Хирурги человеческих душ

3

Пока Бойцов устанавливал личность угонщиков и принадлежность «Волги», обнаруженной в лесопарковой зоне Индустриального района, а Алькевич занимался похоронными делами, у Подлужного возник вынужденный простой по факту нераскрытого убийства. Зато он выкроил «энную» часть времени на расшифровку «криптограммы» «Воловой-Платунова». Ключевая фраза девушки: «Забоялась. Может у них так принято», – навела следователя на идею, реализация которой сулила раскрыть новые горизонты.

Алексей скептически относился к версии, что в вытрезвителе сформировалось преступное сообщество «любителей клубнички» – не то учреждение. Это не деньги «нашару тырить». А вот у Волового действительно могло быть «так принято».

Вместе с тем, исполнение изобличающего замысла требовало адских затрат: равносильных труду старателя на истощённом золотоносном прииске. Вступала в действие испытанная следовательская мудрость: «Шире берёшь – глубже копнёшь». И к определению объёмов «изысканий» Алексей и приступил.

Целый день он усердно, подобно суслику в целинной залежи, копался в кипе документов, изъятых в медвытрезвителе. То были журналы дежурств и протоколы о помещении граждан на вытрезвление. Коли специфическое учреждение для сержанта Волового стало местом службы с 11 августа 1981 года, значит, установленная дата и являлась той точкой отсчёта, с которой предстояло подвергнуть ревизии часть его автобиографии. Своеобразие поступков следователя, отчасти, в том и заключается, что он бесцеремонно «шляндает» в казённых ботинках по публичным событиям минувшего, которые некто почитал за сугубо приватные проделки.

Документальная выборка и элементарный арифметический подсчёт принесли Подлужному промежуточный итог: за почти шесть лет, что Воловой отслужил в вытрезвителе, в сутки его дежурств была доставлена 381 женщина. Алексей даже застонал, оценив предстоящий «фронт терзаний».

«Триста восемьдесят одна! – «прорыдал» он. – Шьорт побэри! «Полный вульвец!», – сказал бы Коля. Впрочем, Регину можно вычесть. Уже легче! Н-да… И каждую фемину, склонную расслабиться за рюмочкой, предстоит вызвать повесткой, с каждой побеседовать, к каждой подобрать «ключик» – особенно к тем, что со смазливыми мордашками и стройными ножками. А может, наоборот, страшненьких, но морально неустойчивых? Хотя, какая выдержанная дама загремит в вытрезвитель? Э-эх, настраивайся, Алый, на тяжкий труд, ибо справедливость стоит того, – в предвкушении постижения истины (тождественного оргазму «залетевшей нимфетки» от наконец-то наступившей после месячной задержки менструации) потёр руки Алексей. – Ну, Двигубский, старичок-еловичок, подкинул же ты мне дельце!»

И Подлужный дерзко приступил к ломке привычных установок и психологических стереотипов у прокурора района и у его старшего помощника по общему надзору Вересаевой Эллы Павловны. Хотя изменить устоявшиеся взгляды шефа, разменявшего седьмой десяток лет, и его сподвижницы, основательно удалившейся от бальзаковского возраста, представлялось вещью почти бесперспективной. Или равнозначной тому, чтобы «без пяти минут двенадцать» совратить издыхающую старую деву, гордящуюся непорочностью и безгрешным уделом своим, а потому морально готовую предстать пред неподкупными очами апостола Петра, перед тем как тот допустит её в сады Эдемские.

Но вопреки несбыточным запросам, Алексей долго и непреклонно терзал Двигубского и Вересаеву, выпрашивая себе на подмогу девчонок-практиканток.

– Без тылового обеспечения, если хотите, назовём это так, я завалю не только дело Волового, но и другие. Сроки следствия придётся продлять не только в области, но и в прокуратуре России. Вы же знаете мою загруженность.

– Девочки направлены на практику по общему надзору, – возражала Вересаева. – Они же после третьего курса. Причём здесь уголовщина?

– Да притом, – наседал Подлужный, – что не вы, уважаемая Элла Павловна, поедете продлять сроки следствия в прокуратуру России из-за допущенной злостной волокиты, а я. И не с вас за то снимут стружку… с одного щекотливого места, а с меня и с Якова Иосифовича.

– Хо-хо, – задумчиво потрогал при этих словах мясистый кончик носа, а заодно и кое-что ещё, Двигубский.

– И потом, – не желала слушать аргументы следователя старший помощник, одна девочка, Юля Камушкина – дочка начальника городского управления образования.

– Да начхать! – горячился Алексей. – Подумаешь, начальник управления! Кстати, и Воловому начхать, что папаша Камушкиной – начальник. Но Воловой с ней по одной земле ходит. И фиг его знает, какой он завтра фортель выкинет. И не на нашей ли с вами совести окажется следующая его жертва?! И не напорется ли на него Юля в тёмном углу, раз ему в вытрезвителе хвост прищемили.

– Нет, Подлужный, я ошибался, – сцепив руки и обхватив ими затылок, проронил Двигубский. – Ты не то что у мёртвой бабы выпросишь, а и у восковой фигуры в музее мадам Тюссо взаимности добьёшься. Шут с тобой! Решено: Элла Павловна, с завтрашнего дня с утра и до обеда практикантки шустрят под началом Алексея Николаевича, а после обеда – на общий надзор. И так – до скончания века…

Славная штука – прессинг следователя: отныне студентки-третьекурсницы юрфака Юлия Камушкина и Александра Зимина заполняли повестки «дамам-выпивохам», лично разносили их по ближним адресам, а по дальним отправляли почтой. Наиболее занятной и захватывающей функцией в будущем должно было стать их участие в качестве понятых. Они призваны были присутствовать при опознании бывшими вытрезвляемыми Волового по фотографии.

Для того Подлужный изготовил фототаблицу, на которую наклеил, помимо главной, ещё четыре фотографии, сохранившиеся от старых уголовных дел. Естественно, Алексей подобрал изображения под стать Воловому – подходящих по возрасту, таких же мордастых и темноволосых граждан. К таблице он присовокупил соответствующую справку. Вкупе с Воловым в фототаблице и в справке фигурировали:

– под № 1 – Фалалеев П.В., приговорённый Среднегорским областным судом в 1986 году за взяточничество и хищение социалистической собственности в особо крупных размерах к исключительной мере наказания – расстрелу (уголовное дело № 1286);

– под номерами 2 и 3 – Пятых А.А. и Седов Т.В., осуждённые Среднегорским областным судом в 1986 году за умышленное убийство двух и более человек, из корыстных побуждений, по предварительному сговору группой лиц, к исключительной мере наказания – расстрелу (уголовное дело № 1539);

– под № 5 – Корнев Р.О., осуждённый Среднегорским областным судом в 1987 году за посягательство на жизнь работника милиции к 10 годам лишения свободы (уголовное дело № 109).

Теперь задержка заключалось в малом – в явке бывших вытрезвляемых. Отсчёт пошёл.

4

Алькевич уладил похоронные хлопоты за пару дней, после чего известил Подлужного о готовности принять его дома. И вскоре Алексей уже входил в подъезд дома номер 24, расположенного на улице Швецова. Данное строение в среде обывателей снискало себе славу «блатного», поскольку в нём проживали руководящие работники инстанций регионального уровня, а также известные в областном центре и за его пределами творческие личности и прочие знаменитости.

Очутившись в апартаментах Алькевича, гость был немало озадачен её габаритами: ему и в голову прийти не могло, что в пяти просторных комнатах могли проживать два человека. Даже квартира профессора Серебрякова в сравнении с этими хоромами выглядела скромно. Хозяин в качестве импровизированного гида провёл Алексея по жилищу, давая на ходу необходимые ремарки.

– Прежде я жил в двухкомнатной кооперативной квартире, а папа и мама – они были известными нейрохирургами – на Комсомольском проспекте в трёхкомнатной. Мы съехались, совершив аж тройной обмен. Вскоре папы с мамой не стало. Так я стал владельцем этого жилища. Предысторию я вам излагаю как работнику органов, чтобы вы не сомневались: всё по закону, никаких спекуляций.

– Обижаете, Борис Семёнович, – деланно поджал губы следователь, внимательно рассматривая убранство интерьера. – Тем паче, у вас я совсем с другими намерениями.

– Да я безо всякой «задней» мысли, – спохватился «экскурсовод». – Просто домоуправ как-то побывала тут, так выплеснула не очень здоровые эмоции. Вот комната Мариночки. Мы с ней спали порознь. Разумеется… кха… я имею в виду чисто физиологическую функцию: чисто сон. Так нам было удобнее.

Визитёр, не скрывая любопытства, озирал место обитания погибшей, запечатлевая значимые для него детали: дорогую старинную мебель, шикарную импортную музыкальную аппаратуру, цветные плакаты на стенах с изображениями западных поп-звёзд, множество ювелирных изделий на трельяже и в шкатулке из резного камня, которая при открывании крышки играла менуэт.

– Из украшений Марины Германовны ничего не пропало? – осведомился Подлужный.

– Как будто всё на месте, – прерывисто вздохнул Алькевич. – Кроме Марины… Но не твёрдо. Меня эта блестящая мишура как-то не затрагивала.

– Угу. Щепетильный момент, Борис Семёнович. Скажите, пожалуйста, что вас по-настоящему связывало с Мариной Германовной? Если изволите, платформа для создания семьи.

– В последние дни я изрядно переворошил себя, – знакомо стал пощипывать щетину на подбородке Алькевич. – Что-то переосмыслил. По натуре я человек не очень общительный… Да что там – замкнутый! Родители, учёба, работа – вот исчерпывающий круг моих интересов. По молодости был женат – четыре месяца. Неудачно. Обжёгся. Повторного желания связать себя с какой-либо особой, не возникало. Оставшись один, затосковал: не уродился же я нелюдимом – доля нелёгкая в него превратила. Напротив, каждый возникает на свете Божьем для любви, да не каждому дано обрести родственную душу. Я уж было укрепился во мнении, что бобылём и умру, да вдруг провидение свело с Мариной. Она со всеми легко сходилась, безоблачно жила. И меня запросто влюбила в себя. Выбор был за ней, на что я и не надеялся. Не отрицаю, что свою роль для неё сыграло и то, что я состоятельный, обходительный, но без претензий. Перефразируя слова из песни: просто встретились одиночество с общительностью.

Но, как Господь мне её даровал, так и востребовал обратно.

– Угу, – протянул Подлужный. – Извините, а это что такое?

– Это фотоальбомы, – пояснил Алькевич, разбирая стопки предметов на письменном столе. – Мариночка ужасно любила путешествовать. Работая в турбюро, она систематически выезжала по путёвкам в страны соцлагеря. Смотрите, вот здесь мы на Кубе. Тут она одна в Болгарии, Золотые Пески. Это мы в Югославии. Любляна, Белград… Марина мечтала хоть краешком ока взглянуть на Запад. Туда сложно с путёвками. Но нынче, в августе, нам открывалась перспектива в Австрию, да…

– У Марины Германовны, случайно, не сохранилась какая-то переписка или что-либо подобное? – с вящей надеждой поинтересовался гость.

– Что вы! Чего нет, того нет. Мариночка не переваривала эпистолярный жанр. А если писала… Прости меня моя милая! – при этих словах вдовец религиозно поднял глаза к потолку. – …То с детскими ошибками. Для неё писанина была хуже горькой редьки.

– На нет – и суда нет, – сожалеюще подытожил Алексей. – Спасибо вам большое за любезно предоставленную возможность. Давайте я вас заодно допрошу и признаю потерпевшим.

Строго говоря, посещение квартиры Алькевича ни на йоту не подвинуло Подлужного по узенькой тропинке, тянувшейся к пересечению с маршрутом убийцы. И всё же, некий прок был: следователь ещё прочнее уверился в том, что жила Марина с размахом. «Плюс» от знакомства с антуражем погибшей состоял и в том, что Алексей забрал несколько прижизненных фотографий жертвы по просьбе Бойцова – для решения оперативных задач.

«Молодая, темпераментная, избалованная, взбалмошная девчонка, – рассуждал он, держа обратный путь в прокуратуру. – Кровь кипит. Ну и напоролась на инкогнито. Привлекательного инкогнито. С маниакальными наклонностями».

5

Бойцов тоже не терял времени даром. Он нащупывал подступы к убийце с другого конца: уцепившись за версию об угнанном автомобиле. Жаль, что «Волга», обнаруженная в лесопарке Индустриального района, не принадлежала Алькевичу, как на то надеялся разыскник.

Искомую же машину нашли лишь через неделю в пригороде Среднегорска, в кустах, близ реки Камы. Осмотр её позволил предположить, что данный угон, как и серия предшествующих и последующих аналогичных деяний по городу, был совершён одной и той же преступной группировкой. За то свидетельствовал «унифицированный» почерк угонщиков: острым предметом, вероятно отвёрткой, вскрывалась форточка на дверце водителя, что позволяло взломщикам проникнуть внутрь. Следующей фазой действий расхитителей было соединение напрямую проводов в замке зажигания. Затем машина отгонялась в укромное местечко, где её частично разукомплектовывали: извлекалась автомагнитола, снимались колёса и некоторые другие дефицитные детали и агрегаты. В довершение на капоте «внагляк» выцарапывалась насмешливая «фига»: дескать, ищите ветра в поле.

Специфика варианта с угоном «Волги» Алькевича состояла в том, что магнитола и колёса традиционно отсутствовали, а вот форточка на дверце и замок зажигания оказались без повреждений. Зато «фигура из трёх пальцев» на капоте наличествовала, но носила незаконченный вид и была лишена налёта стильного лихачества и «уркаганского» вызова.

– Шантрапа орудует, мелюзга пузатая, – нервно почёсывая затылок, сетовал Бойцов в процессе опознания автомобиля Алькевичем. – Стекло и замок зажигания не тронуты. Вывод: сопляки завладели ключами Марины! То бишь, вступали с ней в контакт напрямую. За ними одиннадцать угонов. Салажня перебрала критическую массу. Вульвец! Я буду не я, если мы их на днях не сфотографируем. Лично откатаю их шаловливые пальчики, как сейчас снимает их отпечатки с машины наш криминалист Дима.

– Думаете, и убийца Мариночки среди этих? – спросил его Борис Семёнович.

– Расчитываю, – поиграл мускулами на руках Николай. – Пошёл гон!

Дела об угонах с «ироничной фигой» объединили в одно производство. Николай подключился к сыщикам из других райотделов и из городского управления милиции. Он сосредоточился на решающем направлении, потому что практическое решение поставленной задачи теоретически выводило на убийц.

Бойцовское предсказание сбылось вскоре, когда сбытчика краденого взяли с поличным на вещевом рынке – один из потерпевших, фланировавший в паре с оперативником, опознал свою магнитолу. От сбытчика цепочка потянулась дальше и вытянула из мрака неизвестности остальных. Удача позволила параллельно раскрыть, помимо угонов, и вереницу квартирных краж. Для Николая же то был «довесок» – он жаждал возмездия убийцам.