Сады Драконов

– Чтобы меня никогда не отправляли на Геккон.

Игнатий согласился:

– Да понятно уже, что тебе там не место. Да, можно. Мы не расспрашиваем, не отправляем на Геккон – ты не убегаешь. Так?

– Ну… Не в Гекконе, собственно, дело. Главное, чтоб меня не отдавали обратно Близнецам, – Мур задумался. Игнатий ждал. Наконец Мур спросил: – А это будет железное правило? Не отменимое ничем и никем?

– Да.

– А если с вами что-то случится и приедет кто-то другой?

– Тогда ты поступишь по своему усмотрению. Конечно, это Правило распространится на всех, кто с нашей стороны будет вступать с тобой в контакт. Уверяю, что лишних контактов не будет. Ну, а раз в три месяца мое воспитание переживешь.

– Переживу… И я все равно всегда буду свободен… Поступать по своему усмотрению?

– Ты и сейчас свободен так поступить. Никто не покушается на твою свободу личности. Наоборот, видишь, идем у тебя на поводу. Но ты мал. И едва живой – тебе нужна поддержка. Пожалуйста, Мурашка, соглашайся. Хотя бы не сбегай сейчас, когда ты в таком уязвимом состоянии.

– Ладно.

– Что «ладно»?

– Я не сбегаю, пока не спрашиваете о прошлом. И не отдаете меня Близнецам.

– Не отдаем. Да.

– А они согласятся?

– Хочешь подтверждение от них лично?

– Но я не хочу, не могу их видеть!

– Попросим их написать тебе письмо, – усмехнулся Игнатий. – Напишут, думаю. Они, правда, и так сказали, что тебе надо помочь. Что ты в жалком состоянии, что ты – провал проекта. Что, хоть того толку, что от тебя предполагался, никто уже не дождется, надо по возможности привести тебя хотя бы во вменяемое состояние. Что тебя надо лечить в психбольнице.

– Я не псих. Мне просто… Недолго осталось.

– Да-да, как же, – усмехнулся Игнатий. – Брось, Мурашка, это нервы у тебя – дрянь. Сам понимаешь. А вообще – ты ж живучий, как стадо драконов. Один в Бездне выжил. Вернулся – сам. Не умирать же ты возвратился. А жить. Так что, мы летим в школу?

Пришел знакомый врач Бор, прервав поток воспоминаний, спросил про бок. Мур, радуясь, что тот ужасный кусок жизни давно позади, улыбнулся:

– Не болит. А куда меня везут?

– Почти на полюс, – Бор присел рядом, навел на подушечку какой-то приборчик типа фонарика, щелкнул кнопкой и шов под подушечкой защекотало. – Сейчас летим на Остров. Там тебя в течение двух-трех дней осмотрят специалисты, что-то соберут – а уж что дальше, я не знаю. Это ты у Игнатия сам спросишь.

– А мелкого куда отправили?

– На Архипелаг, в госпиталь, нервы лечить. Ты спать хочешь? Потерпи, не надо, минут через пятнадцать уже прилетим.

– Что такое Остров?

– Учебный и диагностический центр. Ну, и реабилитационный. Когда вам с Геккона специалистов мало, тогда сюда привозят. Ну, и один из этапов списания на грунт – ищем любые шансы вернуть в космос. А если таких шансов недостаточно, смотрим, к чему нави сможет приспособится вообще. Такие центры есть на всех планетах и все называются «Островами». Наш называется «Белый Остров», потому что там снега много – он далеко на юге, в субантарктической зоне.

– Я давно не видел снега.

– А тут тебе нравилось? Тепло, море, сады.

– Но и только.

Врач внимательно посмотрел на него:

– Игнатий долго ждал, когда ты начнешь всплывать, Мур, вот бы ты скорей поднялся на поверхность.

– Я стараюсь.

– Ты выздоровел, это уже большая победа.

– Это ваша победа, – Мур за месяцы болезни очень привык к Бору. – А почему я вообще заболел?

– Разбалансировка иммунной системы и адские, видимо, стрессы; перенесенные заболевания, вроде черт знает каких инфекций и лихорадок… Но главным образом – какой-то психологический отказ от всего… И от себя. Тебе хоть стыдно?

– Но я все еще не знаю, зачем жить.

– Ты в плато. У тебя куча времени, чтоб с этим вопросом разобраться, – улыбнулся Бор. – Кстати, тебя плато и спасло в итоге. Таких, как ты, уничтожить почти невозможно… Слушай, ребенок! А во что ж мы тебя оденем? Дома-то минус тридцать и метель…

«Белый Остров» оказался купольным городком, стоящим на плоскогорье большого острова посреди темного холодного моря. В море плавали серо-синие громады айсбергов. Это был действительно крайний юг, насколько представлял Мур глобус. Чужих тут точно не бывает. Неф долго снижался над горным хребтом острова, однажды обогнув огромный пик так близко, что Мур разглядел трещинки и складки в, казалось бы, совершенно ровной скальной стенке – и большую, прямо таки огромную, солнечную в ней дырку во что-то пестрое. Показалось даже, что там был город в пыльном чаду, а в бледном небе над башнями плыл красно-золотой дирижабль. Хребет постепенно понижался, и наконец сквозь метель Мур увидел впереди светящийся в снежном безжизненном пространстве яркий волшебный городок: множество заметенных крыш и переходов, башен и прозрачных куполов и пирамид, с которых снег скатывался и внутри которых сквозь яркий свет виднелось что-то зеленое и голубое, наверное, сады и бассейны. Вот это да… Красиво. И еще мерцали тут и там волшебные дырки, так что нервы подразжались. Есть щели – значит, можно и смыться, если что. Все в порядке.

Какая там снаружи холодина… И сумерки. Жуть. Зима – это ужас. Полюс рядом. Но он же теперь не один, большие заботятся? Неф сел на парковке, обозначенной мигающими желтыми огнями. Чужие взрослые, поглядывая на Мура, зашли забрать свои куртки, потом нешумно оставили неф. С Муром остался только Бор. Скоро принесли холодный пакет с новой одеждой и ботинки, и странно было надевать пухлые штаны и куртку на летние шорты и майку, а ботинки – на босые ноги. Сандалии пришлось взять в руки, хотя он и не верил, что они пригодятся в ближайшее время. Наконец вышли наружу.

Мур замер, задохнувшись от студеного воздуха. Веера желтых отблесков кружились вокруг полузаметенных снегом фонариков, обозначая границы парковки и хлеща светом по ногам. В сторонке лазейка в вечерний ельник, и тянет оттуда смолой и грибным теплом. Мур перевел дыхание, заставляя себя успокоиться. Щели открыты. Да, зима. Мороз. Лютый. Но он не один. И есть теплая одежда. Бор внимательно наблюдал за ним – но спасибо, что за руку не повел. Снег… Сколько снега! И он вокруг… Везде. Мур присел и потрогал снег летней сандалетиной – след тут же затерло поземкой. Мур сунул пальцы в снег – холод. Чистый-чистый, ни с чем не сравнимый холод. Он взял немножко снежка, понюхал – зима… Не так и страшно, если тепло одет. Слизнул тающие снежинки – талая вкусная, ни с чем не спутать, водичка. Руки сами вспомнили, как скатать снежок. Он сунул сандалии в большие карманы куртки и слепил парочку снежков – руки горели, снежки, твердые и скользкие, плавились в ладонях. Зима…

Бор смотрел спокойно, без любопытства, но и без насмешки, признавая за ним право на адаптацию. Мур смутился, зашвырнул снежки в грибной ельник, посмотрел, куда они попали (один в пенек, другой в какой-то кустик с красными блестящими ягодами), вытер ладони об штаны:

– А можно будет как-нибудь выйти погулять по снегу?

– Конечно. Вечерком. Ну – пойдем, или еще снежку поешь?

– Он вкусный, – усмехнулся Мур.

– Сам в детстве ел. Но ты поберегись, пожалуйста: ты же из тропиков. Нам только твоей ангины не хватало.

Он привел Мура в здание, насквозь пропахшее медициной, но не похожее на госпиталь. Сказал встречавшей пожилой женщине, почти бабушке:

– Вот вам субтропическая птичка. Надо позаботиться о его одежде, а то он без вещей. Само собой, состричь эти локоны…

– Зачем? – испугался Мур.

– Обследование будет полным. А как ты думал? Да ладно, не бойся. Отрастил космы и выглядишь, как царевич в изгнании. Давай добавим адекватности.

Бор ушел. Мур немного растерялся. В куртке стало жарко, он ее расстегнул. Бабушка вынула из стола большой ключ с деревянной блямбочкой, на которой была золотая цифра «8», и позвала: