Купола в окне

Мы с Валентиной принялись ее утешать. Она как-то постарела резко за два дня.

Говорят, скорби и искушения – совсем разные вещи. Если в скорбях не падать духом, а более того, Бога благодарить, душа не падает во мрак и черноту, скорби не становятся искушением. А если роптать, жаловаться, искать виноватых – вот это и называется искушение.… Отрывает Господь Светлану Ивановну от земных забот, тяжело без веры в Него преодолеть это.

В палату вошла, прихрамывая, Маришка, ее широкое личико расплылось в улыбке, они со Светланой Ивановной обнялись. Ей бывшая медсестра жаловаться не стала, напротив, повеселевшим голосом спросила:

– Как там наш рыжий котяра? Так все в палату и заглядывает?

– Загля-адывает! Только ему не я, а Валька нужна, все норовит в столовке рядом присесть, вокруг нее там вообще все мужики вертятся, что они в ней нашли?

– Ври, да не заговаривайся, – заулыбалась и Валентина.

– Ну, не знаю, не знаю, а черненький, из платной палаты, тоже все зыркает и супом давится, когда Валька мимо проходит… Только она ни на кого не глядит, она в Андреча влюблена.

– В кого?! – фыркнула Валентина, – во врача, что ли? На кой он мне, плюгавенький, нужен?

– Хорошо с вами, девчонки, – вздохнула Светлана Ивановна, – ну да мне пора. Освобождайте банки, давайте мне, я их дома помою. И ешьте!

Она ушла, а после обеда на ее кровать плюхнула тяжелую сумку толстая девица в клетчатых брюках. Мелко вьющиеся волосы ее торчали во все стороны, как у клоуна по кличке «Итак».

Рита, так ее звали, не говорила, а выдавала короткие тирады, отрывисто и громко. Оказалось, что в больнице бывает часто, и знакомых тут у нее – как у себя в деревне. Едва облачилась в халатик, так и пошла по гостям. В палату приходила она, чтобы лежать под капельницей, и умудрялась в это время болтать с кем-то по сотовому телефону.

Рита нам выдала характеристики на всех врачей, медсестер и санитарок, и все они были не очень лестные. Впрочем, злости в голосе мы не слышали, что-то действительно клоунское было в Ритином облике и поведении, и когда выписалась через три дня, очень нам стало её не хватать.

Глава седьмая. Новое лекарство

В семь утра взяли кровь из вены на анализ. Вены мои спрятались еще в тот раз, когда под капельницей рожала мальчишек-близнецов. На обеих руках тогда были синяки от кистей до плеча. Теперь добыть вены – проблема.

– Вот на плазме медсестрички – асы, – постоянно напевала Светлана Ивановна, – они любую венку достанут.

Это она про медсестер, что делают плазмаферез. Действительно, очень хорошие сестры, каждая по-своему красива, я любовалась ими, когда ходила на УФОК – ультрафиолетовое облучение крови. В отличие от «плазмы», которая может длиться до четырех часов, УФОК был всего полчаса. С венами и тут были проблемы, хотя игла много тоньше, чем на «плазме», а от последней меня Бог отвел. Пришла в первый раз – смерили давление, оно – запредельно низкое, отправили в палату. А в палате смерили – нормальное давление!

Других испытаний – глотания «кишки», чтобы обследовать желудок, и приема нового лекарства избежать не удалось.

Лекарство, которое я купила за двести рублей, поставили легко, буднично, и к вечеру я слегла. От него, потом заметила, всем плохо, все лежат пластом, пропадает аппетит, температура повышается, ломит тело.

– Зато я потом с него – летаю! – заявила Валентина.

А я настолько ослабла, что потеряла всякий интерес не только к еде, но и к жизни. Тошнило беспрерывно, начались боли. Глянула в зеркало, когда встала через силу, и увидела свое желтое, чужое лицо. Снова взяли кровь, и врачиха немедленно велела купить лекарство для печени. В карте написала красивым почерком: «лекарственный гепатит». Отравился мой непрочный организм… Пришлось «ползти» на второй этаж, в аптечный киоск, упаковка ампул стоила восемьсот рублей.

Я брела обратно, радуясь, что прижимаю к груди «противоядие». Хорошо – лекарство было в киоске! А то некоторые больные рыщут по всему городу в поисках нужных медикаментов…

Когда через несколько дней, наконец, смогла, с передышками и одышками, ходить по коридору, отправилась прямиком в церковную лавку. К радости моей, сообщили, что сегодня в четыре вечера приезжает отец Константин, будет служить молебен о здравии, можно будет исповедаться.

…Отец Константин, который служит в кафедральном соборе, и которого я знаю давно, хотя это не значит, что и он меня помнит, приехал оживленный, деловой. На мои жалобы об искушении ответил:

– Не искушение, а лечебная ошибка!

Я понимаю, почему он так сказал. Если каждая прихожанка начнет считать себя достойной серьезных искушений, так и до прелести недалеко… А на мои вздохи, что в палате говорят о заговорах и всяческой чертовщине, повторил то, что я уже знаю на своем опыте:

– Молчите и читайте Иисусову молитву. Не нужно никого учить.

– Петров пост идет, батюшка, – заныла снова я, – а тут все летит…

– Какой вам пост! – воскликнул он, – Пост послабляется или вовсе отменяется для больных, путешествующих, беременных и кормящих матерей, младенцев до семи лет, воинов и старцев на покое. Вы к какой категории относитесь?

– К болящим.

– Еще и к путешествующим! Вот и ешьте, что дают. Дома будете поститься.

– А причаститься тут, в больнице, можно?

– Нужно. Я буду в следующий вторник, вычитывайте понемногу все. С утра чаю попейте там, с булочкой. На обед не ходите. В четыре вечера я приеду.

Благословил меня. В палату я прилетела как на крылышках.

На следующий день мы с Валентиной решили прогуляться по больничному двору.

Я задыхалась, но посижу на лавочке, глядя на буйную зелень, муравьев под ногами, тучи, сосны и голубей – снова поднимаюсь. Идем, расхаживаемся.

У Валентины тоже полиартрит, но она крепче меня, лекарства лучше переносит. И она прекрасно знает, что это такое – болеть непрерывно второй десяток лет. Жалость к ней, и к Маришке, да и всем болящим в этом муравейнике – клинической больнице, жгла мне сердце.

Но более мучила невозможность сказать вот ей, вот ему, вот им, какое это счастье – вытрезвляющее душу страдание!

Да если бы не болезнь, я бы никогда не пришла в храм, не узнала Христа, не ощутила бы неземную, невыразимую, ошеломляющую сладость общения с Ним… Господи, как передать людям все, от чего разрывается сердце. Но я, «миссионерка», молчу, если не спрашивают, насмерть молчу. Ибо как сказано – «не навреди»!

– Ты куда это ходила вчера вечером? – спросила вдруг Валентина, щуря свои карие с раскосинкой глаза.

Я, подумав, ответила, как можно безмятежнее, но честно:

– В церковную лавку. Исповедалась отцу Константину, он в кафедральном храме служит.

– То я смотрю, заявилась такая сияющая, а ничего не говорит…

Я глянула на нее мельком – не насмешничает ли? Нет, вполне благожелательно говорит. Но почему, я чувствую, лишнего ей говорить не нужно?

Глава восьмая. Саяна

В палате появилась еще одна обитательница – миниатюрная буряточка Саяна. Ходила она с палочкой, возраста была неопределенного, казалась то дряхлой старушкой, то – молодой, и мы с Валентиной очень удивились, узнав, что она наша ровесница.

Я уже тогда не скрывала, что хожу в церковную лавку за святой водой и газетами «Православное Слово», которые, прочитав, возвращаю.

Саяна начала разговор первой:

– Лежала тут одна, православная, сказала, что наша вера неправильная, всяко ругала буддизм.

Я растерялась, но ответила мирно:

– Я тоже думаю, что наша вера самая истинная, но ругать вашу веру не буду, если нужно – Вам Господь Сам все откроет в свое время. Я люблю православие.