До последней стрелы

– А она, конечно, не дрогнет, и ты это понял за три дня знакомства.

– За три минуты, – снова засмеялся Робин и нырнул к ней под одеяло. – Ты будешь учить меня, как надо спасать пленников?

Голос у Гая Гисборна и так был твердым, а в небольшой комнате замка, среди каменных стен, звучал даже четче обычного:

– Милорд, мне вообще не отлучаться из Ноттингема? Меня не было один день. Один. Надо было разобраться с беспорядками в деревнях. Вечером, перед моим отъездом, у нас был браконьер, пойманный с поличным. Казалось бы, взять да вздернуть, дел на пять минут. Почему же на следующий день, возвращаясь, я останавливаюсь на обед в придорожной харчевне – и слышу там новую песенку о том, как ловкий разбойник снова одурачил шерифа?

– Сэр Гай! – взвился шериф. – Вы забываетесь! Кто из нас кому подчиняется?!

– Сам иногда сомневаюсь, – Гисборн подошел к распахнутому окну и остановился, словно осматривая окрестности. – Милорд, вы знаете епископа Герфордского куда лучше, чем я. Он хочет снова заполучить ту сарацинку, что у него отбили разбойники, так?

– Да.

– И вам нужно расположение его преосвященства?

– С церковью лучше дружить, Гисборн.

– Епископу нужна его пленница, – кивнул Гай. – Вам нужно хорошее отношение епископа. Мне нужна шкура Локсли. Вот все и увязалось.

– Не понимаю вас, сэр Гай.

– Вот тут-то нам и понадобятся головорезы Ламбера.

– С Ламбером вы можете договориться напрямую, он должен быть с минуты на минуту. Вы наконец объясните, что задумали?

– Да, милорд, – Гисборн обернулся к шерифу и посмотрел на него с удивлением, словно план был настолько очевиден, что не требовал никаких пояснений. – Нам не взять Локсли в лесу, там он в своей стихии. Надо его выманить. И не в Ноттингем. Ноттингем этот разбойник знает до последней дыры в заборе, улизнуть там может прямо из-под носа, да и в уличных стычках держится куда уверенней, чем наши стражники. Надо его завлечь в место, где наши люди будут ориентироваться, а он – нет.

– И куда же?

– Ньюстед или Шелфорд, к примеру.

– Августинские монастыри? – усмехнулся шериф. – И как вы собираетесь его туда завлечь?

– Он придет за своим бойцом. Я про это говорил – как раз тот самый вызов. Никто не сунулся бы, а он сунется. Даже и не важно, за кем, – пришел бы и за любым из своих парней, но раз его преосвященству нужна сарацинка – значит, будет она. А ее изловить куда проще, чем его.

– Наверняка. Один-то раз она уже попалась – священники же везли ее через лес как раз из Ньюстеда. В Ноттингем. Знать бы, зачем?

– Думаю, для не слишком вежливой беседы, – скривился Гисборн. – Видимо, пленница знала что-то, что было важно его преосвященству, но разговорить ее в Ньюстеде не удалось.

– Какая разница, где разговаривать?

– Сэр Гай имеет в виду, что епископ пытался что-то выбить из пленницы, но девушка оказалась стойкой, – откликнулся подошедший Ламбер. – Похоже, обычные побои, нанесенные неумелыми олухами, не подействовали, и тогда его преосвященство направил даму в Ноттингем – здесь за нее взялся бы палач, а это уже совсем другое дело.

– И вы уверены, что сможете ее поймать?

– Вопрос времени, – кивнул Гисборн. – Она наверняка появится в городе или в ближайших деревнях. Судя по описанию стражников, видевших ее в лесу и в Ноттингеме, девушка броская и заметная. Смуглая яркая брюнетка – не примета для Палестины, но в наших краях она слишком выделяется.

Гай поймал себя на мысли, что прав: если не считать неведомой сарацинки из шайки Локсли, сам он видел в Англии только одну по-настоящему яркую брюнетку – ту девушку в Бирмингеме, которую выбрал королевой турнира. Зачем она снова вспомнилась? Почему он вообще постоянно о ней вспоминает?

– Сэр Гай, вы опять не с нами? – раздался совсем рядом насмешливый голос шерифа.

– Простите, милорд.

– Повторяю лично для вас – мне интересно, что же за сведения так нужны епископу? И почему он решил, что дикая сарацинка может знать что-то важное?

– Милорд, я долго об этом думал, – признался Гай. – Молодая сарацинка, прекрасно стреляющая с седла и хорошо говорящая по-саксонски – как-то же она объясняется с разбойниками? И, возможно, знающая что-то, что интересует епископа? Думаю, я догадываюсь, кто это.

Шериф и Ламбер, словно по команде, удивленно к нему обернулись.

– И кто же? – кривясь, произнес нормандец.

– Жасминовая Веточка.

– Не может быть, – выдохнул Ламбер. – Я лично видел ее…

– Мертвой? – продолжил Гисборн, глядя на нормандца в упор.

– Да.

– Точно?

Зигфрид Мазер не сводил глаз с лежавшей у его ног женщины. Плотный платок и длинное широкое платье зеленого венецианского шелка оставляли открытыми лишь лицо и кисти рук. Наклонившись, Мазер стянул платок с головы девушки. Смоляные волосы рассыпались, вырвавшись на свободу.

– Пора, Зигфрид, – окликнул его напарник. – Не будем задерживаться. Место глухое, но мало ли. Вперед. До жары надо добраться до Тира, там ждет обоз, там и пересидим самое пекло.

Последний день августа и правда выдался нестерпимо жаркими.

– Едем, едем, – снова подогнал Ламбер.

Зигфрид Мазер с сомнением замялся, словно стесняясь напарника, потом, решившись, присел на корточки и вынул из ушей девушки серьги с крупными сверкающими камнями, такими же зелеными, как и шелк ее платья. Одна из сережек застряла, и Мазер раздраженно дернул ее в сторону, разорвав ухо.

– Снимать украшения с мертвой? – оторопело выдохнул Ламбер. – Это уж совсем мародерство.

– Да она пока жива, – усмехнулся его напарник. – Вон кровь сочится.

Из носа и уха девушки и правда текли тоненькие ручейки крови.

– Вот теперь – вперед! – Зигфрид Мазер бережно опустил серьги в кожаный мешок на поясе, выпрямился и взглянул на Ламбера. – Не смотрите на меня так. Это асуанские изумруды. По слухам – подарок самого Саладина. Сегодня-завтра наш воинственный король Ричард наконец-то поймет, что Иерусалима ему не видать, и будет уводить войска. Так что надо хватать сейчас все, что можно. Вперед, не стойте столбом. Она пока дышит, но это ненадолго. Ее приятель прибит несколькими стрелами к роскошному лавру. Жаль, что в тени, – оставить его доходить на солнце было бы куда лучше. Впрочем, он все равно уже без сознания. А остальной их отряд без этой парочки не опасен.

Казалось, она выныривает из густой темной воды. Выныривает и снова тонет.

Кто-то обращался к ней по-арабски. На неродном, но очень неплохом арабском. Незнакомая женщина лет сорока, светловолосая, в европейском платье.

– Ты меня понимаешь?

– Да.

– Как тебя зовут?