Хирурги человеческих душ

– А как же! – ответно усмехнулся Матушкин. – Мотанулся в турбюро. А они её уже потеряли. Показываю снимок – все чуть замертво не попадали. Сослуживцы характеризуют Марину как очень общительную, весёлую девушку.

– Присаживайтесь, – указал Алексей участковому на стул, а сам приступил к чтению вполголоса справочных данных:

– Алькевич Марина Германовна, 1964 года рождения, уроженка села Броды Покровского района Среднегорской области… Так, домашний адрес… Замужем. Муж – главный конструктор Среднегорского телефонного завода Алькевич Борис Семёнович…

– Муж Марины в командировке, – опережая вопрос следователя, пояснил лейтенант. – В Испании. Но в воскресенье прилетает. Домашний и служебный телефоны я указал.

– А что насчёт недоброжелателей?

– Врагов у неё не было. Категорично говорят. Да, чуть не упустил… Одна её коллега мне приватно, не для передачи, сказала, что Алькевич пользовалась спросом у мужиков. И, мол, сама Марина… Как бы покультурнее… Сама «на передок» со слабиной была. Может, и со зла наговорила. Да вряд ли: мёртвым редко мстят.

– Вы тут пишите, что мать её живёт…

– В деревне. В Бродах Покровского района. Постарался выяснить и про окружение Марины. Были у неё две близкие подруги. Там, на бумажке, я их данные зафиксировал. Значит так, – по памяти процитировал Матушкин, – та, что Пономаренко, ещё по весне уехала с мужем на Кубу работать по контракту. Вторая, Соболева – танцует в музыкальном ревю. Даже не знаю, что это такое. Она выехала на гастроли за пределы области. Вернётся недели через полторы. Её домашний телефончик я тоже черканул.

– Большущее спасибо! – искренне поблагодарил Подлужный. – Здорово выручили.

2

Последующие два выходных дня (выходных – по календарю и для счастливчиков-обывателей) формально скорее отбросили следствие назад, нежели приблизили к раскрытию тайны гибели Марины Алькевич. Подлужный освободил из-под стражи Балашова в виду истечения трёхдневного периода задержания и отсутствия улик. Алексей также произвёл опознание трупа потерпевшей, допросил её мать, коллег по работе, однако эти меры всего-навсего позволили легально закрепить ранее полученную информацию.

Вот почему в понедельник, сидя в кабинете, Подлужный и Бойцов, друг другу активно «промывали мозги», критически переосмысливая те немногие улики, что имелись в их распоряжении.

– Помнишь, Лёх, ты в сквере оперного сказал, что Алькевич мочканул её знакомец. Так я думаю: с чего устраивать судилище…

– Коль, это ж версия. Но я не исключаю, что могло быть и чисто ситуативное убийство – хулиган, маньяк… Вчера я приятельниц Марины из турбюро допрашивал, так они признались, что Марина была импульсивной и чувственной натурой. Понравился ей жеребец, припекло, невтерпёж – хвост трубой.

– Если случайный стык – делу вульвец! – блеснул Бойцов познаниями в области гинекологии и латинского языка. – Зависнет – на веки вечные.

Два друга мозговали над тупиками следствия не просто так. Они ждали наступления полудня. К этому сроку в прокуратуру должен был явиться муж погибшей, прибывший из загранкомандировки. Что-то сулила встреча с ним?

В назначенный час раздался стук в дверь и в кабинет вошёл высокий худощавый черноволосый мужчина на пятом десятке лет, назвавшийся Алькевичем Борисом Семёновичем. Лицо его было искажено гримасой глубокого страдания, равно как и согбенная фигура, выражавшая непереносимые душевные муки.

Подлужный удостоверился в личности явившегося, представил ему Николая, дав понять, что здесь собрались люди не случайные и с ними надлежит быть предельно откровенным.

– Я вчера из поездки, а тут такое… обрушилось, – начал Алькевич. – Сегодня в четыре похороны. Вынос тела. Но, вопреки всему, я счёл долгом побывать у вас.

– Борис Семёнович, коль ваш приход выпал на траурный день, давайте о вещах, не терпящих отлагательства, побеседуем сейчас, а допрос, признание вас потерпевшим и прочую процедурную дребедень перенесём назавтра, – предложил Алексей.

– Давайте.

– Вы извините, что мы без сантиментов, о прозе, так сказать…, – с неловкой усмешкой проговорил следователь.

– Спрашивайте о чём угодно, – твердеющим голосом сказал Алькевич. – Отвечу на любой ваш вопрос и выполню любую вашу просьбу, лишь бы помочь следствию.

– Вы уже побывали дома, насколько я понял, – с готовностью засидевшейся борзой, активизировался Подлужный. – Там ничего не пропало? В том числе из личных вещей Марины Германовны?

– В квартире всё цело. На своих местах. На первый взгляд. Зато исчез автомобиль.

– Это как-то связано с Мариной Германовной?

– Полагаю, что да. Она, видимо, в тот день…, в ту ночь была за рулём. Или же, по крайней мере, незадолго до того ездила на машине. Потому что гараж заперт, а автомобиля в нём нет. Ключей, которыми пользовалась Мариночка – тоже. Нет и её сумочки-визитки с водительскими правами, техническим паспортом на транспортное средство и доверенностью на управление машиной. В органы ГАИ об угоне также никто не заявлял.

– А марка вашего автомобиля? – вмешался Бойцов, привстав от нетерпения со стула.

– «Волга». ГАЗ-24.

– Не цвета морской волны?

– Да, да… А что вы хотите сказать?

– Х-ха! – исторг из себя воздух оперативник. – Приблизительно такая же найдена утром в Индустриальном районе. В лесопарке. Брошена. Без номеров. Малость покурочена. Ориентировка из Индустриального отдела поступила. Если это ваша машина, то… Нормально! Я пробью данные и, если что, вам сообщу.

– Марина Германовна сама водила автомобиль? – продолжил опрос Подлужный.

– Да, конечно, – пожал плечами Алькевич.

– Что-то ещё пропало?

– Вроде, нет. Пока не до того было. Попозже я тщательней посмотрю.

– У Марины Германовны имелись враги? Или какие-то крупные неприятности?

– Насколько я осведомлён, нет.

– А косвенным образом? Из-за вас? По служебной линии?

– Исключено. В личной жизни я человек бесконфликтный. По работе – тоже. Зарабатываю прилично. По закону. Доходы легальные. Тружусь на одного хозяина – на предприятие, на Советскую власть. Нет, не нахожу подоплёки. Я же ночь не спал – анализировал. Вы уж меня простите за непрозорливость – никаких предположений.

– Есть ещё деликатный аспект…, – замялся Алексей.

– Спрашивайте. Давайте выяснять досконально, – со скорбной готовностью отозвался Алькевич.

– Вам, Борис Семёнович, пятый десяток. Марине Германовне было двадцать три. Что ни говори, разница в возрасте почтенная. Вы часто бываете в командировках, поездках. Она предоставлена самой себе…

– Иными словами, не могло ли быть у Мариночки мужчины кроме меня? – сам сформулировал затруднительную тонкость Алькевич.

– Можно выразиться и так.

– Как бы правильно сказать, – пощипал Алькевич щетину на подбородке. – Не вправе оскорблять память о Мариночке пошлыми предположениями… Хотя я простил бы ей, что угодно. И ради возмездия убийце, я бы сподобился на полное откровение. И, тем не менее, я не располагаю хоть чем-то, что давало бы мне право заподозрить её в неверности. Опять же… Она была постоянно в гуще внимания. Она – средоточие мужских желаний. Не то, чтобы… Вы же взрослые люди и понимаете, что истина открыта одному Богу…, – и Алькевич вымученно и жалко скривил губы.

– Борис Семёнович, у меня к вам будет одна просьба, – сказал Подлужный, вставая из-за стола и тем самым давая знать, что аудиенция близится к концу.

– Да-да! – сходу отреагировал тот, также поднимаясь на ноги.

– У меня заведено правило: по неочевидным убийствам надлежит понять характеры и жертвы, и преступника. Зачастую данная мера что-то даёт. Поэтому, сколь ни покажется вам это необычным, мне не мешало бы побывать у вас дома, посмотреть комнату Марины Германовны, её вещи. Составить о ней более полное представление, одним словом.

– Принято. Ноу проблем, – заверил его Алькевич. – Как только вымучаю траурные… Эти… И милости прошу. Я на вас выйду.