– Я тебе еще что скажу. Парня Мишей звали. Так вот Манька говорит, как у нас с ней народится, так она тоже Мишей назовет. Воспитаем правильно, вот вроде как и…
– Мне сюда, – сказал Володя.
– Ты приходи завтра – товарища Зальцмана слушать. Я-то неученый, путано говорю, а он тебе все по полочкам разложит. Я тебя познакомлю с ним – скажу, кто нам плакаты рисовал… спасибо тебе, Володька! Ты, хоть и буржуй, по всему видно, но товарищ настоящий. Бывай!
Петр ушел. Володя медленно побрел к дому.
Дверь ему открыла Нюронька:
– Ты? А я думала, мой с работы. Загляни-ка!
Володя заглянул в комнату – вдоль стен стояли три аккуратные кроватки.
– Видишь? – радовалась Нюронька, – у каждого моего ребятенка – по кровати. Как поставила – так и лежат. Не было у них такого, чтобы своя кровать у каждого…
Володя кивнул и пошел к себе. Эля стояла на пороге:
– С пролетариатом беседуешь? – прошипела она.
Отец сидел за столом, перелистывал какую-то книжку. Володя поздоровался, зашел за шкаф, сел на стул и задумался.
Отец заглянул за шкаф:
– Где ты был?
– Гулял.
– Где ты все гуляешь… пойдем, мама звала ужинать.
За ужином Эля жаловалась, что дети Нюроньки похватали в ванной зубные щетки, видимо, пытались чистить зубы, просыпали порошок.
– Убирайте в комнаты, – коротко сказал отец.
– Да неужели уж такие вещи прятать! – возмутилась Эля.
– У них не было зубных щеток, – сказал Володя.
– И что? – спросил отец.
– Они не знают, что это такое. Вот и попробовали.
– В первую очередь они не знают, что чужое брать нельзя.
– Да… – растерялся Володя, – но они не поняли, наверное. Ведь то, что в общих … ну как? Где мы все – кухня, ванная… они подумали, что и там все общее.
– Ты их никак защищаешь?
Володя глубоко вздохнул:
– Да.
В комнате воцарилось молчание.
– Вот как, – заговорил отец, – значит, ты одобряешь заселение нашей квартиры людьми, которые никогда не видели зубной щетки?
– Они жили в подвале, – сказал Володя, – Нюронька сказала, что у ее детей первый раз кровати. Они, наверное, на полу спали, с клопами.
Хлопнула входная дверь.
– Нюрка! – заорал пьяный голос, – где ты, сука? Что не встречаешь хозяина? А вы, ублюдки, по кроваткам, как порядочные?
Послышался детский крик.
– Что вы себе позволяете, товарищ Куроесов?
Альберг покачал головой:
– Зачем я учился, потом работал как проклятый? Надо было пить, ругать последними словами жену, избивать своих детей, держать их на полу с клопами – и сейчас мне за такие мои заслуги дали бы комнату, а у детей моих появились кровати. Да, сынок?
Володя напряженно искал слова. Отец прав, конечно, прав! Все, чтобы было у семьи – появилось только благодаря его труду. Но… Володя пытался сформулировать свои возражения, но не успел. Отец поднялся:
– Ладно, большевик. Буду надеяться, потом поумнеешь.
Назавтра жиличка из кабинета по имени Зося привела мужа:
– Вот! Товарищ Зальцман.
Володя едва не брякнул, что он знает про товарища Зальцмана и даже рисовал его, но покосился на отца и благоразумно промолчал.
Товарищ Зальцман оказался совсем другим. На портрете Володя изобразил его высоким богатырем, а в жизни это был лысый невысокий мужчина. Он направился к Альбергу:
– Будем знакомы, Зальцман.
Отец с плохо скрываемой брезгливостью пожал протянутую руку. Зальцман поклонился Софье Моисеевне, кивнул детям и ушел к себе.
Вечером явился подвыпивший Нюронькин муж, закричали дети. Из кабинета вышел Зальцман, рванул дверь бывшей Володиной комнаты, по коридору прогрохотало что-то тяжелое, захлопнулась входная дверь, запричитала Нюронька:
– Нету такого вашего права рабочего человека с лестницы кидать! Да сейчас уйдет этот козырь, Коленька, я тебя обратно пущу да рожу-то оботру… Об дверь-то уж не бейся, соколик! Ой!
Вышла Зося, Нюронькиного мужа умывали в ванной. Товарищ Зося назидательно говорила:
– Товарищ Куроесов, я вас предупреждала, что сейчас, в сложных революционных условиях, каждый пролетарий должен вести себя согласно нашего революционного порядку…
– И что ж он тебе так рожу-то отделал, Коленька! – вторила ей Нюронька.
Дети хихикали, выглядывая из комнаты.
Вечером Володя, проходя мимо кабинета, услышал: