Недетские рассказы

Он встал и подошел к окну. Огни разливались далеко за лесом. Они выбирали эту квартиру с видом на лес. Они хотели жить высоко, но ближе к земле.

– Смерть, я думаю, не так плоха, как кажется. Мы умрем, а эти деревья, огни, окна… останутся. Очень хорошо, что смерть не меняет ничего вокруг. Если меня не станет, ты сможешь сделать по-своему в привычном тебе мире. Он поможет. Хотя, может, ты и права, что иногда стоит об этом говорить. В одиночку все не так прозрачно, даже сумрачно. Но почему ты спрашиваешь меня сейчас?

– Эта женщина, та, худая, с золотыми цепями. Она умерла.

– Она болела, это было видно.

– Могли ли мы помочь ей?

– Не знаю. Может быть, нужно было обратить на нее внимание? Спросить, чем помочь…

– Она была совсем одна. Мы ведь знали это.

– Да.

Вечером Дина поехала за сыном, по пути ей пришло сообщение, что Леша в хосписе, но можно еще успеть прийти к нему.

Они приехали на следующий день. Леша был такой же худой и прозрачный. Тихо сказал, что было улучшение, но потом рак было уже не остановить.

Вокруг все были прозрачные. Они ездили к Леше еще несколько раз. Уже замечали, какие пациенты ушли навсегда… Кто-то рассказал им, что иногда пациенты уходят домой. И что здесь все со смертью на ты и она не так уж безжалостна.

Леша умер ночью 29 октября. Дина с мужем были рядом. Она так и сказала: «Леша умрет сегодня, давай останемся с ним».

Оказалось, что подготовиться к смерти нельзя. Все равно это было внезапно.

Через месяц после его ухода Дина пришла в себя. Обернулась к миру. Он был прежним. Но прохожие стали плотными. Ушли вибрации, стерлись картинки, исчезли видения.

Жизнь оказалась совсем обычной штукой, когда освободилась от ужаса смерти.

Дина еще много раз по ночам смотрела на темный лес. Иногда муж подходил, обнимал ее, и они подолгу стояли тенями в оконном проеме.

Мысли каждого смывало наступавшее утро. Ничто не было для Дины таким простым и понятным, как повседневная жизнь, врывавшаяся с восходом солнца.

Субъективно

Он развернулся. Встал и смотрел. Так спокойно и уверенно, что всем стало неловко. Наконец Наташа робко начала говорить:

– Виктор, мы все расстроены, но ты не понимаешь происходящего. Ты плохо ориентируешься, тебе лучше уйти. Не обижайся.

Виктор не обижался. Он хотел спать.

Сна не было уже больше недели. Он работал. Он умел работать. И всегда работал хорошо. В этот раз тоже, но не так, как от него ожидали. Не то чтобы не так хорошо, скорее, не так правильно.

Теперь они хотели, чтобы он ушел. И он тоже хотел бы уйти. Только сначала ему нужно было поспать. Нельзя было уходить в тумане, для этого нужна ясная голова.

И только поэтому он стоял и молча смотрел.

Наташа оглянулась на коллег, они тоже понуро молчали. Никому не хотелось ставить точку. Все надеялись друг на друга или на инициативу самого Виктора.

Наконец Виктор скинул с себя ватное одеяло бессонницы и прошел к своему рабочему месту. От этого всем молчавшим стало не по себе. Момент откровенного разговора был упущен. Было похоже на то, что Виктор решил бороться до конца.

Он пришел сюда сдержанный, уверенный, обаятельный. Помнится, в его первый рабочий день в офисе громче обычного стучали каблучки. Но Виктор оказался влюблен. Он дал это понять еще до первого обеденного перерыва. Девушки вздохнули и снова запрыгнули в удобные балетки. Кроме Наташи.

Рабочее место Виктора было напротив ее стола. Она привычно хотела отконтролировать новичка, но привычно не получилось. Весь день она ловила его запах, редкие комментарии, вопросы по существу и тихие разговоры по телефону не с ней.

И вот через три не то молниеносных, не то бесконечных месяца стало совершенно понятно, что Виктору придется уйти. Он не сработал для ключевого заказчика. Он все сделал, как положено, но не так, как следовало. И Наташе предстояло его уволить.

И ей было совершенно неясно, как она найдет в себе силы ездить на работу каждым темным декабрьским утром.

Она прокручивала свой маршрут: подъезд – машина – навигатор – задиры-охранники – их этаж – магнитный ключ – темный коридор – огромный аквариум, отбрасывающий свет, – их кабинет – выключатель. Её стол. И пустой напротив.

И Виктор на другом конце Москвы. Темным декабрьским утром спит в объятиях другой женщины. Или едет на новую работу. Зацелованный другой женщиной.

Наташу тоже есть кому целовать. И объективно в своей должности она имела кучу смыслов ехать по утрам на работу. Но никакие призывы к объективности не работали. Ей хотелось проводить все рабочее время в ощущении присутствия Виктора.

Коллектив ждал от Наташи действий. Все понимали, что промедление грозит лишить их премий. Такие, как Виктор, не люди бизнеса, они выскочки, индивидуалисты.

Но Наташе хотелось, чтобы Виктор задавил ее своей принципиальностью. Чтобы он боролся за свою правду. Чтобы ей ничего не пришлось решать.

Виктор продолжал работать над отчетом. Громко тикали настенные часы. Иногда коротко вибрировал его телефон. Наконец он встал и сказал, что ему осталось работы еще на пару часов. А потом он уйдет. Он все понимает. Он просит прощения. А сейчас он идет обедать.

Наташа поджала пальцы ног в узких лодочках, решила пойти как есть, накинув только шубу. Метнулась.

Выбежала из здания бизнес-центра. Увидела его спину. И как к нему навстречу, чуть прихрамывая, идет девушка в разношенных зимних кроссовках. Как она смахивает снежинки с его носа и утыкается ему в плечо. Как он целует ее в макушку и прячет улыбку в ее волосах.

Всё.

Наташа разворачивается и, скользя, возвращается назад. Дверь – задиры-охранники – магнитный ключ – коридор – кабинет – пустой стол.

Если бы ты остался

– Добрый вечер! Как обычно?

– Да, спасибо! И еще пару булочек с кунжутом.

– Хорошо, они еще горячие.

– Спасибо.

Она берет бумажный пакет и идет к дому. Пытается идти быстрее, дома сын ждет к ужину. Но не получается. Больше всего ей хочется идти как можно дольше. Может быть, ходить весь вечер, только бы освободить голову.

Ей встречаются люди, идущие значительно стремительнее. Особенно женщины с полными пакетами продуктов. Они тоже уставшие, но это не то. Не так, как у нее. Они придут домой, и их закрутят сотни семейных дел. Она же уже почти месяц не то живет, не то спит, не то остекленела.

Гриша встречает ее по-детски радостно. Забирает бумажный пакет и несет на кухню, гремит тарелками. Он сделал нехитрый ужин и очень ждал маму домой. Настя скидывает кеды и тоже проходит на кухню. Гриша без умолку болтает, разбрасывая по маленькой кухне длинные руки. Он вообще очень длинный. Как отец.

Настя старается побыстрее уйти к себе, ссылается на усталость. Целует сына в колючую макушку и уходит в спальню.

И там снова ждет. Уже целый месяц.