Домой

– Да, слава богу! – сказала мама, появляясь на пороге гостиной, – снова будем хозяевами в своей квартире.

Зальцман пришел поздно, с ним явились еще несколько человек. Они расположились в комнате. Через час явилась Зося, с ней пять женщин – все одинаковые: коротко стриженые, в потертых плюшевых юбках, худые, решительные. Обнаружив, что комната занята, заняли кухню.

Умывшись на ночь, Володя на минутку остановился около кухни. Женщины спорили:

– Вот ты говоришь, Зося, о свободной любви. А я тебе расскажу – были у нас в ячейке мать и дочь. Мать ходила с одним товарищем. А лет ей – не скажу что много, но и не мало: к сорока. А дочери – двадцать. Товарищу дочка больше и понравилась. Домой приходит – а там товарищ ее с дочкой! Она в крик, слезы, а дочка ей – что ты, мама? У нас свободная любовь! Товарищ сам решение принимает, с кем ему и когда, да и я тоже.

– Мой бы попробовал с кем, – мрачно сказала Зося.

– А что ты бы сделала? Ты ему не жена.

– Нету сейчас такого – жена, не жена!

– Так нету – мужики и гуляют!

Володя не понял ни слова, пожал плечами и пошел к себе.

Зальцман съехал не сразу – он долго ходил в райком, спорил, доказывал свое право на место в квартире. Зося действовала через женсовет – как-то к маме явились стриженные женщины в потертых юбках:

– Что это вы, товарищ Соня? Семье товарищей жить негде, а вы? Ладно вы тех выселили, можно понять – Куроесов пьющий был, Нюронька грязнуха, дети шумели… А товарищ Зося? Вам бы поближе к ней, поучились бы новому быту!

– Я уж как-нибудь, – отрезала мама, – мой муж на ответственной работе, ему покой нужен.

Зося вечером явилась сама:

– Ты говоришь, Соня, муж у тебя на ответственной работе. А мой – нет? У моего, если хочешь знать, куда важнее работа! Ему бы покой нужен, да разве он себя бережет?

Она помолчала, задумалась.

– Нам квартиру дадут, – заговорила она снова, – хлопотно переезжать, конечно… Ладно, живите покуда. Нам пока без образованных инженеров не обойтись. Вот сейчас воспитает советская власть народные кадры, тогда и будет справедливость.

– А когда воспитывает – нас куда? – усмехнулась мама.

– А там уж партия решит – куда… всяко уж в шести комнатах жить не будете.

Зальцман с Зосей съехали. Два дня отец с Володей перетаскивали книги, снова обустраивали кабинет. Отец был доволен, Володю точила тревога.

О словах Зоси он, поколебавшись, рассказал Нине:

– Она так сказала – живите покуда… Что она хотела сказать?

Нина была настроена беспечно:

– Володя, она же, мне показалось, дура. А дур слушать – ушей не хватит?

– Дура, да… Но мне не по себе как-то. Понимаешь? Я тебе еще про Сеньку не рассказывал.

– Ты мне вообще последнее время ничего не рассказываешь! – вздохнула Нина.

– Так вот, Сенька. Это Нюронькин сын. Он сказал, что меня убьет. Потому что я враг и буржуй. И Зося нас ненавидит. Но почему? Я же не против революции. И что мне делать?

– Да пусть говорят и ненавидят! – отмахнулась Нина, – ты что, червонец золотой – всем нравится?

Володя замолчал. Как донести до Нины свои мысли и сомнения, он не знал. Она тем временем взяла его за руку:

– Володя, послушай. Папе надо что-то тете Лиде отнести, а он сам в субботу не может. Одну он меня не отпустит, а с тобой – точно. Пойдем? Ты давно у нее не был.

– Ну пойдем. Я маму спрошу, она отпустит, наверное.

36

Мама отпустила. Трамваи ходили редко, были переполнены, и Володя с Ниной решили иди пешком – сначала по Загородному, потом по Владимирскому, свернули на Невский, прошли мимо Московского вокзала и дальше двинулись через Пески. Володя тащил тяжелую корзину с гостинцами, Нина шла налегке.

Никогда еще город не казался им таким величественным, торжественным, внушительным. Не разбитые мостовые, ни горы мусора не портили впечатления, наоборот, казалось, что город выше этого.

Около Охтинского моста они остановились.

– Знаешь, мне кажется, что Смольный – самое прекрасное здание в городе, – задумчиво сказал Володя, – если я когда-нибудь буду снимать кино – я обязательно покажу Смольный.

Нина посмотрела на собор.

– Это там институт благородных девиц?

– Ну не в соборе же… Арсений Васильевич ведь водил нас туда – вот это здание, длинное, смотри… а сам собор построил Растрелли. Нина, ты что не помнишь-то ничего?

Нина повернулась:

– Что?

– Ты меня не слушаешь! – обиженно сказал Володя.

– Не слушаю… – согласилась она, – знаешь что, пойдем уже. Нам еще обратно, а трамваи, кажется, не ходят.

Тетя Лида, увидев их на пороге, перепугалась:

– Господи! Одни! Через весь город! В такое время! О чем Арсений думает, не понимаю! Ниночка! Володя! Вот у меня чаек морковный, и хлеба немножко дам… сахару-то нет…