Про красных и белых, или Посреди березовых рощ России

– Все равно, – прозвучал непреклонный ответ. – Оружие.

Павел стоял. И молчал. Но это глупость. И какая-то ошибка. Наверное, он не верил. Все равно не верил. И наконец подошел к столу. Положил оружие. Вытянулся. Вскинул голову. И лихо, браво, по-юнкерски отдал честь. Потому что – слава Богу за все. Все равно. Он все равно прежний офицер. Даже если уже и будут сорваны погоны. Даже если на расстрел. Стоять. И молчать.

Наверное, полковник не собирался задумываться, кто прав и кто виноват. Все правы и все виноваты. Не его дело. Только предательски все-таки дрогнуло сердце на эту бравую, юнкерскую лихость. Которой все нипочем. Когда так знакомо вскинута голова. Как когда-то всех их учили ведь в училищах: «Всегда ходи и держись, даже вне строя, так, как подобает воину… <…> Никогда не горбиться. Для этого научись держать высоко голову, однако не выставляя вперед подбородок и, наоборот, втягивая его в себя…»[92 - А.И.Куприн. «Юнкера».] Русский офицер – он такой. Никогда не бывает и не может быть с ним, что он «смотрит на землю, как разочарованная свинья, или свесит голову набок, подобно этакому увядающему цветку…»[93 - Там же.] Эх, Павлушка этот. Спокойный и уверенный. Лучистый и спокойный взгляд.

Полковник уже не улыбался на своего невольного любимца-офицера. Он никогда не выделял никого из подчиненных. Но сейчас был особый случай. Сейчас над этой светлой головой сгущались темные тучи. И сейчас на мгновение полковнику показалось, словно этот капитан у него один во всем полку. Он не допустит. Он его командир. Должен быть ему за отца. Должен быть всему своему полку за отца. Или – дружба дружбой, а служба службой?

– Тебя требуют в контрразведку. Арестовать и передать.

Он стоял у окна. Только посмотрел потемневшим взглядом. Спокойный, тихий, прежний. Но это было как гром среди ясного неба. Это – уже даже не расстрел. Его жизнь будет вымучена по капле. По кусочкам и содранной кожей. Лоскутами ран. Кровью на кровь, и кровью через кровь. На сколько ее хватит, этой крови. Это было не лето там, за окном. И это – не зеленый березовый свет. Это был последний день этого мира. Он знал. Они оба знали. Там, за линией фронта была Красная Россия. Но здесь была Белая Сибирь. Все то же самое. Те же самые убийства под пытками. Верховный Правитель не воевал такими методами. Были приняты указы, что никто не смеет вершить никакой самосуд, и что за истязания и убийства любого будут постигать кара и возмездие. Это должна была быть блистательная, непорочная и рыцарская армия. Но было всё. И эта жестокая изощренность нравов. Страшный беспредел этой войны. Любой войны. Лягут тенью на фигуру и память Адмирала. Он, спокойный и непокоренный, скажет потом, уже в руках своих врагов: «Знаете ли вы?..»

– Нет, мне никогда не докладывали. Если такие вещи делались известными, то виновные наказывались.

Наверное, просто пожмет плечами:

– Я наверное такого случая не знаю, но допускаю, что такой случай был возможен… Это обычно на войне, и в борьбе так делается[94 - Из протокола заседания чрезвычайной следственной комиссии. 6-го февраля 1920 г. – Допрос Колчака. Сайт Военная Литература. Милитера. http://militera.lib.ru/db/kolchak/09.html (http://militera.lib.ru/db/kolchak/09.html)].

Но это Александр Васильевич Колчак. В своем кителе с шестью орлами на погонах. Со своими георгиевскими крестами. За мужество, доблесть и бесстрашие. Александр Колчак не будет знать. Как запытают и расстреляют какого-то безвестного офицера. С серо-голубыми глазами, словно как у самого Владимира Оскаровича Каппеля[95 - Владимир Оскарович Каппель (1883–1920) – русский военачальник периода Гражданской войны, с ноября 1919 года – генерал-лейтенант. Один из руководителей Белого движения на Востоке России.]. Он бы вступился. Но Адмирал не может знать. Адмирал – он Адмирал. Но есть сами люди. Когда так не хватает верных, надежных людей.

– Да, – услышал Павел голос своего командира. – Но я ничего не хочу знать. У меня свои планы на моих офицеров. Ты поедешь в Омск и найдешь мне там надежное пополнение. Выезжаешь сразу же. Это приказ. А остальное – не твое дело. Кто там тебя и куда требует, я разберусь сам.

Солнце, оказывается, еще не погасло, подумал Павел. Солнце и не погаснет, вспомнил он. Пока небо и земля не прейдут. А он должен. Он все равно должен. Помнить: «Достойная бо по делом…» (Лк.23:41). «Достойное по делам моим приемлю…». «Внегда? поста?влени бу?дут престо?ли на суди?щи стра?шнем, тогда всех челове?к дела? облича?тся; го?ре та?мо будет гре?шным, в му?ку отсыла?емым: и то ве?дущи, душе? моя, пока?йся от злых дел твои?х».

VIII

А в Омске как раз ударили в набат колокола по храмам[96 - С 9 по 19 августа 1919 года во многих храмах города Омска были отслужены литургии и прозвучали проповеди с призывом встать на защиты христианской веры и записываться добровольцами в Дружины Святого Креста (Что такое Дружины Святого Креста// Наша газета. Омск. № 3. 19 августа 1919 г. Цит. по: Генерал Дитерихс / Сост.: В. Ж. Цветков и др. – М.: Посев, 2004. С.317).]. И появились Дружины Святого Креста.

«…Так эти Дружины называются потому, что вступающие в них в строю носят нашивной крест на груди <…>»[97 - Что такое Дружины Святого Креста// Наша газета. Омск. № 3. 19 августа 1919 г. Цит. по: Генерал Дитерихс / Сост.: В. Ж. Цветков и др. – М.: Посев, 2004. С.317.]. «Восьмиконечный крест. Примечание: Крест носится только в строю»[98 - Из Положения о Дружинах Святого Креста. // Цит. по: Генерал Дитерихс / Сост.: В. Ж. Цветков и др. – М.: Посев, 2004. С.329–330.]. «Все дружинники именуются братьями. Примечание: при обращении солдат к офицерам допустимо слово “брат” присоединять к чину»[99 - Там же.].

«Подчиняясь обычной воинской дисциплине, дружина Святого Креста, кроме того, следует особым правилам, исключающим пьянство, нечестивость, сквернословие, распущенность, притеснение мирных жителей и так далее»[100 - Там же.]. «Я, брат дружины Святого Креста, обязуюсь и клянусь перед Святым Крестом и Евангелием быть верным Господу Христу, Святой Церкви и друг другу, быть трезвым, честным, совершенно не произносить бранных слов, не быть жестоким с врагом, к своим всей душой браторасположенным. Аминь»[101 - Присяга воинов Дружины Святого Креста. // Генерал Дитерихс / Сост.: В. Ж. Цветков и др. – М.: Посев, 2004. С.331.]. Это была горсточка. Последняя и переломная горсточка, как надеялся генерал-лейтенант Дитерихс[102 - Михаил Константинович Дитерихс (5/17 апреля 1874 – 8 октября 1937) – русский военачальник. Генерал-лейтенант и крестный восприемник Цесаревича Алексея Николаевича.]. Главнокомандующий Восточным фронтом.

Запыленный, светлоголовый и улыбающийся капитан явится к полковнику прямо с дороги. А осеннее золотое солнце будет сиять на его новых погонах с золотистыми вензелями Царя Царей – Господа Иисуса Христа.

– Я слышал, что появились такие дружины, – улыбнулся полковник. – Но как и ты вступил? Разве это не новые добровольческие формирования на фронт, а ты и так боевой капитан, – заметил он.

– Офицерам действующей армии тоже можно, – сказал Павлик. – Одновременно со своей прежней службой, оставаясь на своих прежних местах в полках, – объяснил он.

– За Веру, Царя и Отечество, – тихо сказал полковник. – А не погибла Россия. И не погибла наша Присяга.

Вот она, формула той, старой Присяги, подумал он. На века. «Яко да Царя всех… Дориносима… Аллилуиа».

Наверное, впереди не ожидало ничего хорошего. Они уступали. Они безнадежно уступали наступавшему врагу. Но сейчас они не думали об этом. Сейчас было какое-то торжество и радость. Как будто только сказать сейчас той горе – и она ввергнется в море. Полковник, наверное, даже невольно посмотрел за окно: а вдруг? Не вверглась. Но зато как раз вышел Павлик. Отпустил дружину. Кто-то запел первым. Кто-то запел первым, и подхватили уже все. Чуть-чуть переиначили слова, но полковник не знал, как они звучат правильно. А звучали хорошо:

«Нас ждет сиротливая Волга,
Нас ждет золотая Москва!..»

Полковнику показалось, как так явственно, отчетливо различает он в общем хоре звонкий голос своего Павлика. Наверное, показалось. Невозможно так точно отделить один голос от другого. Но все равно. Он это, он. Золотая листва, золотая осень и черные с золотым его капитанские погоны.

Это будет крепкое, надежное пополнение. Но фронт пал. Не Москва и не Волга. Брошенный Омск.

Запоздало и наспех эвакуируемый Омск.

«<…> Между тем совершалось нечто непредвиденное.

Взоры всех с тревогой впились в сторону Иртыша. Он не замерзал. Падал мокрый снег, стояла распутица, зима упорно не приходила.

Незамерзшая, непроходимая река на пути отступающей армии – это грозило такой катастрофой, о которой язык отказывался говорить.

Адмирал весь ушел в свои глаза. Они смотрели мимо собеседников, большие, горящие, бездонные, и были устремлены в сторону фронта…»[103 - Из книги: Гинс. К.К. Сибирь, Союзники и Колчак. Поворотный момент русской истории 1918–1920 гг. (Впечатления и мысли члена Омского Правительства). Пекин,1921. Цитируется по: Генерал Дитерихс / Сост.: В. Ж. Цветков и др. – М.: Посев, 2004.)]

IX

Иртыш все-таки замерз. А генерал Каппель сделал невозможное: вывел и спас остатки армии. Кто все-таки остался к концу похода. Через снег и мороз. Погиб сам. Но вывел.

Армия приняла имя своего генерала. «Каппелевская армия».

А в Иркутске был захвачен и расстрелян Адмирал. Они не успели. Ворваться в город и освободить. Новый Главнокомандующий С. Н.Войцеховский повернул тогда армию от города. Уже не было смысла. Не было цели. Ничего не было. Был только атаман Г. М. Семенов со своими войсками. Атаман Семенов, которого они не понимали и не принимали[104 - «…Сибирская или Каппелевская армия, как ее тогда называли… <…> Дух и порядок этой группы резко отличались от основных начал войска атамана Семенова. В основных идеях этих начал для нас было столько острых углов, что надо было иметь много ловкости и такта, чтобы умело маневрировать и не напороться на один из них. Даже в первые дни нашей встречи эти отношения едва удержались на острие ножа» (Варженский В. Великий Сибирский Ледяной Поход. Впервые опубликовано: Первопоходник. 1971. Июнь–август. № 2–3. Цитируется по http://www.dk1868.ru/history/vargenskiy.htm (http://www.dk1868.ru/history/vargenskiy.htm)).], но с которым все-таки было общее дело. За Россию. И было Приморье, последний кусочек земли.

Это был конец. Но они были армией. Самые лучшие и боеспособные остатки фронта Александра Колчака. Каппелевцы. Они не были бы каппелевцами, если бы не взяли власть во Владивостоке. И они взяли. Каппелевцы и семеновцы. Дело Каппеля не пропало. Гибель Александра Колчака словно отозвалась эхом в этом новом свершенье. Россия еще была Россией. А сзади был Тихий Океан. Соленый и родной Адмиралу океан. Последний рубеж. Последний Перекоп. Последняя Волочаевка. За Веру, Царя и Отечество. Итог и черта всех этих дней: от Петрограда – и до этой улицы Светланской во Владивостоке. Белая Армия. Белое Приморье. Последний оплот. На что они надеялись и во что верили, когда ведь пала вся Россия? В этот ветер с моря? Или в эту приморскую золотую осень?

Волочаевка будет отдана. Будет отдан Спасск, будет отдано все. И сам Владивосток. Но пока была отдана только Волочаевка. Дальше почти случился новый переворот. Уже между собой. Они были последней Белой Россией, последними белыми войсками. Но они были семеновцами и каппелевцами, и не поладили. «За вздох, за кровь, за душу Колчака»[105 - Из произведения поэтессы Русского Зарубежья Марианны Колосовой: «Не в этом ли году?». Цитируется по: Марианна Колосова. «Вспомнить, нельзя забыть»: стихи/Сост. В.А.Суманосов; предисл. Александра Родионова; послесл. Александра Зуева. – Барнаул: Алтайский дом печати, 2011. – 331 с.: ил.]. Те были семеновцами. Они не были бы каппелевцами, если бы так просто приняли это чужое главенство. Это было какое-то самозванство[106 - 26 мая 1921 г. во Владивостоке был совершен военный переворот. Вместе с тем сразу же после переворота началась борьба между двумя группировками в армии – каппелевцами и семеновцами.]. «Мы не для того шли сюда, чтобы кому-либо подчиняться» (генерал Молчанов). А еще оказавшееся у власти Правительство не оправдало себя и топило все дело переворота и армию, как, наверное, и решил все генерал Молчанов, что надо действовать. Это был преступный бунт. И это была революция. Но намерение было положено. И осуществлено. А что теперь, никто и не знал. «Все равно, возврата нет, что сделано, того не вернешь, и нужно идти дальше», – только и сказал теперь генерал Молчанов. Прямой и открытый Викторин Молчанов.

Это был Владивосток. Сырой, ветреный и морской Владивосток. Наверное, самое время и место на мятежи. Все снова рушилось, падало и летело. Все эти пять лет всегда где-то и что-то рушилось, падало и летело. И сейчас. Они были каппелевская армия. Белые против Белого же Правительства. Но за Правительство оставались семеновцы. С поддержкой адмирала Старка, который решительно встал за порядок против переворота. Это должен был быть достойный развал Белого Движения. Сибирская армия на Сибирскую флотилию. Или наоборот. Все одно. …«Слава Богу за все».

Вооруженного столкновения все-таки не произошло. «Установился вооруженный нейтралитет с обеих сторон, причем чины обеих групп ходили беспрепятственно по всему городу»[107 - Старк Ю.К. Последний оплот. Отчет о деятельности Сибирской флотилии 1920–1924. – СПб.: Издательство «Русско-Балтийский информационный центр «”Блиц”», 2015. – 615 стр. и ил. С. 167.]. «Положение стало на мертвую точку. Деятельность аппарата власти была парализована, вместо этого обе враждующие стороны изощрялись в обливании друг друга грязью в листовках и плакатах, расклеиваемых по городу. Результат получался очевидный, обе стороны проигрывали в глазах населения и иностранцев, а вместе с ним летело в пропасть и все Белое движение»[108 - Там же. С.171.].

Наконец приехал генерал-лейтенант Дитерихс. «Большинство – его не знали, но, конечно, слышали о нем, как о царском еще генерале Генерального штаба и Главнокомандующем войск Российского Правительства»[109 - См.: Из книги: Руднев С.П. «При вечерних огнях». Воспоминания. Харбин. // Генерал Дитерихс / Сост.: В. Ж. Цветков и др. – М.: Посев, 2004. С.259 – 260. С.489.]. Дитерихса вызвали телеграммой из Харбина приехать принять пост председателя правительства: «Обе стороны ожидали от него разрешения кризиса в ту или иную сторону»[110 - Старк Ю.К. Последний оплот. Отчет о деятельности Сибирской флотилии 1920–1924. – СПб.: Издательство «Русско-Балтийский информационный центр «”Блиц”», 2015. – 615 стр. и ил. С. 171.]. Дитерихс согласился и приехал. «Ввиду того, что Дитерихс находился в Харбине и ничего не знал о своем избрании, ему была послана телеграмма с мольбой о приезде “во имя спасения всего дела”»[111 - Там же. С 168–169.].

Генерал Дитерихс решительно остановил все перевороты и недовороты: «Вера христианина и совесть человека… <…> заставляет меня сказать всем: никогда я не встану на революционный путь»[112 - Старк Ю.К. Последний оплот. Отчет о деятельности Сибирской флотилии 1920–1924. – СПб.: Издательство «Русско-Балтийский информационный центр «”Блиц”», 2015. – 615 стр. и ил. С. 179 – 180.]. Отказался от своего революционного народного избранничества. Настоял на созыве Земского Собора. Как когда-то это была та смута во времена Минина и Пожарского.

На Земском Соборе Дитерихс был избран Правителем и Воеводой Земского Приамурского Края. Армия была переименована его указом в Земскую Рать, полки – в дружины. А про Верховную Власть в России Приамурский Земский Собор решил, что права на ее осуществление принадлежат династии Дома Романовых. И потом был парад.

– За Веру, Царя и Отечество, – не удержался и улыбнулся Павка. Ясно, четко и бесповоротно. – Ура.

Его кадетское детство. Откуда все самим собой.

«Кадеты отрицали и ненавидели революцию все как один, но не любили разговаривать на политические темы. Отрицание революции считалось аксиомой, не требующей разъяснения или доказательств»[113 - Виктор Ларионов. Последние юнкера. Воспоминания добровольца-первопоходника Виктора Ларионова о своём участии в Гражданской войне 1917–1920 гг. в рядах Добровольческой армии. – Цитируется по: Ураган. Последние юнкера. Романы/Б.Я.Ильвов, В.А.Ларионов. – М.:Вече, 2007. – 448 с. (Белогвардейский роман). С.224.]. «В те времена никто не внушал кадетам любви и преданности царю и Родине и никто не твердил им о долге, доблести и самопожертвовании. Но во всей корпусной обстановке было нечто такое, что без слов говорило им об этих высоких понятиях, говорило без слов детской душе о том, что она приобщалась к тому миру, где смерть за Отечество есть святое и само собой разумеющееся дело. И когда впервые десятилетний ребенок видел, что под величавые звуки «Встречи» над строем поднималось ветхое полотнище знамени, его сердце впервые вздрагивало чувством патриотизма и уже навсегда отдавало себя чувству любви и гордости к тому, что символизировало мощь и величие России… Так, незаметно, день за днем, без всякого внешнего принуждения, душа и сердце ребенка, а затем и юноши копили в себе впечатления, которые формировали кадетскую душу. Вот этими-то путями незаметно внедрялось то, что потом формировалось в целое и крепкое мировоззрение, основанное на вере в Бога, на преданности царю и Родине и готовности в любой момент сложить за них свою голову»[114 - А.Марков. Цитируется по: Кадеты и юнкера. Кантонисты. А.Марков. Кадеты и юнкера; В.Н.Никитин. Многострадальные. – М.: Воениздат, 2001. – 262 с. – (Редкая книга). С. 9, 10. Анатолий Марков был юнкером эскадрона Николаевского кавалерийского училища в 1914 г.].

Земской Рати от Земского Собора была передана икона Божией Матери «Державная». Они стояли. Новый войсковой строй. Каппелевцы и семеновцы уже без прежней розни. Какая уже рознь. Одна рать. Один воевода. Славный и боевой Воевода. Омск, вспомнил Павел. Те дружины Святого Креста и тот парад. «Михаил Константинович, Его Превосходительство», – улыбнулся он. «…Ген. Дитерихс принял парад»[115 - Наша газета. Омск. № 32. 21 сентября 1919 г.]. И как потом станут известны те слова Верховного Правителя уже с другого смотра войск: «Так хочет Бог, и поэтому мы победим». Он верил, Александр Колчак. В Бога. В офицерскую честь. В свой народ.

«Я думаю, что большевизм, – это не есть только известная политическая организация, известная форма управления, существующая в Европейской России; это не одни только комиссары, советы и т. д.

Все это только одно из проявлений большевизма, – явления более глубокого по существу.

Большевизм – это моральное отрицание, т. е. отрицание морали, всяких религиозных начал, национального чувства, чести, долга и всяких обязательств по отношению к Родине. Этот большевизм, начавшийся в виде проповеди интернационализма и приведший Россию к распаду, распространился у нас гораздо дальше, чем политическая власть большевиков. Нет ни одного класса общества, в который не проник бы этот большевизм, как моральное отрицание, отрицание высших начал жизни. И это очень затрудняет борьбу с большевизмом. Никакие успехи армии не могут привести к решительной победе над большевизмом, если вместе с этим не будет внутреннего, нравственного возрождения и оздоровления русских граждан.

Без такого возрождения военные успехи могут быть лишь временными. Но я глубоко верю, что в русском народе не погибло чувство патриотизма, национального достоинства и чести, что в нем есть известные религиозные представления и сознание обязательств по отношению к Родине. Все это есть в интеллигенции и в крестьянстве – основе всего государства, – и в рабочем классе. И если бы я не верил в это и в возможность нравственного возрождения народа, я не принял бы на себя Верховной власти».