. А. Бенедиктов рассказывал, что в то время Сталин уже инициировал процедуру назначения нового председателя Совета Министров СССР. И эта должность предназначалась именно Пономаренко. Постановление уже завизировала часть Президиума, но остальные тянули время, дожидаясь смерти Вождя.

Увы, документальных подтверждений словам Бенедиктова нет. Постановление, если оно и существовало, после рокового дня 5 марта 1953 года исчезло бесследно. Но, так или иначе, места в новой власти для выдвиженца Сталина не нашлось. Он был снят с поста секретаря ЦК и переведен из членов в кандидаты в члены Президиума. В 1953–1954 гг. – министр культуры СССР. С февраля 1954 г. первый секретарь ЦК КП Казахстана. Как один из убежденных сталинистов не пользовался доверием Н. С. Хрущева и в 1955 г. переведен должность Чрезвычайного и Полномочного посла СССР в Польше.

В феврале 1956 г. выведен из состава Президиума ЦК, а в 1961 г. уже не избран в ЦК. В дальнейшем занимал посты посла СССР в Индии и Непале (1957–1959), Нидерландах (1959–1961). В 1961–1962 гг. – представитель СССР в Международном агентстве по атомной энергии (МАГАТЭ) в Вене. С 1962 г. преподаватель Института общественных наук при ЦК КПСС. Избирался депутатом Верховного Совета СССР (1940–1958), членом Президиума Верховного Совета СССР (1941–1951, 1954–1958). С 1978 г. персональный пенсионер союзного значения. Умер 18 января 1984 г. в Москве. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.

Награжден: 4 орденами Ленина, орденами Октябрьской Революции, Суворова I степени, Отечественной войны I степени, «Знак Почета», польским орденом Грюнвальдский крест.

П. К. Пономаренко. События моей жизни: воспоминания

В ЦК ВКП(б)

Весной 1937-го года меня неожиданно вызвали в Московский комитет партии. Я был принят Хрущевым и Брешековским. После расспросов о работе в парторганизации Всесоюзного научно-исследовательского института им. В. И. Ленина, где я заведовал спецлабораторией и был секретарем парткома института, Хрущев спросил меня: «Что бы вы ответили, если бы мы предложили вам перейти на работу в Московский комитет партии?» Я сказал, что считаю такое предложение высокой для себя честью и рад оказываемому доверию. Единственно, что заставляет подумать, прежде чем дать ответ, то, что тема моей работы в институте утверждена наркомом обороны по управлению военных изобретений, и мне, конечно, хочется довести ее до конца.

По их просьбе я обстоятельно рассказал об этой работе, и они решили отложить вопрос о переходе в МК до ее окончания.

Осенью этого же года меня, как секретаря парткома, вызвали в ЦК ВКП(б) к инструктору отдела руководящих парторганов Чуянову – со списком членов парторганизации института.

Отправляясь в ЦК, я думал: «Не тот ли это Чуянов, Алексей Семенович, с которым я знаком по комсомольской работе на Кубани, в двадцатых годах?»

Так и оказалось.

Вот как он описывает мое первое появление в ЦК ВКП(б): «Знакомясь с кадрами Московского электротехнического института, я обнаружил, что на посту секретаря парткома этого института работает П. К. Пономаренко, кажется, знакомый по Кореновскому району товарищ, вместе работали. Пригласил его для знакомства и не ошибся.

Это был Пантелей Пономаренко, с Кубани, теперь научный сотрудник института и секретарь парткома. Вспомнили дела и дни кубанских комсомольцев, работу среди казачьей молодежи. Я не отпустил Пантелея из ЦК, решил его показать руководству. М. А. Бурмистренко заинтересовался им, представил секретарю ЦК А. А. Андрееву и рекомендовал использовать П. К. Пономаренко на работе в ЦК. Предложение было принято».

М. А. Бурмистренко тогда был заместителем заведующего отделом руководящих парторганов (ОРПО), затем – второй секретарь ЦК КП Украины. В 1941 году погиб в боях с немецкими фашистами.

В подборе кадров в аппарат ЦК, в республиканские, краевые и областные органы в ту пору был сделан крен в сторону молодежи – с образованием и хотя бы небольшим опытом работы на местах. Сам Чуянов вскоре уехал в Сталинградскую область – занял пост первого секретаря обкома ВКП(б). В годы войны он был членом военного совета Сталинградского фронта, председателем городского комитета обороны Сталинграда. Умер 30 ноября 1977 года. Похоронен на Мамаевом Кургане.

Итак, я стал инструктором отдела руководящих органов ЦК ВКП(б). Помощник заведующего отделом Конкин привел меня в комнату 417 на четвертом этаже, назвал номер моего телефона – 21–00–и сказал, что я буду заниматься Челябинской и Свердловской областями, а также Новосибирским и Алтайским краями. И ушел. Кроме меня в комнате уже работали инструкторы – Дубровский, Алтуфьев и Герцман, старый член партии.

Поздоровался, сел за стол. Начинался тот изначальный томительный период, когда не знаешь, в чем твои обязанности, за что браться, что делать. А вокруг кипит работа, никто и минуты не сидит без дела: инструкторы беседуют с посетителями, составляют какие-то бумаги, несут их в печать, исправляют, отсылают куда-то, звонят по телефону, им тоже много звонят, даже из других городов, – идут деловые телефонные разговоры и так с утра до ночи, с небольшим перерывом на обед. А вот ко мне никто не звонит, не приходит.

Так продолжалось несколько дней. Меня охватила тоска. Но, оказывается, за мной внимательно наблюдал старик Герцман. Он немало повидал на своем веку таких, как я, и многим помог войти в дело, или, как он говорил, «начать жить на своем месте».

К концу третьего дня моих мучений Герцман подошел ко мне и спросил: «Скажите, пожалуйста, по каким областям вы работаете?» Я ответил. «Очень интересные области, – заметил Герцман, – я там когда-то бывал. Не знаю, кто теперь руководит ими. Вот у меня на днях был неприятный случай. Вызывает меня Андрей Андреевич и спрашивает, кто работает секретарем Самаркандского горкома. Я веду республики Средней Азии, а – не знаю. Так было неприятно».

И – отошел от стола.

Тут уже я поднялся и подошел к нему: «А как же узнать, кто там работает?» Герцман ответил: «Очень просто. У нас есть архив личных дел. Любое из них вам дадут по вашему удостоверению. По личным делам вы можете получить первое представление о руководящих работниках. Позже поездки, встречи, наблюдении за жизнью организаций дополнят его, создадут у вас свое мнение».

Герцман сел на свое место, а я пошел искать архив…

Целых две недели я читал личные дела секретарей, членов бюро обкома и крайкомов, делал заметки и выписки, готовил списки, составлял для себя, справочник и т. д. Потом я еще ознакомился с личными делами секретарей райкомов, но… всему бывает конец. Думаю: что же дальше? Герцман опять подходит и уже как со старым знакомым делится неприятностями. Вызвал, говорит, Андрей Андреевич и спрашивает, знаком ли я с одним неверным постановлением Андижанского горкома. Оказывается, я не был с ним знаком; из-за этого поста новление не было отменено в течение трех месяцев. Очень было неприятно.

Меня охватила тревога. Я ведь вообще ни одного постановления еще не видел и не читал. Спрашиваю Герцмана: «А как же с ними познакомиться, с этими постановлениями?» Герцман отвечает, что постановления обкомов и крайкомов присылаются в ЦК, хранятся в архиве, их тоже можно получить по удостоверению.

Я тут же отправился за протоколами, и этого дела хватило мне надолго. Раньше я нигде не читал протоколов и постановлений руководящих партийных органов. Они касались всех вопросов жизни и работы и были бесконечно интересны.

Перед глазами как бы в каком-то концентрированном отражении проходили дела партийных организаций, жизнь областей. Не все я еще понимал должным образом, но уже входил в мир более широких представлений. Надо было все это узнать.

И все же все это были только постановления. Они, конечно, отражали и жизнь, и работу, но, оторванные от условий, в которых возникали, были не всегда понятны и, главное, свидетельствовали об уже происшедших событиях. Их верность могла быть проверена только жизнью.

Как-то, вспоминаю, попадается на глаза неверное, на мой взгляд, решение Пермского горкома, входившего тогда в Свердловскую область. Делюсь с Герцманом, он возмущается, советует позвонить секретарю Пермского горкома. Заказываю разговор, меня соединяют, я извиняюсь и говорю, что, по моему мнению, горнком принял неверное решение, читаю это решение. Секретарь в волнении, звонок ведь из ЦК. Говорит, обсудим, решение, мол, действительно неверное.

Разговор окончен, я пишу руководству информацию о принятых мерах. На другой день, в первый раз, зазвонил и мой телефон, и секретарь Пермского горкома сообщил, что бюро горкома отменило неверное решение.

Через месяц у меня уже было полно дел. Вопросы, телефонные звонки. Одним словом, пришла и ко мне та необходимая часть дела, без которой не обойтись, которая, если заниматься только ею, может оторвать от самого главного – общения с жизнью и живыми людьми.

Умный и наблюдательный Герцман, добрая душа, он ведь выдумывал для меня свои неприятности, он хотел помочь мне включиться в работу. И он добился своего.

В начале 1938 года Герцман слег в больницу и уже не вышел оттуда. На его место пришел другой инструктор. Я с интересом наблюдал, как он томился, не зная, за что взяться, с какой завистью смотрел на нас, непрерывно занимающихся делом.