Жизнь прожить – не поле перейти…

– Вась, что делать? Нас поймают и убьют? Да Вась?

– Ну-ка, не ной. Никто нас не убьет. Мы в советском государстве живём. А в советском государстве детей не убивают.

– Но документы ж немецкие.

– А ну, бегом, сказал тебе, за клеем. И прекрати панику создавать, пионерка называется.

…Уже второй час дети сидели в засаде. Им необходимо было узнать, кто прячет немецкие документы. Оба они понимали, что в городе, видимо, орудуют диверсанты и предатели, которые готовятся к встрече с фашистами в Москве, когда захватят столицу. Но в это они не верили. Но никто не пришёл ни в ту ночь. Ни в следующую. Прошло несколько дней. Никто не приходил.

Очередная ночь выдалась очень тяжелой. Немец бомбил. Несколько зажигалок Вася и Маня скинули с крыши. Им помогал дворник, дядя Юра. Мотались по крыше всю ночь, иногда прятались в укрытие. Немец приближался все ближе к Москве. Вдруг одна из зажигалок упала на крышу в том месте, где дети нашли чемодан. Она аккуратно скатилась по лестнице. Вася кинулся как тень молнией за ней. И на мгновение застыл. Дверь каморки была открыта. Багор валялся. Внутри все пространство осветила луна. Медлить было нельзя, и чуть ли не в последнее мгновение зажигалка полетела с крыши на землю, где соседки бабули засыпали её песком. Вася вытер лоб и чумазый и уставший заглянул в каморку. Там ничего не было. Ни ящика. Ни чемодана. И стена была ободрана от газет.

– А ведь там было что-то написано, какие-то цифры и буквы, – услышал сзади голос Мани Васек.

Маня разболелась. Ее положили к бабушке в больницу. Первые дни она помнит смутно, высокая температура, кашель. Врач сказал, что у нее воспаление легких. Когда Маня приходила в себя, то видела родное лицо бабули. Она гладила ее по головке, целовала ручки, меняла компрессы на голове и Маня забыла, что была война.… Когда девочка пришла в себя, вспомнила, что творится вокруг и так ей стало горько, что захотелось плакать. Скоро она стала подниматься с кровати и гуляла по палатам, знакомилась с такими же больными. Однажды дождливым вечером познакомилась с солдатом, который был ранен под Москвой, и попал в эту же больницу, теперь это был госпиталь. Вокруг города велись ожесточенные бои, раненые поступали и поступали. Звали солдата дядя Гриша. С ногой у него была беда, стала намного короче, и он сильно хромал. Солдатская служба его закончилась, но возвращаться было некуда. Семья погибла. Да и сам он чудом остался жив. Что с ним произошло, никто не знал. Обычно солдатские байки в палатах с охотой рассказывали раненые. А он молчал. Часто солдаты и санитарочки называли его «молчуном». Зато подружился с Маней, она ему напоминала его «донюшку», Вареньку. В начале войны не стало ее вместе с жинкой, эшелон под бомбы попал, так и не доехали.

В госпитале он пролежал с конца лета и вот в первые ноябрьские дни его выписали. Идти ему было некуда. Пошёл к главврачу и попросил устроить его на работу в госпиталь. Когда Наталья Ивановна, главный врач госпиталя, спросила, кем он хочет работать, он ответил:

– Мужиком. Мужиком буду работать. То что почти одноногий я, не смотри Наталья Ивановна. Мужская сила то и умение всегда пригодятся. Не могу я без дела. Раз фрицев бить теперь не судьба, не отсиживаться ж мне за бабскими юбками. Работать буду. Делать что ль по хозяйству нечего. Ты не боись, Наташа Ивановна, я мастеровой.

Маня тянулась к нему, ей не хватало отцовского внимания, а он большой человек с усами тянулся к ней. Бабуля видела это и предложила дяде Грише жить в их квартире, пока были пустые комнаты, да и не так страшно было оставлять Маню одной, почему-то бабуля доверяла Григорию.

Холодным ноябрьским вечером собирались домой Маня и дядя Гриша. Ходить ему было тяжело. Но сидя, мог сделать что угодно, хоть табуретку починить, хоть новую сбить. Несмотря на это, у него была одна мечта.

– Мань, а далеко отсюда завод «Серп и Молот»?

– Вообще-то, далековато. А что? На метро почти час. А так как ты ходишь, то почти невозможно.

– Дааа. Жаль, – притих дядя Гриша. – Друга хотел навестить. Где живет, не знаю. А вот работал он на заводе. А может на фронте он? Так хоть спросил бы адрес, у него сынок вроде был. Хоть письмецо написал бы. Когда-то он меня спас. Обязан жизнью ему. Думаю, может это судьба меня в Москве поселила, чтоб должок отдать. Может помощь ему, или его семье нужна.

– А у меня сосед там работает. Правда, домой давно не приходил. Живет на заводе почти всегда теперь, – грустно рассказывала Маня. Она сидела на стуле, раскачивая, ногой и как мороженое языком лизала кусок сахара, – А сын его, Васек, мой друг.

– Кстати, – вдруг встрепенулась девочка. – Давай, дядя Гриша, я Васька попрошу, он и узнает, что с другом твоим.

– Ну какая ж ты девочка у меня, просто золотая. И умная, и находчивая. Он гладил ее по голове. Маня опустила голову, продолжая уже медленнее качать ногой, про сахарок забыла и как котенок, подставляла голову под ласковое поглаживание дяди Гриши, заливалась румянцем.

Возле дома было очень оживленно. Дворник и соседки, совсем как в мирное время, что-то бурно обсуждали.

– Здорово, соседи!

– Здоров, коль не шутишь. Что-то раньше мы тебя не видели здесь, сосед.

– Так вот, я новенький у вас. Отвоевался. Вот Манина бабуля приютить решила. Комнат, говорит, много у них пустых.

– Это точно, сейчас много пустует. Ранение?

– Да… – глухо сообщил Григорий, – А что, соседи, случилось чего?

– Да случилось. Маня, это не ваш жилец в комнате набедокурил? – спросил дворник.

Маня удивилась. Она совсем забыла про Григория Ивановича, верно. Ведь пока лежала в больнице, вообще ни о чем не вспоминала.

– А что случилось?

– Дак, квартира ваша открыта была. Светлана Петровна мимо шла, заглянула. А там все вверх дном. Побоялась заходить. Вызвали вот милицию. Ждем теперь.

– Я болела. В больнице. А что, Васек не приходил?

– Не видали его. Уже два дня… Дежурства его на крыше были. А его не было.

Маня запереживала.

– Может, с работы не отпустили? – и уже, обращаясь к дяде Грише, – Ну вы тогда ждите милицию со всеми. Я сбегаю к дяде Пете на завод. Может и Васек там.

Мане на душе было очень тревожно. Так не было еще ни разу. Если Васек менял планы, он все равно сообщал.

На проходной завода Маня не могла найти себе места, ждала, когда дядя Петя выйдет.

– Маня, что случилось? С Васьком что-то? – Дядя Петя с встревоженным лицом забежал на проходную, кепка на затылок, руки вытирает об какую-то тряпку, похудел, лицо осунулось, под глазами темные круги. У Мани пронеслось в голове, «как он постарел…»

– Дядя Петя, не переживайте, просто я его ищу. Он вчера не пришел на дежурство на крыше, а я была в больнице. Вот ищу его. На заводе его нет получается. Но вы не переживайте, я его найду, куда ему деваться. А так все хорошо, жильца вашего мы пустили. Не обидели, он мне шоколад подарил. Все хорошо.

– Маня, – вдруг напрягся Петр, – какого жильца?

– Ну, друга вашего. Он сказал, что вы знаете, что договорился с вами. Что вы ему пожить разрешили. Веселый такой.

– Ни с кем я не договаривался, Маня, ты что-то путаешь.

– Ну как же, усы у него. Веселый, – уже неуверенно говорила Маня.

– Маня, не пугай меня. Какие усы? Ни с кем я не договаривался. Как зовут-то его?

– Дядя Гриша, то есть Григорий Иванович.

– Гришка что-ли, земляк мой?

– Ну да, а вы меня напугали уже. А усы можно и отрастить.

– Ну, только никто у меня не спрашивал, да и адрес мой не знает. Знает только, что я на заводе работаю, – дядя Петя смотрел на Маню немигающими глазами. Мане стало жутко. Вдруг у нее в голове мелькнула мысль.

– А откуда, дядь Петь, Григория Ивановича вы знаете?

– Да было дело, в гражданскую.…В общем, не важно, помог я ему чуть.

– Спасли?

– Ну…, спас… Ладно, Маня. Некогда мне.

Маню охватил ужас. Ей стало сначала жарко. Потом холодно. Она побледнела и села на корточки.