Сестренки

Мы всех уложили, а потом пошли в преподавательскую. У меня был с собой кефир и булочки, и мы славно поужинали.

17 октября.

Сегодня я не выдержала:

– Наташа, сколько это будет продолжаться? На что ты обиделась?

– Ни на что, – сказала она, надевая беретик.

– Но почему ты тогда со мной не разговариваешь?

– О чем?

И ушла.

19 октября.

Наташа ревнует, подумала я сегодня, и аж засмеялась посреди улицы. Наташа – ревнует! Ревнует мать, которая ей не нужна!

Ей-богу, взрослая девица, а такая дура. На что обиделась? Обиделась, что я вожу в кино чужую девочку! Ну так если она со мной не ходит?       

Все это ужасно раздражает.

22 октября.

Сегодня у меня выходной, я долго спала, а потом встала и пошла в детский дом, взяла Лиду, и мы отправились в кино. После сеанса я пригласила ее к себе, и надо же, Наташа была дома.

Я была готова к чему угодно, но моя дочь непредсказуема: сказала нам, что сейчас будем обедать, нажарила картошки, открыла банку тушенки, из буфета вытащила пряники. Мы наелись, напились чаю, Лидочка что-то щебетала про фильм, Наташа задавала вопросы, словом, был хороший, приятный вечер.

Почему Наташа всегда так не может?

Наташа недавно снималась в ателье, показала свои карточки. Все-таки какая она у меня красивая!

Лидочка поохала над карточками, Наташа достала еще – снималась в том году.

– А есть карточки, где вы маленькая?

– Есть немного. Мама, достанешь? Я их тоже сто лет не видела.

Да если бы не Лидочка, ты бы их и еще столько не видела!

Я не очень люблю доставать карточки, не люблю их кому-то показывать. Их мало, ведь сохранились только те, которые были у мамы с папой, наши все утонули: я с Толей в день свадьбы, он отдельно, две мои групповые фотографии – одна из техникума, другая из Москвы, со съезда, я с Толей и маленькой Наташей, а еще две дореволюционные – мама с папой – это портрет, и мы с Анютой.

На этой карточке подпись: у Чернышева моста.

Мне тут шесть, Анюте семь, я точно помню. Папа как сказал, что сниматься пойдем, мама так разволновалась, все ночь нам платья наглаживала. Утром стали собираться, Анюта и говорит, а давайте возьмем медведя и двух кукол тоже сниматься? Мама запретила, я начала реветь, пришел папа, услышал, говорит, что же, пусть возьмут.

Вот они, на карточке – медведь сидит между нами, а кукол мы держим в руках.

Когда я смотрю на эти карточки, то всегда испытываю щемящую тоску. На них все живые, все счастливые! И как больно думать, что вот эта девочка пропадет без вести всего-то через пару лет после того, как был сделан снимок, как больно думать, что этому молодому мужчине, мужу и отцу, осталось жить чуть больше двух лет!

Но карточки я, конечно, достала, уж больно умоляюще смотрела Лидочка.

Она так благоговейно взяла в руки конверт, помедлила, перед тем как открыть. Смущенно посмотрела на меня:

– Меня куда в гости позовут, я везде прошу карточки смотреть, любые. Родственники, знакомые… У нас у одной девочки карточка мамы ее есть, мама тут в блокаду умерла. Я смотрю и думаю – вот бы и мне хоть карточку…

Я подсела к ней, стала называть изображенных людей. Лидочка рассматривала со всем вниманием, всему удивлялась, радовалась:

– Анисия Алексеевна, какая вы красавица! Наташа, вы такая тут девочка чудесная. А какое платье необычное у вашей мамы, Анисия Алексеевна! Вы на папу похожи, да? Ой, а это что?

– Это моя сестра, – пояснила я, – она потерялась в двадцатом году.

– Две девочки, – медленно сказала Лида, – и медведь, и две куклы! Я видела такое! Только… Не фотографию, а картинку в книжке! Точно!

– Ну, про нас с сестрой книг не писали, – улыбнулась я.

– Но я точно видела!

– Ну, мало ли книг, где девочки с куклами и медведь?

Наташа взяла у нее карточку, вгляделась:

– Вы с Анютой не похожи.

Анюта вообще была ни на кого не похожа, это так. Я – вылитая папа, а Анюта сама по себе.

23 октября.

Лидочку в этот раз провожала я. Вернулась, а Наташа уже спит. Интересно, она будет молчать или все-таки начнет со мной разговаривать?

24 октября.

Разговаривает, но мало и неохотно. Ну, и на том спасибо.

26 октября.

Уж не знаю, связано это или нет, но после той вечеринки Наташа ко мне как-то потеплела: следующим вечером принесла котлеты и винегрет из кулинарии. Мы дома не готовим, утром и вечером просто пьем чай с печеньем или ветчиной, а я обедаю на работе чаще всего или же в столовой.

И вот мы разложили винегрет, котлеты решили не разогревать, был хлеб, сделали бутерброды, поели. Наташа была задумчива, мне казалось, она ко мне как-то приглядывается.

– Жалко твою Лиду, – наконец сказала она, – совсем одна, никого нет. Не могу себе такого даже представить.

Наверное, мне надо было раскинуть объятия, зарыдать, принять мудрый вид, ну, или вообще хоть что-то сделать! Или если бы Наташа после этих слов протянула ко мне руки.

И тут я подумала, впервые, кажется, что мы с ней очень похожи, обе сдержанные, замкнутые, не выражаем лишних эмоций.

Она больше ничего не сказала, доела винегрет с котлетой и быстро ушла куда-то, сказав, что много дел. Нет, она не обняла меня на прощание, больше ничего не сказала, не посмотрела как-то особенно.