Сестренки

Анюта только головой качала: училась Катя хорошо, но никакими талантами не блистала. С каждым днем девочка все больше напоминала ей Кадри – такая же веселая, светлая, вечно смеющаяся, остроумная, неутомимая, настоящий лучик солнца, капелька радости…

На стене в спальне висел большой портрет Кадри, и девочка считала, что это еще одна дочка бабушки, сестра ее мамы. Поначалу тетя Лидия с Анютой планировали оставить все как есть, но когда Кате исполнилось тринадцать, Анюта решительно сказала, что девочке надо все рассказать:

– Вы не понимаете, мама. Человек должен знать, кто он и откуда. Она дочка Кадри, ей надо знать об этом!

Они долго придумывали, как говорить, чтобы не ранить, не нанести травму. А когда рассказали, поняли, что поступили правильно: Катя долго плакала, расспрашивала о маме, о том, произошло, а потом спросила Анюту:

– Теперь, когда я все знаю – ты все равно останешься моей мамой?

Они обнялись и долго плакали вместе.

Им стало проще – уже не надо было скрывать имя Кадри. В школе, среди подруг Катя ни о чем не говорила, скорее, она мало об этом задумывалась. Катя знала и о том, что Анюта была приемной, и как раз из того города, куда они едут, и что родные брат и сестра бабушки когда-то переехали туда же, но не придавала этому большого значения.

Тетя Лидия, конечно, не поехала провожать их на вокзал – простились в дверях.

– Привезите мне открыток с видами, да покрупнее, – просила она, – я посмотрю, какой стал город.

8 мая

Это был теплый весенний день, грело солнце, и я повела Лиду гулять. Она еще совсем слабая, бледная, мы добрались до сада, она села на скамейку.

Неподалеку от нас продавали мороженое, Лидочка, казалось, не могла отвести от тележки глаз. Я не знала, можно ли ей мороженое, но хотелось побаловать, я велела ей сидеть на лавке и отправилась к тележке.

Я купила два эскимо и повернулась идти обратно.

– Не утерпела? – спросила я, протягивая ей мороженое.

Лидочка, румяная, цветущая, в другом пальто, кокетливом беретике, удивленно смотрела на мороженое, потом смущенно улыбнулась и покачала головой.

Мне показалось, что я схожу с ума.

Я посмотрела на скамейку: Лидочка сидела там, закинув голову и глядя на небо.

– Катя, ты взяла мороженое? – услышала я.

К другой Лидочке подходила женщина, по возрасту мать. Она улыбнулась мне, потом снова обратилась к девочке:

– Ну, что же ты стоишь?

Я силилась что-то сказать, но у меня не получалось, в горле стоял огромный ком. Я протянула руку и взяла женщину за рукав, она непонимающе смотрела на меня, и я, глупо тряся головой, пальцем показала на мою Лиду.

Женщина мельком посмотрела на Лиду, снова посмотрела на меня, но тут же перевела взгляд на Лиду. Узнала, схватила себя за голову, двинулась к скамейке.

Катя удивленно пошла за ней. Женщина подошла к Лиде, рухнула рядом с ней на скамейку, взяла ее руку, прижала к лицу.

– Мама! – испуганно закричала Лида, – мама!

Я бросилась к ней – пусть рядом с ней сидела ее мать, но и я тоже была ее матерью!

И тут рядом заорала Катя, какие-то непонятные слова, они обе схватили Лиду, начали ее обнимать, я кричала, чтобы они ее не пугали, стали собираться прохожие.

Женщина пришла в себя, она оттащила Катю от Лиды, и тут Лида увидела – увидела саму себя. Она и так была перепугана, бедная моя девочка, но тут совсем потерялась, вскочила, бросилась ко мне, я обняла ее, и она заплакала.

На плече у женщины рыдала Катя.

Кое-как мы успокоили наших девочек, усадили их на скамейку, и женщина протянула мне руку:

– Я Анна.

– Анисия, – представилась я.

– Вы видите, что они сестры, – устало сказала она, – я потеряла Лиду при бомбежке, искала, но… конечно, не могла найти, ей еще не было двух лет, она была без документов, наверное, ничего не помнила… как ее зовут?

– Лида. Свое имя она помнила.

Анна протянула руку, погладила Лиду по плечу, тронула ее волосы:

– Все путается… Анисия, где мы могли бы поговорить? Мы проездом, приехали на несколько дней, завтра у нас поезд… Но мы теперь останемся, конечно, устроимся, это все неважно…

– Вы пойдете к нам, – решительно сказала я.

Я почти не помню, как мы добрались до дома. Около входной двери Катя как-то неловко повернулась и сумочкой оборвала кусок обоев.

– Ну какая ты неловкая, Катя! – укорила ее Анна.

– Ничего, я подклею, – успокоила я, – не переживай, Катюша.

– А я тебе помогу! – закричала Лида, – ой, мама, тут какие-то буквы!

– Наверное, новые обои наклеили на старые, – сказала Анна.

В комнате я как-то усадила гостей, вышла на кухню поставить чайник, потом стала накрывать на стол. Лида встала, расставила чашки, Катя тоже поднялась, стала помогать. Мы уселись наконец и уставились друг на друга.

– Мы живем в Таллине, – сказала Катя, – у нас еще бабушка, Лидия. Мама, как мы теперь? Лида поедет с нами?

В ее голосе мне послышались ревнивые нотки. Что же, можно понять.

– Я ничего не знаю, – растерянно сказала Анна, – Лиди, дорогая… как ты? Ты… Анисия, вы удочерили ее?

Я ответила, что нет, не успела. Тут пришлось рассказать и о Лидиной болезни. Анна встревожилась, заговорила о морском климате в Таллине.

Лида крутила головой, переводила взгляд с сестры на мать. С Катей она была просто одно лицо, только та была румяная, здоровая, а моя Лидочка – бледная и слабая. На мать обе похожи не были .

Анна стала расспрашивать Лиду о ее жизни. Та поначалу стеснялось, потом расслабилась, говорила о своем детском доме, воспитателях, рассказала даже про лошадь, которая возила дрова. Почти взрослая, а такая дурочка!

Потом Лида начала расспрашивать Катю – где она учится, кем собирается стать…

– А вы кем работаете? – обратилась она к матери.