В гору на коньках

– Божественно, – Лапин отпил из своей кружки, – а вы знали, что викинги, да вообще скандинавы, до того, как приняли христианство, представляли себе рай местом, где в изобилии есть пиво, свинина и мёд? Они вечно покоятся после битв, едят, пьют и наслаждаются…

Мифон криво улыбнулся.

– Ого, класс! – Сказал Руслан.

– Да, ничего так, – зачем-то сказал я.

– Ничего?! Знаешь, Слава, я люблю историю. Читать о великих, их свершениях. Главное понять, как они достигли того, чего достигли. Наполеон. Знаете?

– Еще бы! – Руслан радостно фыркнул, – «Скажи-ка дядя, ведь недаром, Москва, спалённая пожаром»…

Пока мы готовились хором закончить четверостишье, Мифон стащил с мясной тарелки ломоть сала, быстро сунул его в рот и стал жевать, глядя на нас с преувеличенным интересом.

«Французу отдана», – сказали мы в унисон.

Официантка принесла пиво мне и Руслану. Поставила фисташки в вазочке для мороженого. Руслан заказал солянку.

– Наполеон, – Лапин продолжал, – Мы думаем, великий император, полководец. Подмял под себя всю Европу. А вы знали, что до того, как он пришел к власти, его ненавидели собственные французы? Все: буржуа, духовенство, крестьяне, все ненавидели его! Русские на полном серьёзе считали его антихристом. Почитайте хотя бы «Войну и мир». Для русских того времени он – сам сатана. Разве это ему мешало? Нет. Плевать он хотел. На истерию не повелся. Жил как хотел, на полную катушку. Всё успел, всё получил. Красава, вот у кого надо учиться.

– Ну да, – протянул Руслан.

Мифон отрешенно жевал сало. Наверное, ему попалась кожица.

– Или вот Калигула. Вы знали, что его настоящее имя Гай Юлий Цезарь Август Германик, а Калигула – детское прозвище, означает «сапожок»?

Андрей был моего роста. Пропорциональная фигура. Широкая грудь. Широкие плечи. У него было красивое лицо, нервное, немного пронырливое и надменное, но это если приглядываться. Ярко-голубые, с очень черными, как будто накрашенными, пушистыми ресницами глаза, аккуратный прямой нос. Одет он был в темные джинсы, свитер с треугольным горлом, под ним белая майка на американский манер. Стригся Андрей как в рекламе, где показывают бизнесменов. Коротко по бокам, наверху волосы лежали назад. Я подумал, что в выборе внешнего вида он копирует кинозвезд. У меня тоже нет своего чувства стиля. Иногда мне нравится одежда в журнале, я иду в магазин, «Смешные цены» или Ostin и стараюсь найти что-то похожее.

Мифон подпирал стену тощим плечиком в черной водолазке, рябой от перхоти. Ниже были широченные небесно-голубые джинсы и бежевые туфельки с торчащими носами.

Андрей рассказывал, как важно быть начитанным, приятным, звонким голосом. Лишь когда он хотел подколоть Мифона, в его тоне появлялся едкий сарказм.

– Ого, ну и бикса! – Лапин толкнул Руслана локтем и показал на молодую пышную блондинку, которая пришла с подругой. Аккуратная, с чистым лицом, смешливыми глазами и ямочками на щеках.

– Да, – Руслан восхищенно цокнул, – познакомимся?

– Слава, тебе как, девочки нравятся?

– Мне вообще блондинки не нравятся, – сказал я.

– Ты ж женатый? – Спросил Руслан.

– Женатый, да.

– Жена у тебя кто? – Уточнил Андрей.

– Блондинка.

– Эх, жизнь штука поганая. Любим одних, а спим с другими.

Мифон с недоверием смотрел на меня, жуя кусок колбасы. Его рот лоснился капельками жира.

– Чего ты пялишься, – вдруг повысил голос Лапин, – сам-то когда в последний раз?

– Ладно тебе, – вмешался Руслан, – оставь парня в покое, – давайте по пятьдесят и пойдем уже знакомиться.

Он подмигнул Мифону, разлил по рюмкам из графина. Мы выпили. Водка оказалась тошнотворно-теплой, почти горячей. Чтобы перебить вкус, я съел семь фисташек одну за другой.

– Не могу, – сказал я, расхрабрившись, – надо домой. У меня ребенок на продленке. Должен забрать до семи.

– Жена-блондинка не заберет дитятю? – Спросил Андрей и усмехнулся.

– Блондинка на работе, – ответил я тоном «я создал для нее все условия, но она все равно рвется работать».

– Понимаю, Слав, плавали-знаем. Мы тоже посидим чуток, и домой. Ты давай, не пропадай. Увидимся!

Я встал, пожал руку Лапину, потом Руслану. Мифон не смотрел в мою сторону. «Ладно, до встречи». Я вышел из кафе и тут же закурил. Курить было приятно. От алкоголя чуть кружилась голова. На входе в метро меня обдала знойная волна. Возбуждение спало, я поехал домой.

Возле школы вспухший от бухла физрук катал детей на лыжах вокруг забора. Места было мало, катались дети так себе. То и дело какой-нибудь неуклюжий мальчишка падал на снег, и на дороге образовывалась лыжная пробка.

Я поднялся по широким ступеням на первый этаж. Попросил охранника вызвать Луку. «Первый Б, Берсенев». В школе я и Лиза жмемся к бабушкам, они смотрят с жалостью и дают полезные в быту советы. Но в это время в холле пусто, и поговорить мне не с кем. Я сел на скамейку в проеме между колоннами и стал ждать. Одна колонна была обклеена плиткой под морские камешки. На ней зачем-то болтались три куска скотча. Вторая колонна разрисована чьей-то неумелой рукой. Если присмотреться, видны готические рожи.

Я забираю с продленки Луку, вхожу с ним в квартиру. Лиза вернулась. Она греет ужин – ту же гречку или макароны. У Лизы на работе бесплатные обеды, Лука обедает в школе. То, что для меня третий прием пищи – для них второй. Мы принимаемся есть. Лиза, уставившись в телефон, который прячет под клеенкой. Лука с аппетитом. Я ем, потому что замерз. Лука кушает быстро, стараясь не расстраивать маму, хоть ему и невкусно. Лиза медленно жует, равнодушно глядя в тарелку. Иногда она встает, чтобы дать Луке еще кусок нарезанного в магазине батона. Она отставляет тарелку, на которой уже начинают подсыхать зернышки гречки, и ждет, когда я ее вымою. Я бросаюсь поставить тарелку в раковину, заливаю ее кипятком из чайника и делаю чай. Лиза пьет без сахара. Я люблю сладкий чай, но экономлю и тоже пью без сахара. Луке я кладу три ложки. Мы едим овсяное печенье или ушки из слоеного теста, посыпанные сахарной пудрой.

У нас есть час до сна. Лиза идет к компьютеру, проверяет свою ферму. Я сажусь на диван – вижу, что Лука мнется вокруг меня, ему хочется что-то со мной поделать, но меня накрывает странная волна раздражения. Он говорит, но я не понимаю его речи. Я слышу и улыбаюсь, говорю: «Да, ага». Лука все еще ждет чего-то, его глаза светятся, глядя на меня. Я поймал себя на мысли, что хочу, чтобы он был, как я. Никуда не стремился, ничего не хотел. Сидеть бы с ним вечно на этом диване. Есть. Но ему зачем-то надо заниматься, куда-то идти, играть, что-то строить. У него горят желанием глаза. А я хочу его к себе. В топь.

Наконец, долгий час подходит к концу. Лиза укладывает Луку, расправляет его одежду и вешает ее на спинку стула рядом с его кроваткой. Лиза идет в душ, а я подхожу к компьютеру, сам не зная зачем, проверяю почту.

«Кто не сдал на книгу по чтению – завтра последний день, когда еще можно сдать. Деньги приносите утром к школе. Поторопитесь. Покупаем на тех, кто сдал. В кассе денег нет!!!!».

Я не хочу, чтобы Лиза расстраивалась. Нажимаю «Спам», потом «Удалить». Переодеваюсь и укладываюсь в кровать с непроницаемо-глупым лицом. Наконец, она выходит, усталая, красная. Я отодвигаюсь от стены, давая ей лечь.

Я уже не помню, как случилось, что мы не можем прикоснуться друг к другу, ее прикосновения все во мне переворачивают, все во мне противится. Сладкое электричество напряжённо набухает внизу живота. Сначала я пугался этого, но потом понял, что это говорит долго подавляемое желание.

В плотном молчании пристраиваю локоть в пустоты слежавшейся подушки. Сухое перышко царапает мне глаз. Матрас продавлен тяжестью наших тел, он помнит наши очертания. Меня трясет, когда я чувствую тепло, которое исходит от нашего белья.

Поток машин за окном становится все тише. Люди возвращаются к родным. Весь вечер будут говорить, смеяться, кто-то будет благодарно восхищаться. А кто-то даже займется любовью. 23:45, мы ложимся спать, не сказав друг другу ни слова.

Глава 3 Лиза

Папа, папа, мы в лесу,

Нам здесь темно и страшно.

Как нам твой выполнить наказ?

Папа, папа, помним мы

Дорогу, но напрасно