Якобинец

А зимой-весной 1794 года Робеспьер много говорил о каком-то «заговоре иностранцев», начались даже аресты депутатов Конвента нефранцузского происхождения.

Неужели все это отголосок шпионской истории с участием барона де Батца и загадочного австрийского агента Джемса Риса?

А что такое знаменитый барон де Батц? Благородный герой для монархистов, этих «защитников трона и алтаря» , он прежде всего авантюрист, искатель выгодных предложений и… скорее всего даже двойной агент, отчасти сотрудничавший с двуликим Героном, главным агентом Комитета Общественной Безопасности, этим вполне могла объясняться его поразительная неуловимость… Но всё таки он роялист, принципиальный враг республиканцев.

Приблизив своего человека к Герону, Робеспьер рассчитывал выйти на барона, но главный агент Общественной Безопасности при всем внешне подчеркнутом уважении совершенно не доверял Куаньяру, и вполне справедливо, зная, что он человек Робеспьера, держался крайне осторожно, хвастаться успехами тут пока не приходилось.

Что касается вспышки недоверия к иностранцам. Даже в грозном 1793-м во Францию приезжали, работали и сражались бок о бок с французскими якобинцами сочувствующие революции люди разных национальностей и цветов кожи, русские, поляки, евреи, испанцы, итальянцы, англичане, ирландцы, чернокожие африканцы и мулаты с Сен-Доминго и других карибских островов.

К чести Робеспьера нужно отметить, что он всегда был чужд идеям национального и расового «превосходства», считая их противоречащими принципам равноправия всех людей и братства народов, пороками высших классов.

Известно, что Неподкупный был против системы колониализма в целом, по этому поводу он сказал:

«Лучше лишиться колоний, чем принципа», имея в виду благородные принципы революции, отвергающие политику завоеваний и угнетения других народов.

Расовое высокомерие европейских колонизаторов Робеспьер и вовсе хлёстко назвал «идеями дворянства белой кожи».

И всё-таки реальные события стоят за этой внезапно вспыхнувшей неприязнью и подозрительностью ко всем иностранцам. Уместно предположить, что основная часть документов, касающиеся этого дела, не сохранится.

Не секрет, что после Термидора основная часть бумаг Робеспьера была поспешно уничтожена. Историкам осталась лишь самая малая их часть, и то крайне тенденциозно подобранная. Уничтожению подлежало всё, что могло свидетельствовать в пользу этого человека и против его убийц.

Факт в том, что дела группировок Эбера и Дантона таят в себе нечто большее, чем политическое соперничество с фракцией Робеспьера.

США, так кичившиеся своей «супер-демократией» к 1794 году уже успели наладить мирные отношения с Англией, своим вчерашним врагом и отказались открыто поддержать Французскую Республику, с которой были связаны союзническим договором. Неофициально поставляли во Францию грузы продовольствия и оружия, от чего отказаться не могли, американцы являлись должниками Франции еще со времен своей войны за независимость.

Американская администрация Джорджа Вашингтона отозвалась на известие о казни Людовика XYI в январе 1793 года более чем сдержанно, показав этим, что американцы, создав у себя Республику, предпочитали, чтобы Франция оставалась монархией, пусть даже конституционной.

Французские якобинцы считали американскую модель власти, допускавшую рабство чернокожих, истребление индейских племён и классовое неравенство белой бедноты циничной насмешкой над идеями подлинной Демократии и изначально не были намерены подражать Штатам, избрав свой путь.

Американский посол во Франции в 1793-1794 гг. Г.Моррис был типичным толстосумом-реакционером, с трудом подавлявшим неприязнь и отвращение к якобинской власти с которой должен был поддерживать дипломатические отношения.

Известно, когда весной 1794-го Моррис обратился к Неподкупному с тонким намеком помочь отправиться на эшафот ненавистному американским толстосумам со времен Войны за Независимость левому республиканцу Томасу Пэйну, сидевшему в тюрьме за связи с жирондистами, то Робеспьер холодно отказал американскому послу, заметив при этом, что: «Республика не намерена предоставлять свои трибуналы для сведения личных счетов».

Между тем «контрреволюционные» следы перед Термидором вели помимо посольства британского, еще и в американское посольство, как стало известно позднее, не раз укрывавшее в своих стенах английских шпионов.

Встреча Норбера Куаньяра и Жака Армана

– Твою мать, Индеец! Что, уже не признаешь старых друзей?, – неожиданно Норбер услышал низкий глухой голос. Норбер вздрогнул и обернулся, он узнал этот голос. Этого не может быть…

За столиком открытого кафе небрежно развалился санкюлот.

Выглядел он весьма колоритно, из-под шерстяного красного колпака с кокардой выбивались пряди непомерно отросших темных волос, потертый длинный редингот, узкие брюки, на ногах низкие сапоги.

Сузившиеся глаза с жестковатой насмешкой изучали его как-то не слишком дружественно.

Жак Арман, товарищ детских игр, когда мы виделись в последний раз? В сентябре 92-го… Норбер резким движением обнял его.

– Где же ты был всё это время?! В октябре 92-го мне сказали, что ты убит при Вальми… потом тебя видели в городе 31 мая 93-го. Знаю, что Жюсом встречался с тобой у кордельеров. Ты будто избегал встречи со мной, почему?

– Тяжело ранен при Вальми это еще не убит. Много чего произошло за это время, брат. Член секции Пик и бывший член клуба Кордельеров… до марта месяца…пока вы не учинили нам разгром… Да, участвовал в выступлении секций 31 мая, вместе с Эбером, Добсаном, Марино… Осенью 93-го я был в Нанте. Отправился туда добровольно, работал с Карье, неплохой человек и честный республиканец, ваши…– Арман с нескрываемой злостью сплюнул, – оклеветали его ненормальным психом, варваром…Как, впрочем, всех нас…мы защищали Нант от интервентов и роялистов. Там было очень горячо. В Париже это себе даже не представить. Вандейцы вконец обнаглели и озверели… сам наверное слышал… как они резали республиканцев в Машкуле, в Шоле…как издевались над пленными, даже ранеными и умирающими, насмотрелись мы там… отрезанные руки, вырванные глаза. Тела, прибитые длинными строительными гвоздями к деревьям…и всё «именем Бога и короля!»… Какая же ярость в нас кипела…

Служил в «роте Марата», нами командовали Фуке и Ламберти. Слыхал?

Сузив глаза, Арман внимательно наблюдал за реакцией Куаньяра.

Норбер вспомнил, что «рота Марата» при Карье это карательный отряд, в том числе ответственный за массовые утопления неприсягнувших священников и вандейских мятежников в Луаре… Ясно…

Добровольный участник сентябрьской резни в сентябре 92-го, добровольный исполнитель приговоров при комиссаре Карье в 93-м…

Брат Жако, товарищ детства… Вырвался вздох.

– А дальше, что было дальше, уже в этом году?, – Норбер наверняка знал, что именно услышит, хотелось лишь подтверждения своим мыслям. Закрытие клуба кордельеров вспомнил. Значит, наш Жако почитатель «папаши Дюшена». Какое же чудо спасло его, когда арестовали Эбера и ближайших к нему людей?

– А я скажу тебе, чего бы мне не стоила эта правда… наша правда. , – низкий рычащий голос Армана резал слух, – я же отлично знаю, с кем ты и где служишь. Я считался человеком Марата в 93-м… и горжусь этим… Убил бы эту ублюдочную шлюху Кордэ своими руками,– он нервно сжал кулаки, – если бы мне это позволили…, – губы Армана побелели, зрачки расширились. С трудом взяв себя в руки, он продолжал:

– Настоящей замены ему быть, конечно, не могло, но Эбер, Шометт, Ронсен, Майяр, пусть не идеальные во многом, знаю, кто из нас без недостатков, они все же были вождями простого народа, санкюлоты доверяли им, уважали, они были для нас своими.

Они защищали наши интересы, до которых состоятельным «господам-гражданам» никогда не было дела, им важнее с трибуны громогласно защищать свободу торговли и свою собственность. А то, что мы голодаем, как при старом режиме, то, что ваш «максимум» соблюдается только в отношении оплаты труда, а максимум цен торгаши ловко обходят, так плевать на нас, мы сделали свое дело, привели их к власти! Так вы действительно неспособны взять за горло новых господ или не хотите это сделать? Ваши вантозские декреты так и остались на бумаге. Эбер, Шометт и другие руководили штурмом Тюильри, они отстаивали наши права и интересы перед Конвентом, мы не забываем ни добра, ни зла…

Дантон и его люди… они теперь ничем не отличались от клики Бриссо!

Медленно стянул с головы шерстяной красный колпак с трехцветной кокардой и протянул его на ладони к Норберу:

– Ты еще хранишь это?.. Правильно, храни всю жизнь, он заменит доброму санкюлоту и орден и медаль за 14 июля, за 10 августа, за 21 января и 31 мая…Впрочем, передо мной уже не тот человек, которого я знал до 92-го года. Член Якобинского клуба Парижа, депутат и бывший комиссар Конвента… агент Общественной Безопасности, человек Робеспьера, так говорят о тебе… Не перебивай меня!

Норбер хмуро смотрел на него, не опуская глаз, и Жак продолжал жёстко и отрывисто, как всегда:

–А ваш Неподкупный? Что сделал он?! Что наделали все вы, сукины дети!

Норбер! Мы, простые санкюлоты и якобинцы из образованных, вместе брали Тюильри, вместе основали Республику и что в благодарность? Вы вырезали весь Совет Парижской Коммуны и насажали туда своих людей! Вы убиваете нас и при этом обзываете экстремистами!

Вы стали сильны только в союзе с нами, без санкюлотов, без народа вам скоро конец! Что же будет дальше? Никто не знает…может конец нашей Революции? Конец всему?!

Вспомни своих родителей, свое происхождение, Норбер, ты и сам настоящий санкюлот, а не буржуа, и Жюсом тоже, разве что Дюбуа будет из семьи побогаче, но и это не суть. Я хотел сказать совсем другое.

Ваши не хотят понимать, что обособившись от народа, вы действуете на руку только затаившимся господам, и бывшим, и новым… Только вместе мы можем спасти Революцию!

Боитесь… боитесь вы нас, считаете грубыми, неуправляемыми, жестокими, жадными до крови… Я вас поправлю… до вражеской… до господской крови, заметь, не всякой…

Да, при звуках нашей «Са ира» аристократы мочатся в штаны, а их титулованные шлюхи с ароматными волосами и нежной, как теплый бархат кожей готовы на всё, чтобы пика в твоих руках безопасно опустилась…

Может я и такой, Норбер, таков мой опыт, не видел я вокруг примеров христианской любви и милосердия, со мной и моими близкими аристократы обращались иначе…

Я убивал аристократов 10 августа 92 года в Тюильри – Жак откинулся на стуле, забросив ногу на ногу и скрестив на груди руки, – я убивал их в стенах Аббатства в сентябре, я убивал роялистов и интервентов при Вальми. Я не щадил вандейцев в Нанте в 93-м. И униженно каяться в этом я не собираюсь…

Но разве таков весь наш народ? Я так не думаю…к сожалению, многие из нас обычные миролюбивые трудяги, рабочие лошадки, которые умеют только терпеть и терпеть, бессильно стонать и жаловаться. Наверно, всё еще верят в «добрых господ» старых или новых без особой разницы…

Жак остановился перевести дыхание, облизнул пересохшие губы: