Купола в окне

Всю ночь слышались пальба и пьяные крики, и мы сидели, как мышки, боялись носа на улицу высунуть.

Утром мама подошла к калитке, которая открывалась вглубь ограды, чтобы посмотреть, что на улице делается. Открыла она калитку, и покатились в ограду, под горочку, огромные деревянные чурбаны. Это так решили подшутить над нами «машкарады», натаскали невесть откуда чурок, чтобы дверь забаррикадировать. Только получилось, что невольно подсобили нам с дровишками.

Попытки миссионерства

Глава 1. Андреич

Очередь к ревматологу еще не набралась. В холле перед кабинетом, где стоял ряд металлических стульев, сидели две женщины. Одна – «я только спросить», вторая – с талончиком №7. Я сказала, что у меня талон №2, и решила никаких разговоров не затевать.

Дело было перед очередным ВТЭКом (комиссией для определения группы инвалидности), и для меня посещение ревматолога было чистой формальностью. Сейчас придет Альбина, напишет диагноз пострашнее, чтобы наверняка вторую группу продлили, и – все в порядке…

Очередь понемногу росла, начались обычные разборки: идти по номерам на талонах или в порядке живой очереди. Мне беспокоиться было нечего, иду второй, в крайнем случае – третьей. А вот первая, с талоном №7, волновалась. Ничего себе, прийти ни свет, ни заря и оказаться отброшенной в конец очереди, мало ли что на талонах пишут! С нею не соглашался талон №1, который только что заявился. Очередь гудела.

Вместо Альбины появился Андрей Андреич. Я его уже сто лет не видела. И он, конечно, меня забыл.

Андреич был из породы ужасно некрасивых мужчин, которые жутко нравятся женщинам. Держался он, маленький, хромоногий, широконосый и узкогубый, крайне надменно, разговаривал бесцеремонно, но ему все прощалось. За что? Я думаю, что грубость и злость порою лучше безразличия. Все-таки внимание, пусть и со знаком минус.

Едва вывернув из-за угла, он рявкнул, вернее, вякнул голосом, не допускавшим возражений:

– Заходим по талонам!

Очередь, сопя и ворча, послушно перестроилась. Я зашла:

– Здрасти… – и поняла, что точно меня не помнит.

– Чем лечитесь? – начал он допрос.

Я терпеливо перечислила.

– Все?! Это не лечение! Это только обезболивание! Вы – не лечитесь, уже много лет! Вы должны лечь в больницу!

– Кто же против! – с жаром подхватила я, – Сколько лет уже «мест нет, мест нет»!

– Я выпишу лекарства новые, пролечитесь, – уже спокойнее забубнил он, царапая что-то неразборчивым почерком в карточке, – приедете через месяц, сначала – на прием ко мне, потом – в отделение кардиологии.

– Спасибо, до свидания!

Ответа не последовало.

… ВТЭК я прошла благополучно, даже слишком. То ли каракули Андреича помогли, то ли нынешний приказ Президента о бессрочных пенсиях, но в этом году меня совсем не мучили. Мельком осмотрели, даже не приказали раздеться и делать упражнения, дабы убедиться, что суставы не гнутся. А когда объявили, что дают вторую бессрочную, я завопила на весь кабинет:

– Ой, спасибо вам, люди добрые! Здоровья вам!! И деткам вашим!

Домашние мне заявили:

– Ну и смысл тебе в больницу ехать? Бессрочную ведь дали.

Но я, запомнив возмущение Андреича по поводу «нелечения», решила – еду. Вдруг нашлось лекарство от моей болезни, и я выйду из больничных стен если не исцеленной, то хотя бы подлеченной…

…И в этот раз у кабинета ревматолога шел обычный спор: в порядке живой очереди или по талонам. Я пришла, кажется, восьмой или десятой, но в талоне стояло №1, и все ждала – явится Андреич, цыкнет, и я пойду первой. Но, опоздав на полчаса, в кабинет прошествовала незнакомая молодая врачиха, высокая, с двухцветной шапочкой волос. Макушка желтая, снизу свисали коричневые пряди. Указаний относительно талонов она не дала, и торжествующий народ пошел в порядке живой очереди.

«Андреича на вас нет!» – вздохнула я и терпеливо сидела до обеда.

Узрев мой талон, врачиха нахмурилась:

– Почему вы не вошли сразу? Вам же ложиться в отделение, тем более – первая очередь?!

Что ей скажешь? Не с боем же пробиваться.

Врачиху я разглядела потом уже, на обходах в палате. Кареглазая, смуглая, яркогубая, внимательно-отстраненная. Особенно в те моменты, когда объявляла:

– Вам нужно купить лекарства, за свои деньги. Они дорогие, но без них не обойтись… И пройти дополнительное УЗИ, платное.

Ее прекрасные карие очи смотрели куда-то в сторону, а больной мысленно перебирал содержимое своего кошелька и с холодком в груди думал, что, однако, придется просить у городской родни в долг. Здоровье дороже.

Андреич носился по другим палатам, я в число его пациентов не попала. Встречая в коридоре, иногда здоровалась, иногда – нет. И все подавляла в себе желание спросить его о чем-нибудь. Но – зачем? Мне что, душевных ран мало? Тысячи и тысячи проходят через палаты. Конвейер. Каждая душа просит участия. На всех не напасешься.

Я помню его совсем молоденьким, но он и в то время был ершист и не располагал к душевному общению. А нам, больным, всем хочется любви и внимания…

…В первый день, пройдя через приемный покой, мы с санитарочкой отправились в кардиологию. Она, на вид школьница, с марлевой шапочкой на голове, знать не знала, где это отделение, но признаться в этом не хотела, и завела меня аж на шестой этаж. Пришлось самой выловить первую попавшуюся медсестру и узнать, что кардиология, как и много лет назад, находится на третьем. Санитарка шла сзади и шмыгала носом.

Глава вторая. Соседки

Я ступила в знакомый когда-то коридор, и, пока ждала медсестру, наблюдала за одной больной. Это была молодая женщина, с короткими красными волосами, в дорогом спортивном костюме, желто-фиолетовом. Она шла, сгорбившись, с выражением омерзения ко всему вокруг. Я тихо вздохнула, когда медсестра повела меня в ту палату, за дверью которой исчезло это унылое существо.

В палате было пять кроватей, свободных – две. Я выбрала ту, что подальше от умывальника. По левую сторону оказалась кровать знакомой унылой особы, по правую – стройной бабушки с узлом желтых крашеных волос. Наискосок, у противоположной стены, сидела на кровати молчаливая темноволосая женщина моих лет.

Я коротко доложила, откуда я, как зовут. Ответила на уточняющие вопросы бабушки – сколько детей и есть ли муж, и взялась разбирать вещи. Наконец, с удовольствием улеглась на кровати.

Соседки мои справа и слева возобновили прерванный моим появлением диалог. Они оказались медсестрами, им было о чем поговорить. Я лежала под их тирадами, как под перекрестным огнем, и раздумывала – покормят ли меня сегодня ужином? Или вновь поступившие должны питаться подножным кормом? На обед я опоздала, и хорошо, потому что он мне, как выяснилось, и не полагался.

Бабушка, Светлана Ивановна, оказалась очень бодрой старушкой. Между делом сообщила мне, что недавно, лежа под системой, «улетела», потеряла сознание, ее вытащили с того света. Говорила она об этом спокойно, почти беспечно, и я пыталась понять – почему? Хотя на шее ее была золотая цепочка с золотым же медальоном, на котором я узнала Святого Николая, верующей ее назвать было нельзя. С Маришкой, той, в ярком спортивном костюме, ее коллегой и собеседницей, они защебетали о заговорах. Попытались исписанные листочки вручить и мне…

Пришлось мирно, но твердо сказать:

– Нет, нет, я этим не занимаюсь.

Маришка глянула на меня с изумлением:

– Помогает же!

– Помогает, – согласилась я, – но это грех. Есть молитвы, вот их и нужно читать.

Слова эти вызвали у моих собеседниц разную реакцию. Светлана Ивановна призадумалась, Маришка же тщательно сложила листочки, разгладила их на коленке и убрала в тумбочку:

– Обязательно попробую, Светлана Ивановна!

Одна соседка напротив была безучастна. Она, когда знакомились, назвала свое имя, я его тут же забыла, а теперь пыталась вспомнить. Эти две были заодно, я же искала душевной поддержки.