Опустевший пыльный город ежевечерне оживал в скверах, где ветераны еще играли в шахматы. Бетонные клумбы загорелись оранжевыми шариками бархатцев. Теплый и дружелюбный, город раскрывал свои объятия будущим студентам.
Через арку, мимо отцветших кустов сирени в прохладу воскресного вечера, Ликас и Шурик прошли на набережную парка Горького. Оба они с завистью провожали взглядами влюбленные пары, делая вид, что иронизируют.
– У меня в Москве было две девушки, – презрительно процедил Шурик, – одна в институте, одна просто знакомая. Ох и трахал я эту институтскую. Она до сих пор за мной бегает, звонит через день.
– А ты что?
– Не хочу, уж очень умная и ноги не бреет. В сентябре найду получше.
– У меня тоже было две. Одна прямо в январе перед парламентом мне отдалась.
– На площади, что ли?
– Нет, в подъезде.
– Врешь, небось.
– Да ни фига.
– Ну ты крут!
– Еще бы.
Они купили мороженое.
Симпатичная маленькая продавщица подмигнула Ликасу.
– Куда ты будешь поступать?
– Бабушка договорилась. На биофак.
– Но ведь это вообще не твое.
– Я выучил все.
– А работать будешь агрономом?
– Мне лишь бы поступить, а потом переведусь в другой вуз. Сейчас так можно.
– Ну и раскорячило тебя…
Ликас обернулся на маленькую продавщицу, но она болтала с высоченным парнем в бейсболке.
– А девка, которую ты зимой на морозе трахал, ждет тебя?
– Да мне пофиг. Шурик, у тебя когда экзамен?
– Последний – во вторник.
– И у меня во вторник. Первый.
– Я завтра гулять не пойду, буду учить.
– Я тоже.
Они бродили до поздних июньских сумерек, свистя вслед одиноким девицам, пока, пьяные от собственной юности и желаний, не разошлись в разные стороны.
* * *
– Ликас, у меня экзамен в Бауманку в среду, после него увидимся, пиши мой номер и адрес, – тараторил Юргис. Был понедельник. Ликас только повесил трубку, как позвонил межгород.
– Я выслала служебным письмом твои аттестат и диплом. Жди, со дня на день будут.
Бабушка напекла блинов, достала банку джема. Сели завтракать.
– Ну что? Сегодня за книжки? – она улыбалась, – Плохому студенту одного дня не хватает. У тебя как раз один день.
Ликаса взбесила эта фраза, он сам понимал, что живет в Москве на птичьих правах, что дома заведено уголовное дело, что поступить – единственный и такой заветный шанс изменить жизнь, оставить быдлятину внизу и подняться вверх сразу на десять ступенек. Он не такой тупой! Он не такой! Еле сдерживая себя, он отвел полные ненависти глаза.
«Ее не за что обижать. Она не сказала ничего плохого», – повторял про себя Ликас. Внутри кипело бешенство.
Как ему надоела эта бабушка со своей стиркой и готовкой, со своими правилами.
– Я пойду в собес[48 - Собес – Социальное обеспечение. Старое название органов социальной защиты населения.], потом в Сберкассу. Ты сегодня дома?
«Я же уже сказал, что дома, зачем надо подчеркивать, что я привязан к этой учебе, черт бы ее побрал».
– Да, дома.
– Ну и отлично.
Бабушка пошелестела бумагами, поверх желтой шифоновой блузки накинула вязаную кофточку.
– Пока, Виталюшик.
– Пока.
– Ой, слушай. Где моя косметичка? – тут бабушка поймала его взгляд и заторопилась, – Нет, нет. Пока.
Ликас достал книжки по химии и биологии. Он не так плохо учился. Его способность анализировать заслонял бешеный характер, но память не подводила.
«Одноклеточные – внесистематическая категория живых организмов, тело которых состоит из одной клетки».
Сердце стучало в бешеном ритме: то ли ярость, то ли ужас не давали прочесть ни строки. Ликас швырнул книгу на пол, ему вспомнилась церковь с безмолвным призраком, стоящим над ним.
«Бабушка пьет валокордин. Может, тоже его выпить…» – он накапал в рюмку пятьдесят капель, разбавил водой. Сразу стало легче, осталось тянущая, разливающаяся боль в сердце. Не находя себе места, он прошел из комнаты в кухню и обратно, поднял книгу.
«Одноклеточные…»